Наши боги оказались сильнее — послав Мемнону скорую смерть. Воодушевленный этим приятным известием, царь Александр двинул свои войска в Каппадокию. Персидский царь Дарий оказался недальновидным полководцем, вскоре он призвал приемника Мемнона — Фарнабаза, который приходился последнему племянником — брата Мидаса, и Автофродата — своего ставленника, обратно в Вавилон с целью еще более увеличить собранное войско. Успешные действия персидского флота сошли на нет. В месяце гекатомбейоне [2] македонское войско перевалило через горы Тавр и миновало Киликийские ворота. Никто не остановил наше продвижение, говорили, что войско сатрапа Киликии — Арзама бежало, едва заслышав о приближении царя Александра. В средине месяца метагейтниона [3] мы вошли в город Тарс. Наше войско было огромным, оно растянулось на многие стадии, ударная часть конницы плелась где-то позади.
Ах, да — я и забыл поведать о нашей встрече с Каласом в Гордии. Она была недолгой, но перевернула мою душу — безмерная радость сменилась разочарованием, мой эраст беспробудно пил неразбавленное вино, покупал любовь женщин и подчас не отличал меня от диктерии. Уже не было нежных объятий и страстных признаний, он грубо заставлял меня опуститься на колени или лечь на скамью, подставляя свои ягодицы под его восставший фаллос. Казалось, он намеренно старался причинить мне боль. Длительное ощущение свободы, которое я испытал в походе с царем Александром, сменилось на вынужденное пребывание с человеком, который мог быть ласковым, а через мгновение — озлобиться и ударить. Я старался отговориться делами — поручениями Каллисфена или Птолемея, оставлял Каласа в объятиях диктерии, чтобы побыть в одиночестве, принести жертву и попросить заступничества у богов. Я очень боялся, что в каком-нибудь горячечном бреду мой эраст забудет о своем освободительном письме и опять объявит меня своим рабом, увезет в Геллеспонтскую Фригию или отошлет в свой дом в Македонии. Его неизменного слуги — Гелипонта не было рядом, не сомневаюсь, что он бы быстро привел Каласа в чувство, замолвил бы слово и за меня. Не могу передать радость, охватившую меня, когда царь Александр повел войска дальше, а фессалийцы усадили моего эраста на лошадь и повезли обратно в Даскилий, где остались незаконченные дела. Конница присоединилась к нам позже, но я не искал встречи с Каласом, предпочитая общество Каллисфена, да и мой эраст почему-то не пытался найти меня. Из Гордия я уезжал с легким сердцем, чувством вины и непонимания — что так крепко связывает нас, заставляет продолжать устремляться сердцами друг к другу? Либо боги нас испытывают, либо играют и потешаются над людскими страстями.
***
[1] Антигон Одноглазый (384-301), командир гоплитов — тяжеловооруженных пеших воинов.
[2] Гекатомбейон (середина июля — середина августа).
[3] Метагейтнион (август — первая половина сентября).
========== Иония, глава 4. Пленник ==========
Следующей поворотной точкой в моей жизни стал Тарс, маленький город на холме рядом с морским берегом. Крепость, одна прямая и три кривые улицы, торговая площадь с пустыми торговыми рядами и статуей крылатого льва, и множество маленьких домов, покинутых жителями, бегущими от войны и разграбления. В Тарсе был оставлен отряд из шести человек для охраны тыла уходящего обоза. Раненые и больные солдаты, тяжелые и груженые телеги, которые только мешали маневренности войска Александра остались в Иссе — более крупном городе, восточнее Тарса. Каких-то солдат царь отправил еще и в Солы, город западнее Тарса, но мне это доподлинное неизвестно. Словно судьбоносный рок висел над этим городом — сначала царь, прельстившись купанием в чистейшей речной воде Кидна, чуть не умер от лихорадки, потом здесь остался я, пройдя новый виток судьбы. Да простит меня Зевс, но я разгадал его тайну — все мы ходим одними кругами, наши случайные встречи и люди, с которыми завязались отношения, никогда не уходят, они всегда возвращаются вновь и вновь.
