Джованни распрямился и, всё еще пребывая в состоянии оглушенности, огляделся вокруг — знакомым человеком в этой комнате был лишь Халил, который вжимался спиной в стену, не решаясь подойти.

— Халил! — позвал Джованни, и собственный голос показался ему незнакомым. Восточный раб подставил плечо и вывел прочь из комнаты. Их сопровождала только Агнес, успевшая оставить первой свою подпись под свидетельством нотария.

— Синьор Франческо, вы, наверно, ничего не ели с самого утра, — затараторила она, когда двери позади них закрылись, — вот вам и нездоровится. Я сейчас приготовлю обед. Жаль, что я не успела сходить сегодня на рынок, поэтому не смогу порадовать вкусной стряпнёй, но завтра — обязательно это сделаю! Нужно еще приготовить отдельный зал и поставить стол — не кормить же вас на кухне!

— Мы все голодны… — отрешенно промолвил Джованни. Слова Агнес о рынке и столе не доходили до сознания, пока внезапно перед внутренним взором не возник тот самый стол в доме королевского советника: длинный, гладкий, покрытый скатертью и заставленный блюдами, вокруг которых вился сводящий кишки пряный аромат. И широкое резное кресло с отполированными витыми подлокотниками. И серебряные кубки, куда Готье наливал густое вино из кувшина с горлом, похожим на длинный птичий клюв. «У меня будет так же! И медовые булки, а не постный хлеб. В этом доме, — Джованни поднял голову и прошелся взглядом по копоти на стенах, — слишком мало радости. Пьетро умирает и всё вокруг заставляет умирать вместе с ним. Если это теперь и мой дом, то я как лекарь выгоню из него тоску». — Я люблю медовые булки, донна Агнес. Каждое утро они должны пахнуть так, чтобы я слышал их запах у дверей своей комнаты.

Агнес восторженно улыбнулась и поспешила спуститься на кухню.

— Дождемся синьора Реньеро, — предупредил Джованни Халила.

— Мой синьор, тебе и правда плохо: ты слишком бледен, — обеспокоенно заметил Халил. — Мы с Али быстро уберем одну из комнат, разложим постель на полу.

Джованни протянул руку и с нежностью погладил щеку восточного раба, потом притянул к себе и поцеловал в губы, вложив в свой чувственный порыв страсть и желание как можно быстрее остаться наедине и не загружать себя никакими заботами сегодняшнего дня, что громоздились одна на другую. Губы любовника, скромного и послушного внешне, но опасного изнутри, были податливыми: сразу же откликнулись на поцелуй, а ладонь Халила осторожно скользнула вниз живота, чтобы проверить степень возбуждения Джованни, но тот резко отстранился:

— Нет, мой кормчий, нам теперь нельзя отступать перед трудностями: в этой семье достаточно денег, чтобы нанять десять женщин для уборки комнат и десять плотников, чтобы собрали к вечеру кровати. Агнес нужна помощь — кормить еще три прожорливых рта. Помнишь, в Болонье на нас пятерых синьор Аверардо выделил двух служанок, и вы с Али им еще помогали? При том, что я и Гвидо уходили утром, а возвращались вечером.

Они продолжили ждать в молчании, разглядывая закрытые двери перед собой, но не делая больше попыток соприкоснуться и продолжить поцелуй, пока синьор Реньеро не вышел вместе с Микеле и нотарием, который поспешил поскорее проститься, потому что его ожидала лодка. Дядюшка и слуга Пьетро постарались не приближаться друг к другу, явно не питая взаимных теплых чувств, да так, что Джованни пришлось вертеть головой, переводя взгляд то на одного, то на другого. Однако синьор Реньеро быстро нашелся и, изобразив на лице радость, потискал новоявленного племянника и расцеловал в обе щеки:

— Поздравляю, дорогой Франческо, наконец-то твои злоключения закончились! Не переживай, Пьетро бывает иногда настолько угрюмым, что не желает никого к себе подпускать. А сейчас вбил себе в голову, что его вид испугает тебя. Поэтому как настроение переменится, то обязательно увидишь отца. Да, Микелетто?

Микеле кивнул и помрачнел: ему совсем не нравились эти мелкие придирки и пренебрежительное обращение другого синьора, чьим слугой он не являлся.

