[6] Фессалия (Thessalia) — историческая область в средней части Греции.

========== Фивы, глава 2. Разрушенная жизнь ==========

Мой живот довольно урчал, получив в подарок кусочки ароматного печеного мяса. Кости обсасывали и бросали в костер. Мы ели не одни — к нам присоединилось еще несколько воинов, но Калас странным образом не устранялся от нас с Гелипонтом — мы всего лишь тихо сидели в стороне, не вступая в разговор, и ели вместе со всеми. Выпив вина, я начал погружаться в сон, поэтому спросил Гелипонта, где мне позволено уснуть.

— Там, где тебе определено, — ответил он и для убедительности указал на вход в палатку. — Засыпаешь?

— Да, — честно признался я. Гелипонт взял конец веревки, все еще болтающейся на моей шее, отвел меня в палатку и опять привязал. Я позволил себе незаметно ослабить петлю, уснул сытый и в чем-то счастливый. Однако поспать мне пришлось недолго: сначала внутрь палатки зашел Калас, следом за ним — женщина.

— «О, Боги», — сквозь сон подумал я, когда край ее длинной юбки задел мое лицо. Голос хозяина вернул меня к реальности:

— Эней, — позвал меня Калас. Я сел, уставившись на него, с трудом разлепляя веки. — Я хочу, чтобы ты смотрел! — Мое сердце будто скользнуло вниз и разбилось. Я не мог понять — «Зачем?» — Подойди ближе и сядь рядом.

Мой хозяин полулежал, устроив плечи на свернутом валике из одеяла, над ним склонилась одетая молодая девушка. Зачем им был нужен я? Но смиренно подошел и присел рядом, на край ложа. Женщина была красивой — большая грудь, широкие бедра, я заметил золотую цепочку на талии, поблескивающую сквозь тонкую ткань, окутывающую тёмным облаком ее тело. Кожа смуглая. Тяжелые волосы заплетены в две толстые косы. В тусклом отблеске светильника, поставленного на землю, глаза ее казались огромными и чёрными. Женщина очаровывала и притягивала, мне стало жарко от ее близости.

Между тем Калас дал расстегнуть на себе пояс и снял хитон, перевернулся на живот, подставив свою широкую спину под опытные руки женщины, севшей сверху. Она начала медленно массировать его шею, плечи — сначала легкими касаниями, потом сдавливая все сильнее, убыстряя ритм движений. Калас лежал с закрытыми глазами, женщина тоже прикрыла глаза, я смотрел как завороженный на окружности ее грудей, мерно покачивающихся в такт движениям. Меня била дрожь, бросало то в жар, то в холод, внутри поднималась волна несдерживаемого желания. Моя правая рука невольно легла туда, где жар становился все нестерпимее.

Решив, что его мышцы достаточно размяты, Калас перевернулся на спину. Женщина села ему на бедра и начала медленно снимать с себя одежду, обнажая восхитительную грудь с темными и твердыми, как две спелые вишни, сосками. Калас протянул руки и принялся гладить и мять их, возбуждаясь, потом его пальцы скользнули ниже, по животу женщины, и достигли лона. Женщина издала протяжный стон, ее руки начали уверенно двигаться вверх и вниз, подготавливая к бою внушительное копье фессалийца.

Я сидел и смотрел на них, не отрывая взгляда, я был рядом с ними, в них, моя рука под одеждой невольно повторяла движения прекрасной гетеры, подвергая испытанию мой собственный фаллос. В сознании где-то далеко затухали мысли об уместности моего участия в этом действии. Калас, повернув голову, смотрел на меня, я тонул в его взгляде, погибая, погружаясь глубже в пучину страсти.

Женщина переменила позу, плотно обхватив моего хозяина бедрами, начала объезжать его, как непокорного жеребца. Их сладострастные стоны переходили в крики, внезапно я почувствовал, как рука Каласа обхватила мою левую руку, сильно сжав ладонь, но даже не чувствовал боли — только волшебный миг конца.

Моя правая ладонь сделалась мокрой, животворящая влага оросила край хитона, голова закружилась. Я старался не потерять сознания, а Калас лежал в довольном изнеможении, раскинувшись на ложе, продолжая сжимать мою ладонь. Женщина прилегла рядом с ним, восстанавливая силы. Наконец хозяин выпустил мою руку из плена, только тогда я почувствовал и боль, и страх — мой хозяин был силён и запросто мог сломать мне пальцы. Я осторожно посмотрел на Каласа — он мечтательно улыбался, кидая взгляды то на меня, то на гетеру. Потом он протянул руку и взял меня за подбородок:

— Возьми ее, — произнес он спокойным повелительным тоном. — Я хочу видеть твое лицо, когда ты будешь это делать.

