========== Глава 9. Письмо из Марселя ==========
Письма, полученные от Михаэлиса, благостно сказались на выздоровлении и дали сил для того, чтобы продолжить напряженную работу над книгами по медицине. Вопрос со спиритуалами тоже был закрыт и передан в Марсель, и Джованни показалось, что тяжелая ноша скинута с его плеч. Теперь интересным было только узнавать о новых донесениях в папскую канцелярию, наполненных слухами о волнениях в народе.
Беглые спиритуалы продолжили свои проповеди, и теперь их насильственное усмирение породило предсказуемый ответ: настали времена, предсказываемые в Апокалипсисе святого Иоанна, и правит Римской церковью Антихрист со своими прислужниками. Всё повторялось, как и много лет назад: всё те же спиритуалы, всё те же речи, всё та же мысль о порченности Папы. Но тогда за спиной бедной братии стояли силы клана Колонна и французского королевства, а теперь они остались в одиночестве, хотя еще продолжали сильно волновать Святой престол.
Не успело пройти и месяца, как в десятые календы февраля Папа Иоанн сделал еще один наступательный шаг, подводя черту в развязавшейся войне. Буллой Gloriosa Ecclesiam [1] он проклял всех: Bizochorum, что путешествуют с сумой по дорогам Франции и просят подаяние, тех, кто называет себя бегины и фратичелли, тех, кого теперь можно счесть лжебратьями святого Франциска Ассизского и прочих отступников от католической веры.
Оправившись от болезни, Джованни не покидал архиепископского дворца — в том не было нужды, но неожиданно получил письмо, переданное привратнику и адресованное лично. Скрыть его получение было невозможно, и он смело развернул его за собственным столом, и строки, написанные на латыни, заплясали у него перед глазами.
«Прости меня, мой брат, — писал Стефан, — за всё прости! Нам нужно с тобой встретиться и поговорить. Приезжай в Марсель. Я снял комнату у синьора Флотти, что владеет суконным складом в порту, и жду тебя там. Никому не говори, держи нашу встречу в тайне. Твой брат Стефан».
Первым порывом, охватившим Джованни, было желание оставить все дела, броситься в рабочую комнату брата Доминика, заявить ему, что отбывает дней на пять, и быстро начать собирать вещи. Однако неприятное чувство скрытой угрозы кольнуло в грудь, прокатилось холодом по спине, заставило стереть ладонью выступивший пот со лба и задуматься. И, наконец, понять, что его смущает — Джованни оставил своего брата Иоанном Тоста, не пожелавшим признать своё старое имя, а получает вновь Стефаном Мональдески.
Сложенный лист бумаги шириной с ладонь пах свежими чернилами и плесневой сыростью, и не был грязным клочком, выдранным откуда-то из книги, или замытым пергаментом. «Где Стефан смог её украсть?»
Письмо казалось приглашением, но какого рода? У Джованни был лишь один враг, желающий подстроить ловушку. Хотя и его сейчас удалось обмануть мнимым расставанием с Михаэлисом, и нет ему особой нужды строить всяческие козни, когда в руках целый орден Монтесы, и замок можно получить любой и из самих рук короля Арагона Санчо. Вопросы роились в голове и мешали сосредоточиться.
«А если Стефана поймали, допросили, признали в нём беглого спиритуала, узнали от него о том, как я хотел помочь, и теперь меня может ожидать в Марселе не Алонсо, а арест инквизиции?» От подобных мыслей Джованни прошиб озноб, будто его болезнь вновь вернулась.
Единственной здравой мыслью было остаться в Авиньоне и сделать вид, что не было письма. Джованни лелеял её до позднего вечера, пока беспокойство за судьбу Стефана не прорвало плотину, выстроенную разумом. Терзаниями можно было довести себя до сумасшествия, и не найти сил посмотреть опасности в лицо.
«Мне же не обязательно идти в дом этого Флотти самому. Можно послать человека, чтобы всё разведал!» Доверенные люди в Марселе были — любая женщина из заведения Фины за горсть денариев согласится не только навестить Стефана, но и ублажить. От шлюхи многого не потребуют, даже если дом Флотти окажется ловушкой.
Вечером флорентиец честно поведал брату Доминику, что в Марсель приехал его брат по каким-то своим делам и хочет встретиться, поскольку они не виделись уже много лет.
— И где тебя искать, если ты вдруг пропадёшь? — нахмурился Ричард, которого явно печалило расставание с Джованни на несколько дней.
