–Если ты испытываешь сожаление, тогда, может, это твое настоящее "я" говорит о том, что ты совершаешь ошибку?

–Нет. Точно нет. – Третий улыбнулся, сворачивая за угол, – Это все– происки моего чувства самосохранения, которое мой человеческий разум обратил против себя, наделив несвойственной холодному рассудку формой, оттого и успешно поражающей его. Это– его оружие, последнее средство, нацеленное на мое отвлечение, сбитие с курса.

–И ты не поддаешься ему?

–Я не настолько жалок, как остальные люди. Если я решил, то так тому и быть. Это мое тело, мой разум и моя жизнь– только мне решать, что для меня будет лучше. Именно мне решать, сколько жить и когда умереть. Никому другому, тем более этой сраной природе, что посредством слабых на передок родителей дала мне это тело, вдохнула в меня разум, сознающий себя. Но я…

–Не слишком ли сильно ты придаешь значение чему-то, о чем даже не имеешь представления?

–Нет. Я пытаюсь сказать совсем о другом. Кстати, мы пришли! – заявил юнец, когда они оказались перед стеклянной дверью с содранной надписью. Вытряхнув пепел из трубки, которую выкуривал на протяжении всего пути, жестом пригласил войти с ним. За дверью расположился широкий зал преимущественно синих тонов, со своим набором человечков в форме, чуть более ярче обычного мебели и потолков, утыканных энергосберегающими лампочками. Пока клиент спокойно заказывал, наливал и распивал свой чай, при этом сверля взглядом сидевших и входящих завсегдатаев, Проводник молча скучал в ожидании, когда у мальчишки вновь возникнет желание поговорить. Подросток же пил невероятно долго, после чего пошел за следующей кружкой.

–Зачем тебе это? – спросил он Третьего, когда тот с мрачным видом уселся обратно.

–Зачем мне что?

–Умирать. – Проводник понизил голос, краем глаза следя за беззаботно болтающими о своих жизненных мелочах людьми, – На кой черт именно тебе это сдалось?

–А на кой черт тебе это знать? – огрызнулся мистер Три, сделав очередной глоток.

–Я любопытный.

–О как!

Длинная пауза.

–Хм… да– это точно юношеский максимализм! – ухмыляясь все шире в издевке, – Или, может, моя несчастная любовь? – грудь сотрясалась от беззвучного смеха, – А может, потому что мне скучно? Или я не вижу перспективы для себя в будущем? Или я просто аморфный дегенерат, который попросту ленится что-либо делать?

–Как много вариантов… и какой из них верный?

–Никакой. Вот реальная причина– ЧИОРВ.

–Червь?

–Нет же! ЧИОРВ– чересчур и однобоко развитое воображение.

–Поясни.

–Поясняю– я из тех несчастных идиотов, у которых нет абсолютно никаких проблем, но они придумывают их себе сами и оттого страдают.

Ему было непонятно это. Само понятие страдания было очень знакомо, но по наитию? Это было что-то новенькое.

–И?

–Не тупи. Сам не догадаешься что ли?

–И что ты себе навоображал?

–Много чего. Друзей, любимых, событий. Моя жизнь абсолютно пуста и менять что-либо не то, что не получается, скорее попросту лень. Вот и остается, что воображать. – ехидство исчезло из глаз Третьего, уступив место еще незнакомой ироничной грусти, -Поначалу я просто страдал. Страдал от горя, от потерь, которых никогда не было, от боли, которой никогда не чувствовал, от смерти, которая еще не наступила. Я просто страдал от нереального, внушив себе, что оно реально. И, знаешь, это действительно больно! Я прочувствовал все это, просто думая об этом, стараясь впитать всеми фибрами своей жалкой души каждую секунду, каждую искру ранее незнакомого, поистине интригующего!.. И у меня получилось! Я упивался этим сомнительным достижением, возвел его в абсолют.– хлюпнув носом, он дернул головой, словно указывая на что-то,– Наш мозг– та еще головоломка и, сдвинув какую-то деталь, я создал реалистичную симуляцию всех ощущений в мире, вплоть до инфаркта миокарда. Я мог почувствовать то же, что чувствует женщина, когда в нее вскользает член очередного мужчины. Мог почувствовать, каково это– контролировать падение, борясь с воздушными потоками при помощи крыльев и захватывая невидимую человеческому, но очевидной моему глазу жертву своими лапами, чувствуя, как каждый сустав распрямляется, вытягивает свои кости и мышечные волокна, напрягает сочленения и тут же сжимается вокруг ее тела. Как мой рот плавно метаморфизирует в клюв и становится жестким, почти неощутимым, врезаясь уголками в челюсти и скулы, вонзаясь в мягкую и теплую плоть, тепла которой я не чувствую– ведь у меня клюв, не губы! Я мог так же представить себя рыбой, что устремилась на дно и, надо сказать, ощущения схожи, только вместо крыльев– плавники, и вместо тяжести земного притяжения– обманчивая невесомость, лишь являющаяся привычной моему чешуйчатому телу плотностью воды. Вокруг ничего, почти темнота, но я слышу и чувствую, как испускает вибрации тело гораздо меньше моего… и устремляюсь к нему, напрягая свое тело изо всех сил, но не испытывая той привычно мне усталости и боли в мышцах. И снова не чувствую вкус, лишь как заполняется пищей желудок, в то же мгновение ощущая, как раздираются мои жабры, а тело наливается невыносимой тяжестью!.. Каждое мое движение стремится в обратную сторону, в спасительное безвесье, но страшная боль накрывает все от морды до кончика конвульсирующего хвоста! Я действительно чувствую, как огромное, шириной с меня и толщиной с мой хребет, лезвие вспарывает мое брюхо, будто и нет никакой защиты, будто мое тело не покрыто крепкой чешуей, не спрессовано крепкими мышцами, но обращается всего лишь куском масла, внутренности которого заполнены кровью. Мое брюхо разверзается, тело пытается выгнуться вперед, не приспособленное для этого, а разум… вопит так, что все мысли вон! И я возвращаюсь в свое тело, в бесконечный раз не веря тому, что ничего не чувствую, что моя плоть все еще цела! Но…

