Служанки только ждали приказа своего господина, подглядывая за гостями через окно в кухне. Они вынесли плетёные кресла и глиняные стаканы для вина. Аверардо подробно описывал симптомы своей болезни, его слушали с вниманием, кивали, но каждый из гостей лишь проявлял уважение, будучи занятым своими мыслями.
На словах Жерар расхваливал Михаэлиса будто старого знакомца, которого принимают в своих парижских домах особы, приближенные к королю Филиппу Французскому. В голове же имел желание удержать так неожиданно объявившегося Нуньеса в Болонье любой ценой. Жерар уже собирался отправиться в обратный путь, как — «О, Господне провидение!» — взгляд выцепил смутно знакомую фигуру среди толпы, за которой нормандец увязался. Важной новостью для Готье де Мезьера стало больше, когда Жерар увидел обоих братьев вместе, сравнил облики и понял, что у Нуньеса в этом городе проживает очень близкий родственник.
Навязанный уход за больным юношей был Мигелю Мануэлю в тягость: университет и постоянные клиенты отнимали достаточно сил, и синьор Гвиди строил планы, кого бы позвать из своих учеников, но внезапно появившийся разгневанный брат пришелся очень кстати. Его можно было удержать от дальнейших поисков Мональдески, которые не сулили ничего хорошего, и поселить в довольстве рядом, увлечь делом, в котором ему не было равных. Поэтому Мигель Мануэль сосредоточенно выслушивал откровения Аверардо и тоже вставлял хвалебные реплики о Михаэлисе, если речь заходила о достоинствах Джованни.
Неспешный разговор, приправленный вином и горячим пирогом, казался темными водами реки, в которую Михаэлиса опустили с головой, не давая вздохнуть. Он рассматривал молодого парня, которому многое пришлось пережить, ловил на себе заинтересованные взгляды служанок, оглядывался по сторонам в поисках других обитателей этого большого дома, следил за руками помощника господина де Мезьера, которые комкали и расправляли край плаща, хмурился, если Мигель Мануэль проявлял лишнюю болтливость. Уставшее сознание засыпало, веки опускались, и приходилось трясти головой, чтобы как-то себя взбодрить, но лишь одно, нечто важное и ценное, удавалось удержать: «Джованни оставил МНЕ послание».
***
[1] юноша, раб, слуга.
========== Глава 6. Город, в котором не иссякнут реки ==========
От автора: если попадёте в современную Падую, то гид обведет на вашей карте кружочком «Капеллу Скровеньи» и Базилику святого Антония. Может быть, еще очертит круглое поле, примыкающее к излучине реки: «Можно еще погулять по старому городу, а больше смотреть нечего!». В капеллу за мзду меньшую, чем двадцать евро, не пустят, за вход в христианскую святыню, вроде, денег не берут — но я точно не помню. Все остальное стоит денег. Падуя всегда была торговым городом, наполненным студентами, как и Болонья, но располагалась значительно ближе к своему восточному соседу — Венеции.
Основанный на реке город был удобным местом для пересечения торговых и паломнических путей, ведущих с севера на юг или с запада на восток. Я не случайно упомянул эти две достопримечательности, поскольку они тесно взаимосвязаны: с одной стороны — благочестием и идеей бедности, с другой стороны — жаждой наживы и богатства.
Начнем со святого Антония, чтобы была понятна авторская идея. Я уже писал ранее о францисканцах, но вернемся в самое начало, когда сын Пьетро Бернардоне, прихватив отцовский товар, отправился на рынок в Фолиньо, там его продал, а вырученные деньги раздал нищим. Потом, обвиненный в воровстве, он перед своим отцом и судьями разорвал на себе одежды и заявил, что будет теперь жить в бедности и ему ничего из этого богатства не нужно. До этого юноша неплохо гулял на родительские деньги, но на будущего святого Франциска снизошло озарение, что его предназначение в жизни совсем иное. Идея была совсем не нова: по дорогам странствовали проповедники слова Божия, рассказывающие много всего о бедности Христа, его «истинных» заветах и о продажности Римской церкви. Многие из них объединялись в сообщества и даже пытались создать собственную «церковь», назначая епископов и ритуалы.
