–Думаю, тебе лучше уйти. – маска холодной доброжелательности легла на его некрасивое лицо и пустые глаза загорелись колючим огнем.

"Прямо как у мамы!"

Ни говоря ни слова, она ушла.

* * *

"Ну и дура же я! Вот кто за язык тянул, спрашивается?"– в очередной раз мысленно корила себя Софья уже минут двадцать. – "На кой черт ты не заткнулась?!"

–Что-то не так, дорогая? – заглянувший отец застал дочь, целиком погруженную в собственные мысли, судорожно сжимающую расческу, которая так и не была пущена в ход.

–Ничего, папочка. – равнодушно пробормотала она.

Мамы, что становилось уже обычаем, дома все никак не было. Она пропадала целыми днями, словно забыв о семье и появлялась только к поздней ночи, распевая похабные песенки и гремя всем, на что наталкивалось ее грузное тело. От их с отцом ночных перебранок Софья, и так плохо спавшая, не могла уснуть вовсе, а оттого ее настроение упало ниже плинтуса. Ранее такое страстное желание всегда быть с матерью, внемлить ее житейской мудрости, порхающей с острого как жало языка, начало потихоньку угасать. Соне было одиноко, ей было не с кем поговорить. Даже с отцом, который и не думал забывать о родной дочери, о чем словно напоминал каждый раз. Стало быть…

"Нужно увидеть Филиппа." В этом богом забытом месте она так ни с кем и не познакомилась, хотя приближался сентябрь и подросткам пора бы уже наводнить улицы города, встречать и приветствовать друг друга. Однако Соня, не находя в себе смелости выбраться в незнакомые улицы с целью посмотреть на будущих однокашников, оставалась в пределах своей "коробки", которую с постоянством наводняли лишь птицы, не люди. Кроме детей и старух днем здесь практически никого и не существовало. Изредка в свой выходной выходил только тот бледный лысый уродец, изредка выходя за пределы улицы куда-то по своим делам, но куда чаще бесцельно кружащий против часовой стрелки внутри и вне "коробочного круга", препираясь со старухами, в итоге убегая в один из подъездов, хотя Соня уже точно знала, что живет он в первом корпусе. Иногда она видела парочку унылых, как ее жизнь, влюбленных, будто бы с целью покрасоваться на глазах непрошенного свидетеля и детишек, целуя друг друга в смачный засос, от которого у маленьких зрителей пробегали тени по лицам, а кто-то напоказ совал палец в рот. Действительно, мерзковатое зрелище. Неужели она была настолько же бестолковой? Заметив, как один из голубей в немой демонстрации испражнился на голову женской половине сладкой парочки, девушка невольно усмехнулась, прошептав: "И-и-и– есть попадание!"

А таинственный патлач так ни разу и не появился.

Наконец Софья вышла на улицу, устав сидеть у окна, будто тоскующая невеста. Небо снова затянулось непроницаемым серым полотном, так и ждущим, когда некто додумается излиться на него красками, нарисовать очередной природный шедевр. Солнце уже долго не появлялось в обозримом пространстве и желающих поглазеть на него зевак так же не наблюдалось. Подняв глаза на окна, девушка окинула взглядом бесконечные ряды восседающих на карнизах голубей, застывших словно статуи со вращающимися на шарнирах головками, и с досадой вспомнила, что до сих пор не знает, где именно живет ее неуловимый сосед. Вглядываясь в отражающую небесную муть поверхность стекол, тщась найти знакомую физиономию, она с ужасом нашла, но не ту, что была ей нужна– на нее не отрываясь глядела ухмыляющаяся рожа того жуткого типа, который в данный момент еще и махал ей рукой. Ахнув от неожиданности, Соня сцепила руки в замок и отвернулась, молясь, чтобы он не смотрел, однако чувство, что ей мысленно высверливают затылок с намерением заглянуть внутрь и потрогать пальцами, не угасло и ноги сами понесли ее к любимому уже дереву– наверх, в иголочки, где ее не будет видно! Пока девушка лежала и лицезрела мультяшную обезьянку, хлопающую в металлические тарелки, под нею сновала детвора, иногда взбираясь по деревьям наверх. Когда один из них случайно задел ее ботинком, она отвесила ему смачную оплеуху и, едва тот раззявил рот, готовясь издать обиженный вопль, по-быстрому сбежала. От нечего делать пошла к кладбищу бездомных животных. Как и следовало ожидать, хотя она надеялась на обратное, Фила там не было.