Оглянувшись на зов и встретившись глазами с группой ребят, Третий нехотя махнул рукой, прогоняя их и ничуть не заботясь возникшим недовольством на юных лицах.

–В детстве я представлял себя гепардом– самым быстрым существом во всем мире, если исходить из его габаритов, не меняя габариты тех же водных бегуний или, допустим, одного из видов тараканов, что разгоняются еще быстрее, но в силу своих размеров все равно проигрывает… Да и не выглядит таракан тем существом, которым бы хотелось стать ребенку, верно?– и еще ближе наклонился к Проводнику,– Потом, ощутив в себе и во всех окружающих меня людей настоящие личности и взирая на мир, я сменил предпочтение на волка– сильным хищным зверем, неизменно являющимся частью большой стаи. Мне нужны были друзья, вместе с которыми всегда было сподручнее противостоять опасности, ждущей нас в будущем. Но по мере течения дней я все сильнее убеждался в нашей разобщенности, неискоренимой и более постоянной, чем самые позитивные проявления дружбы, может, даже любви, замечая и в себе эту тягу к отчуждению, обособлению ото всех за счет самовозвышающей гордыни. Тогда я представил себя ястребом, искренне полагая, что остальным до меня расти и расти, да никогда так и не вырасти. Там, на самой вершине, в полном одиночестве, на первый взгляд тихо, спокойно– почти что безмятежно! Передо мной были открыты все стороны света, можно было устремиться куда душа пожелает, а те, что остались внизу, превратились даже не в игрушки– в букашек, которых не волновало ничего, что было выше их голов– они лишь глубже погружались в почву, смешанную с навозом, довольствуясь тем, что есть, тогда как я считал себя неуязвимым. И именно в этот момент мне и показалось, что все, чего можно было достичь, уже достигнуто! Низвергнув себя в недосягаемого неба, я обратился крысой, тут же спрятался во тьме, выжидая подходящего момента, когда насекомые, неожиданно обратившись такими же крысами, отвлекутся, откроют спину для того, чтобы я мог вонзить им зубы в спину и тут же уйти обратно в тень, оставив в немом вопросе: "Кто это сделал?", вновь напомнив о том, что жизнь вовсе не сказка и уже никогда не покажется им безопасной… Широкий простор сменился сумраком канализации– повсюду эти падальщики, что смотрят либо в экране, наслаждаясь тем, как кому-то вскрывают грудную клетку, либо сами потроша друг друга ради мнимого достижения похожих эффектов, что произошли на экране. Они понимают, что смерть их настигнет в любом случае, потому изгаляются друг над другом, как только могут, плюя на чувства, дружбу, на любые рамки приличия, ведь главное для них– это кровь и мясо! И я ничем от них не отличаюсь, что и стало для меня новостью! Проживая разом десятки разных жизней, я прожил так, как и хотел, испытал все, что уже можно было испытать, прочувствовал все эмоции до последней капли– от незнакомого мне отчаяния в диком голоде до последней предсмертной судороги с мерно нахлывающим смирением… И теперь я снова в начале– все еще в своей жизни, в своем теле, готовом еще на один подвиг, – и задаюсь вопросом: не хватит ли мне?