— По местным борделям! — весело отшутился флорентиец. — На самом деле я туда и обратно. Мне нет никакой нужды задерживаться, — уговаривал он брата Доминика, на всякий случай возводя для себя надежный безопасный мост. Джованни крепко помнил, как был похищен Михаэлис, когда все поверили в то, что лекарь просто уехал. — Более того, у меня в Авиньоне остаются неоконченные дела, мои вещи и деньги. В конце концов, меня здесь ждёшь ты. С роднёй моей, что во Флоренции, тоже всё в порядке. И если я соберусь их навестить, то только в начале лета. Ты понимаешь меня?
— Ты странно говоришь, Джованни, — еще больше насупился Ричард. — Будто скрываешь что-то. Убеждаешь, что обязательно вернёшься, хотя и так понятно — до Марселя и обратно. Не слишком далёкий путь!
— Хорошо, — Джованни положил раскрытую ладонь ему на грудь, слегка смял пальцами грубую ткань рясы и позволил рукам брата Доминика скользнуть по своим бёдрам. — Если я не вернусь через шесть дней, значит, со мной случилась беда. Какая — не знаю. Заболел, получил увечье, заключён в тюрьму, похищен, но что-то произошло! И я прошу тебя лично убедиться, что это так. Если скажут, что убит — найди моё тело и убедись, что это так. Исчезну — найди!
— У тебя размолвки с братом? — брат Доминик всё не мог взять в толк, и лишь теснее прижимал к себе его разгоряченное волнением тело, почти касаясь своими губами пламенно шепчущих губ флорентийца, но Джованни каждый раз уворачивался, заглядываясь то в сторону, то назад.
— Нет, нет! — возражал Джованни, хотя пурпур на его щеках кричал об обратном. Объятия брата Доминика только усиливали страх в душе и предательскую дрожь в теле.
Ночью он не мог сомкнуть глаз, ворочаясь и сминая простынь под собой. Камин они натопили жарко, но под утро всё его тепло улетучилось, зимний холод неистово набросился на полураскрытое тело только задремавшего Джованни и разбудил, намертво прогнав сон.
Путь до Марселя был неблизким: пешему понадобилось бы четыре дня, а конному в два раза меньше. Сначала в сторону Кавайона, где перекрещивались древние дороги, идущие в разных направлениях: в Апт или в Арль, затем вдоль левого берега реки Дюранс и гор Люберон, мимо города Мерендоль до города Кадене, где можно было расположиться на ночлег.
Дорога была ему уже знакомой, и Джованни поймал себя на мысли, что минул ровно год с тех пор, как он путешествовал по ней верхом, устремляясь мыслями в Марсель. Однако, как и тогда, душа его была неспокойна, хотя всё сложилось просто замечательно: он встретился с семьёй, потом вновь обрёл Михаэлиса, и никто не предполагал, что он будет сейчас бок о бок с тем, кто когда-то обрёк его на мучительные пытки, и кого он спас от смерти. Что он позволит бывшему инквизитору обнимать себя и целовать.
К вечеру следующего дня Джованни достиг Марселя, проехался до улицы, ведущей в порт, поглазел на корабли, мирно покачивающиеся на волнах у берега, подставил лицо холодным порывам солёного морского ветра и, открыв глаза, готов был поклясться, что заметил на корабельных сходнях высокую чёрную фигуру.
Громкий шлепок волны о камни набережной и россыпь звенящих брызг на миг отвлекли его внимание. И образ колдуна, разложившего когда-то флорентийца на полосатой шкуре диковинного животного, исчез. Будто померещилось. И стало как-то зябко в шерстяном плаще, пропитавшемся влагой и запахами зеленоватой тины, гнилой рыбы, морёного дерева и серой плесени, устилавшей все прибрежные камни. Солнце почти зашло за линию горизонта, и на город вместе с белёсым туманом наползали сумерки.
Джованни заставил себя проехать мимо дома Флотти, о чем гласила вывеска над дверьми, запертыми на большой замок. Нижние узкие окна были забраны железными решетками, а на внутренних ставнях серела вековая пыль, окна на верхних двух этажах также были заперты ставнями, через которые не пробивался ни один лучик света. И оттого владение Флотти казалось совсем нежилым и заброшенным, если бы не новая дверь, закрывающая узкий проход между домами во внутренний двор и обложенная камнями выше обзора человека, сидящего на лошади.