— Я буду терпеливо ждать, — спокойно ответил Джованни, который не испытал особого восторга от объятий с дядюшкой, но держал свои чувства при себе, продолжая играть роль Франческо, которому все эти нежные излияния любви в диковинку. — Комнаты наверху пустые и неподготовленные. Мой отец говорил с вами, как меня устроить?

— Разве Агнес… — начал было синьор Реньеро, чуть хмуря брови.

— У донны Агнес нет на это ни сил, ни времени, — прервал его Джованни, проявляя твердость. — Срочно нужны люди, чтобы там убраться, и мебель. Если у меня нет иных забот и обязанностей, чем ждать, когда отец меня позовет, то меня нужно обеспечить едой и постелью. Я никого здесь не знаю, и на улицу выйти страшно. Кто обо мне позаботится, если не вы — мой родной дядя, который меня сюда привёз?

— Ну да, — согласился с ним синьор Реньеро, подумав о чем-то своём. Он отвязал от пояса кошель и отсчитал десять дукатов, намереваясь передать их в руки Джованни, но тот показал взглядом на Микеле:

— Управляющий домом моего отца лучше знает, как ими распорядиться, чтобы к вечеру мои комнаты были готовы.

Реньеро, не скрывая сожаления, высыпал горсть монет в подставленную слугой ладонь:

— Завтра утром я пришлю моего сына Джакомо. Он тебя проведёт по городу, познакомит со своими товарищами. Вы же братья — и быстро подружитесь. Будет чем себя занять: охота, праздники. Покажет, куда ходить на церковную службу, если будет нужно, то приведет священника в дом. Хотя после того, как отец Сильвио, священник прихода святого Маврикия, объявил с кафедры, что за грехи стяжательства Господь карает огнём и бросает в этот огонь всё семя рода и даже не родившихся еще детей, мой брат Пьетро доверяет только августинцам из аббатства Милосердия.

— Если бы Господь так наказывал, — глухим голосом, еле сдерживая ярость, прорычал Микеле, — то уже давно спалил бы этот город дотла! Отец Сильвио — напыщенный дурак, или кто-то его подкупил, чтобы окончательно изничтожить синьора Пьетро.

— Отец Сильвио бывает резок, — назидательно возразил синьор Реньеро, — но из наших друзей многие ходят к нему на исповедь.

«Интересный разговор! — подумал Джованни, внимательно наблюдая за собеседниками. — Выходит, что Пьетро вынудили к отшельничеству, прилюдно заклеймив, да еще в то время, когда его душевные раны были свежи».

— Раз уж мой отец так решил, — вступил в разговор Джованни, — то знакомство с отцом Сильвио пока отложим. Господь учит нас почитать родителей.

Синьор Реньеро только плечами пожал: ему уж точно не было дела до того, как будет исповедоваться новоявленный племянник — всё сказанное может оказаться ложью, даже если сарацины отыскали подлинного Франческо. Джакомо, который вел с ними переговоры, заверил, что ничто не сможет помешать планам: найденному человеку точно объяснят, зачем он понадобился. «Красивого нашли. Сразу Пьетро понравился. Вбил себе в голову, что не может у него сын быть с изъяном. Любой бы сгодился, но нет — его сын должен быть ангелом во плоти».

Микеле проводил синьора Реньеро до входных ворот, где его уже ожидали присланные из главного дома слуги, чтобы предложить усесться в носилки, и вернулся обратно к ожидающим его Джованни и Халилу.

— Я тотчас займусь вашими покоями, синьор Франческо, — он вежливо поклонился, но его лицо оставалось напряженным, даже встретив благожелательную улыбку на устах Джованни. — У вас будут какие-либо пожелания?

— Да, Микеле, — кивнул флорентиец. — Я не хочу нарушать установленный порядок дома, которым ты управляешь, — последние слова были намеренно подчеркнуты в речи, — мои притязания скромны, но есть вещи, которые должны быть изменены. Если денег не хватит, то синьор Реньеро даст еще…

— И что же вы собираетесь изменить? — голос Микеле внезапно дрогнул, и в нем затаился страх.

— Это всё, — Джованни махнул рукой, обводя своды и стены, — должно сверкать свежей побелкой, из гобеленов нужно выгнать пауков, а из ковров вытрясти всю пыль. Нанять приходящую помощницу для Агнес, а лучше сразу двух, чтобы помогали с содержанием дома и стряпней. Мои слуги будут ухаживать только за мной. Им нужно нанять учителя, чтобы обучил их нашему чтению и письму.