С одной стороны, поведение Франциска было «вызовом» существующей системе, когда семьи объединяли общие интересы: выгодные браки, сын наследовал дело отца. Последователи Франциска не были «из низов» — это была «золотая городская молодёжь», чьи родители внезапно делали состояние, не имели титулов, но были богаты так, чтобы не сидеть в мастерских с утра до ночи. А их наследники внезапно начинали бунтовать против власти семьи, отказывались от семейных ценностей и уходили странствовать под идеей «мы все равны в нашей вере и следуем за Христом». То есть мальчики, получившие хорошее образование, отказывались от гаджетов и денег и уходили бомжевать с такими же непонятными хипповатого вида сверстниками (так это воспринималось). Не отставали и девочки — тоже заявляли отцам, что выходить замуж не собираются, а «если будете притеснять — сбегу из дома к хипповатым мальчикам». Глазами их родителей это так и выглядело.
С другой стороны, существует довольно красочная и точная легенда, что Папа Римский увидел сон, что здание церкви готово обрушиться, но его подпирают плечи невзрачного паренька из Ассизи, и он дал согласие на организацию ордена францисканцев. Почему? Францисканцы никогда не ставили себя в оппозицию к Риму, хотя имели схожие идеи странствующих проповедников: объединять и нести слово Божие. Они переключили на себя всю эту массу колеблющегося народа, который слушал чужие проповеди и не верил священникам Римской церкви. Своим примером францисканцы показывали, что любой может удовлетворить свои интересы в поисках себя, получить хорошее образование, вести свободную жизнь, заниматься самосозерцанием. Установление третьего ордена — мирян, давало возможность не отказываться от собственности и своего дела, а слушать проповеди «для души», помогать бедным и нуждающимся. И все это под присмотром Римской церкви.
Новый орден нуждался в святых. Первыми стали пять братьев, посланные проповедовать в Марокко в 1220 году (Берард из Камбио, Умбрия) и успешно там казненные, чего и следовало ожидать, когда посреди мусульманского населения некие странные люди начинают вещать о жертве Христа. Тела убиенных с помпой пронесли по землям освобожденной от мавров Испании, и тут эту процессию увидел молодой монах Фернандо, сын богатого человека из Лиссабона. Наверно, он был не один такой, кто, исполнившись жалости, отправился в Марокко повторить судьбу францисканцев. Но, как гласит легенда, там он «заболел» и был вынужден вернуться, корабль потерпел кораблекрушение и вполне себе здоровый будущий святой Антоний отправляется из Сицилии прямо в Ассизи к Франциску. В биографии Антония много таких резвых перемещений — то он выигрывает диспут в красноречии в Форли, то борется с еретиками в Равенне, то он уже исправляет катарскую ересь в Тулузе, и всё за каких-то четыре года. Умер он от какой-то болезни в Падуе в 1231 году в возрасте тридцати шести лет, а на следующий год уже был канонизирован действующим Папой-покровителем францисканцев.
За последующие тридцать-сорок лет огромные церкви отгрохали всем: Франциску, Кларе, Антонию. В 1263 году останки святого Антония перенесли в новую базилику. Тогда обнаружили, что его язык остался нетленным. Однако в падуанском реликварии можно еще разглядеть не только язык, но и челюсть, голосовые связки, кожу с головы, волосы, личную чашу, часть рясы. В этом месте не иссякал поток верующих, желавших прикоснуться и пожертвовать. Это одна доходная статья города Падуи.
Вторая — ростовщичество (usura). Главный «узурист», по мнению Данте, Ринальдо Скровеньи проживал в Падуе. Его обширная финансовая деятельность волновала не только флорентийцев, но и Папу. В начале XIV века старший сын Ринальдо — Энрико, исполненный благочестием, «дабы спасти душу» своего отца, строит, с разрешения Святого престола, капеллу. Стены расписывал «сам» Джотто, который трудился над фресками и в базилике святого Франциска Ассизского в Ассизи. Паритет был соблюден: сын главного «узурщика» поделился деньгами с церковью и даже открыл возможность посещать новодельную капеллу некоторым особо желающим, при этом семья Скровеньи продолжала оставаться самой богатой семьёй в городе. Забыли ли они о ростовщичестве? Банкиры? Известно, что, когда в Падуе «стало жарко» от постоянных войн с Вероной, все семейство благополучно переехало в Венецию.