Я пал духом — нет, у меня уже были женщины, отец водил меня к гетерам, чтобы, как он говорил, «бурлящая молодая кровь не мешала сложению цифр», но вот так — на глазах другого человека, который будет получать удовольствие, наблюдая за мной! Я слышал о богатых пирах и нравах, там царивших, в Элладе и в других землях, но я никогда не был их участником. Что за человек мой хозяин?

Я еле унял телесную дрожь, поднялся с пола, женщина встала на коленях на ложе, повернувшись ко мне спиной — она была прекрасна и вновь заставила трепетать мое тело. Голова гетеры склонилась над Каласом, ее губы коснулись его опущенного копья, которое ответило на их ласки, наливаясь силой. Калас заложил руки за голову, приготовившись к покорению новой вершины.

— Ну? — нетерпеливо обратился он ко мне, понуждая к действию. Я положил руки на бедра женщины и вошел в нее, вначале осторожно, потом усиливая мощь моих движений.

— Смотри мне в глаза! — услышал я громкий окрик Каласа, вернувший меня из божественных садов Олимпа в тесную палатку. Я старался не отрывать взгляда от моего хозяина, хотя веки закрывались, тело будто плавилось в раскалённом тигле. Казалось, в собственном взгляде я передавал Каласу мои чувства, а он в ответ — свое желание. Меня накрыла волна чувственного удовольствия, со стоном излив живительную влагу в лоно женщины, я отдал все — всего себя до конца.

Утомленный Калас мгновенно уснул. Женщина осторожно подобрала скинутое на пол одеяние. Я отполз на свою циновку и зажался в углу перед входом.

Одевшись, женщина подошла ко мне и поманила пальцем, предлагая выйти наружу. Я выполз настолько, насколько позволяла длина веревки. Мы обменялись всего несколькими фразами — ее звали «солнечной», так переводилось ее имя на эллинский, но себя она называла по странному — Сурья, она попала в Македонию из Фригии. Я спросил, может ли она рассказать подробнее о моем господине, но получил отказ.

«Хороший воин», — ответила она, коверкая слова, и исчезла во мраке ночи.

Я взглянул на звездное небо, обратился с молитвой к богам, и с сожалением подумал, что мой хозяин захотел узнать только мое имя. Я мог бы рассказать ему, как много знаю, что могу быть полезным для него. Я слышал, что македонцы отправляют своих рабов на золотые рудники. Неужели моя жизнь закончится в тесной норе от удушья, голода, болезни? Я беззвучно плакал, оставшись наедине с собственным горем.

Утром меня разбудили звуки походных рожков, я лежал и вслушивался в их перекликающиеся голоса. Лагерь просыпался — отовсюду доносились скрипы, стук, ржание лошадей, кто-то недалеко громко давал указания на македонском. Я лежал и гадал, что же происходит за пределами палатки, но когда окончательно проснулся — почувствовал ломящую боль во всем теле, будто меня пропустили сквозь жернова, что отвлекло мой разум. Слегка скосил взгляд — мой хозяин еще спал. Возможно, глубокий сон дал мне силы заново осмыслить положение, в котором я оказался.

«Ты всегда можешь прибегнуть к дипломатии, никогда не действуй сгоряча!» — вспомнил я слова отца. Отец! Я представил его лицо, и сердце сжалось от горя. Я постарался побороть невольно навернувшиеся слезы и начал размышлять. Я явственно представил то, что у меня, хотя и отняли семью, есть еще два брата, которые, конечно, мне помогут! Они могут заплатить выкуп или же я сбегу. Я вспомнил путь до Афин. Конечно, я справлюсь, я найду помощь в любой деревне — беотийцы [1], мои соплеменники, никогда не оставят в беде. Так просто — осторожно выйти ночью и пропасть. Фессалиец не будет меня искать — не сможет покинуть войско, а я свою родину знаю. А если македонцы направятся в Афины? Я похолодел от предчувствия страшного — планы царя Александра оставались туманными для меня. Я вспомнил, как после битвы при Херонее [2] в Афинах началась паника, но тогда Филипп Македонский не стал завоевывать Аттику [3].