"Н-ну, черт!"

Усевшись у свежего холмика, явно вскопанного сегодня, она погрузила пальцы в песок– который Филипп наверняка стащил с детской песочницы, – и начала перебирать ими, создавая волны и бугры. Но сие занятие быстро ей наскучило и она двинулась обратно к дому. Проходя мимо помойных контейнеров– "Черт, ну почему именно на этом месте?!"– увидела у внешних стен именно то, чего ей до странного хотелось больше всего– длинноволосый силуэт в черной рубахе.

"Нашла!"

–Что делаешь? – спросила Соня, приблизившись к нему.

–Тс-с.– приложив палец к ее губам, другим указал куда-то наверх.

И вправду– наверху резвилась стая черных дроздов, то собираясь в беспорядочную тучку, то разлетаясь подобно эскадрилье при военном параде. Маленькие юркие тела стремительно проносились друг за дружкой, а иногда и наперерез. Краем уха Соня услышала треск их маленьких глоток.

–Любишь наблюдать за птицами? – участливо поинтересовалась девушка, искоса глядя на непривычно заинтересованный взгляд Филиппа.

–Нет. Просто смотрю, как соседи развлекаются.

–Соседи? – не поняла она.

–Да. Они живут с нами почти бок о бок, в тех же домах, практически в метре от наших голов, в своих ячейках. Только наши ячейки комфортнее их. И дело ведь не в том, что так кажется– даже при том, что они забивают их соломой и веточками, делают внутри себе гнезда и в целом защищены от ветра и прочей непогоды, им все равно не так хорошо, как могло бы быть.

–Ячейки… неприятное слово.

–Зато весьма точно и емко. – важным тоном заявил юноша, подняв указательный палец и вдруг добавил, – Мы ведь тоже птицы.

–Мы?

–Да. Только нам подрезали крылья еще в младенчестве. – он печально улыбнулся и Софье эта улыбка уже не показалась столь некрасивой.

Красивый-не красивый– не суть важно, но что за чушь он несет?

–Но это же бред полный, не находишь?

–А откуда ты знаешь? – хитро подмигнул Филипп, – Ты же не рожала и не участвовала в родах, тебя вообще наверняка кроме приемной в сознательном возрасте нигде и не было. Акушерки принимают роды, после чего забирают ребенка на несколько минут. Как думаешь, для чего? Правильно– подрезают крылышки и лишают нас прекрасного.

–Чушь собачья! – негодующе воскликнула София, – Когда меня родили, сразу маме на руки дали и никто ни о каких крыльях не заикался. Ты совсем тупой?

Улыбка на лице парня погасла, уступив уже знакомой холодной доброжелательности.

"Сейчас пошлет."– неприятным холодком пронеслась мысль.

–Хорошо. – его голос звучал странно и неестественно, будто хрустя перемалываемой в ступке скорлупой, – Тогда вот тебе более правдивая версия– крылья нам подрезают те, кого мы любим. Мама с папой, жены с мужьями, а также и дети. Родители подрезают наши крылья, рвя в клочья любые наши стремления и мечты, не вписывающиеся в их картину будущего, вместо них навязывая свои, хотя по большему счету у нас-то и конкретных целей никаких нет, что значительно облегчают задачу. Если что-то и было, то лишь в том зачаточном состоянии, когда еще даже не осознается сознанием как нечто, заслуживающее внимания, а с ним и энергии на формирование, обдумывание, взвешивания "за" и "против" и, наконец, непосредственного воплощения в жизнь. Что же до собственно созданной семьи, то жены с мужьями попросту давят нас морально и физически, стараясь подмять под себя. Не потому, что им так хочется развлечь себя и проследить поэтапно за каждой реакцией и сопутствующим ей личностным разрушениям, но потому, что иначе не умеют. Не исключено, что внутренняя неудовлетворенность и отсутствие понимания о наличии альтернатив толкает их по проложенному предками пути, с каждым новым отпечатком ботинок лишь углубляя протоптанную тропу, погружая ее все ниже уровня поверхности. Ну и не будем забывать о том, что каждая из половин обладает навязанными ей предпочтениями, ориентируется по заранее расставленным меткам, не всегда совпадающим с версией партнера. И процесс начинается снова.