Так и я остался в Тарсе, ожидая гонца с письмами от Птолемея и из Македонии, чтобы передать собственные отчеты. Царь Александр вышел из Исса по направлению к Мириандру, и все больше удалялся от нас. Воины, оставленные без должного присмотра, сразу устроили пир, потому что дни, проведенные в безделье, лишают человека разума, но на их счастье некоторые диктерии не покинули этот город, а местные торговцы успешно откупались, поставляя провизию. Македонцы расположились в крепости, ворота которой даже не запирали, я же — не доверяя им собственную безопасность — в частном доме на рыночной площади.
Однажды рано утром через город проскакал всадник, я не успел разглядеть его, только маленькая точка, исчезающая в рассветном тумане, почему-то вызвала тревогу и волнение, сердце защемило в тоске по Каласу. Проходили дни, но известий не поступало, казалось, не только боги, но и люди забыли дорогу в этот город. Но не персы. Царь Дарий захватил Исс, пройдя верхним перевалом через Аманикские ворота, отрезав тем самым македонскую армию от обозов, заходя в тыл. Мы не знали об этом, пока в Тарс не приехал отряд персов и не захватил нас, еще спящими, неспособными оказать должного сопротивления.
Тревожное предчувствие чего-то ужасного посетило меня еще накануне вечером. Прошла сильная гроза и я вышел из дома, наблюдая за удаляющимися всполохами гнева Громовержца над морем, стихией его брата Посейдона, размышляя о том, какой же новый переполох боги затеяли на Олимпе, что так явно показывают нам, смертным, свою силу? Дневную жару сменил приятный ветерок, а с равнины на город начал наползать сильный туман, зажглись первые звезды, мерцая белым светом в еще синем небе. Исс располагался недалеко от нас, за каменной грядой, и не будь густого тумана, я бы заметил множество новых огней, появившихся в той стороне. Папирусы с отчетами для Птолемея я спрятал перед сном на груди, поэтому, когда утром меня стащили с ложа, то сразу их обнаружили. Немного попинав меня ногами, персы связали мои запястья спереди и выволокли на рыночную площадь. Там посредине площади, окруженной пустыми столами внезапно исчезнувших торговцев, уже стояли на коленях связанные и голые македонские воины с руками, заложенными за голову. Меня поставили в ту же позу в ряд с солдатами. Из разговоров, я понял в каком плачевном положении мы оказались.
Помимо пленников на площади находилось еще где-то пятнадцать человек персидских воинов в чудных для меня, незнакомых одеждах. О чем-то посовещавшись, основная их часть разбрелась по городу, продолжая вламываться в пустые дома в поисках наживы, трое пошли вверх по улице в сторону крепости, а трое остались нас стеречь. На меня нахлынули воспоминания, связанные с моим родным городом и его последними днями, вот также нас собрали на площади, чтобы потом продать в рабство.
Резкий окрик и ощутимый удар плетью вернул меня к печальной реальности: рослый персидский воин приказывал нам словами на своем языке и жестами стоять на коленях вытянувшись, а не присев на пятки. Но мы же так долго не выдержим! Как только кто-то опускался ниже или начинал раскачиваться, чтобы унять боль в коленях от долгого стояния на камнях, следовал удар, и наш страж, ухмыляясь в усы, казалось, специально терзал нас такой пыткой, чтобы мы навсегда потеряли волю к сопротивлению. Один из македонских воинов не выдержал и упал ничком без движения, но нашего мучителя этим было не обмануть — упершись коленом на спину обмякшего человека он принялся вгонять ему тупой конец рукояти плети прямо в задний проход. Воин мгновенно вернулся в сознание и задергался под ногой мучителя, тот же — насладившись его стонами, отпустил, заставив плетью и окриками вернуться обратно к пленникам и в ту же позу.
Вторым не выдержал уже я, голова закружилась, и я упал. Ощутив рукоять плети внутри себя, я стиснул зубы и постарался ничем не выдать своей боли, благо я уже такой натерпелся в своей жизни достаточно. Удивленный перс вынул свое орудие пытки из меня, запустил свои пальцы мне в промежность, а потом я услышал его гневный возглас на персидском: «Эллинская продажная девка! Сейчас ты у меня, тварь, вдоволь попляшешь». Я только почувствовал, как что-то холодное и твердое уперлось в меня, я уж когда скользнуло внутрь, то слезы брызнули у меня из глаз, я закричал и задергался, стараясь скинуть с себя моего мучителя.
