А у Ацуши пустота в голове разлилась по венам.

Почему?

Комментарий к глава 23 — почему

Ну… Я предупреждал *невинный нимб над головой*

Если честно, данный поворот событий я планировал с самого начала. Смысл названия так же с этим связан. Однако поступок Ацуши для его психологии в данном случае практически… Логичен? По-моему весьма логичен. И по-другому в данной ситуации идиот-Ацуши поступить не мог :3

В любом случае, надеюсь, убивать меня никто не будет, и… Ваши отзывы так же важны :)

/работа…подходит…к…концу…/

========== глава 24 — люблю ==========

Холодный пол. Ацуши шагал по коридору в лёгкой прострации. Сердце в груди колотилось медленно. Много мыслей, чувств, он смотрел на свои ладони и не понимал. То ли к ним прилипла грязь, то ли они просто похолодели от окружающей его температуры? Вообще, в лунном свете пальцы казались слишком белыми, мёртвыми даже. Сам себя не узнавал, думал Ацуши. Сам себе не верил. Но отчего-то в этой прострации лишь одна мысль была в голове: он поступил так, как посчитал нужным. И раз так получилось, то так получилось. Это не было приятным или неприятным, это было…

Ацуши сам не мог себе объяснить, как это было.

Осторожно приоткрыв дверь в свою комнату, которая была чрезмерно большой, поскольку относилась к гостевым, Ацуши зашёл внутрь. Он забыл застегнуть рубашку, потому и подрагивал от прохлады. Но сам этого не замечал, погружённый в свои мысли. Из потока размышлений его выдернула разве что фигура в кресле.

— А…Акутагава?! — вскрикнул Ацуши, вмиг придя в себя и замерев на месте.

Чёрт, только не это.

Акутагава вздохнул, повернув голову. Он сидел, закинув ногу за ногу, задумчиво подперев ладонью подбородок. Лицо его казалось каким-то осунувшимся и чрезмерно серьёзным. От этого холодного взгляда, замершего на едва обнажённой груди Ацуши в расстёгнутой рубашке, стало не по себе.

Вздрогнув, Накаджима резко поднял ладонь, сжимая края белой ткани и будто пытаясь в последнюю секунду скрыть тот постыдный для многих людей поступок, что было уже бессмысленно. Сглотнув, он отвёл взгляд в сторону. Сердце бешено стучало в груди, хотелось убежать. Однако бежать уже некуда, и Накаджима это понимал. В этот момент он должен был собрать в кулак всю свою волю.

— Ты был у Мори? — Акутагава спросил, даже не требуя ответа, и презрительно хмыкнул. — Я знал.

Ацуши хотел что-то сказать, но промолчал. Повернув голову, он вперил взгляд в профиль Акутагавы, что следил за лунными бликами на стене и о чём-то размышлял, сжимая пальцы в кулак. Он не двигался, и в этой повисшей между ними тишине Ацуши почувствовал, что впервые за всю свою жизнь не хочет двигаться с места. Не хочет говорить, чувствовать, думать. Хочет замереть так и забыть о том, что он человек. Что есть что-то вроде любви или что-то вроде счастья. Просто потому что не так он хотел. Не так… Не так должен был узнать Рюноске.

— Я знал, что этот старик до тебя доберётся, — вдруг резко выдавил из себя Акутагава и с силой сжал подлокотник кресла, стиснув зубы.

С такой злобой это прозвучало, что Ацуши невольно выдохнул, очнувшись от оцепенения. Сил сделать шаг вперёд не было. Но сердце снова сделало кувырок в груди. Чёрт возьми, как, как объяснить Акутагаве, что на этот поступок он пошёл ради их отношений? Ради того, чтобы понять, как вести себя с Рюноске, что делать, чтобы не бояться, в конце концов. Любой нормальный человек не сделал бы подобного, но Ацуши не так был воспитан. Возможно, он не был воспитан совершенно. И смысла во всём этом физическом контакте, именуемым «любовью» в какой-то мере, не видел.

— Акутагава, — наконец, произнёс Ацуши, закрыв глаза. — Всё не так.

— Я знал! — с болью в голосе крикнул Акутагава, вскочив с кресла и в два шага преодолев расстояние до Ацуши, смотря на него полным невыносимой боли и отчаяния взглядом. — Знал, что так будет. Я боялся, я думал, что смогу тебя уберечь. Но нет, он, как обычно. Не знает никаких границ.

— Всё хорошо, Рюноске, — прошептал Ацуши, протянув руку и коснувшись пальцами плеча Акутагавы, правда, стоило тяжело дышащему от злобы Акутагаве перевести взгляд на бледные пальцы Накаджимы, как последний тут же их отдёрнул, будто обжёгся.

Ему всё ещё было страшно. Страшно смотреть Акутагаве в глаза. Страшно нарушить что-то в этот момент, не имея возможности исправить. И этот страх сдерживал Ацуши, кричал в голове: «Будь осторожен». Но… Сердце рвалось в груди, хотелось что-то сказать, оправдать, понять. И не получалось выдавить ни слова.

— Нет, — зло прошипел Акутагава и, вдруг протянув руки, дрожащими пальцами, едва касаясь кожи Ацуши, начал застёгивать одну пуговицу на рубашке Накаджимы за другой, нежно, трепетно, так, что от касаний его по телу проходился ряд мурашек. — Нет… Нет. Нет. Нет… Что он сделал с тобой?

Ацуши сглотнул, опустив взгляд вниз. От этих касаний холодных пальцев к груди становилось не по себе. Но они были приятны. Безусловно, приятны, хотя никакого возбуждения Ацуши не ощущал. Что там Мори говорил насчёт этого? Как всё сложно, Накаджима ведь так ничего и не понял. Ничего, совершенно ничего.

— Он сказал, что, — хрипло пробормотал Ацуши, несмело встретив взгляд Рюноске своим, — что ты захотел бы зайти дальше.

Акутагава замер, слова застыли на его губах. Он смотрел на Ацуши широко раскрытыми глазами, казалось, до него постепенно доходило то, что имел в виду Накаджима. Закусив губу, Ацуши вновь опустил взгляд на пальцы Рюноске, замершие на последней пуговице белой рубашки. Некоторое время между ними царила тишина, которую Ацуши бы даже не решился первым нарушить. Никогда. Слишком хрупкой и невесомой она казалась, оседала пылью на плечах и не давала сдвинуться с места.

— Ты, — Акутагава запнулся, руки его дрогнули, и он обхватил ладонями предплечья Ацуши. — Он заставил тебя? Или…

— Я по своей воле, — кивнул Накаджима, но тут же добавил, поспешно, дабы Акутагава не разозлился вновь. — Но я всего лишь хотел понять, что тебе нужно! Я не хотел, чтобы ты чувствовал себя некомфортно рядом со мной. Если хочешь, я… Я всё что угодно сделаю. Мне не сложно. Просто не молчи, Акутагава, я… Я, правда, не хочу, чтобы ты что-то скрывал.

Ацуши выпалил это на одном дыхании и, сглотнув, подался слегка вперёд, будто хотел упасть ближе в объятия Акутагавы, но тот удержал его на расстоянии, тяжело вздохнув и задрожав. Кажется, хватка его ослабла. Отпустив Накаджиму, он слегка покачнулся, прикрыв лицо ладонью, и опустился на подлокотник кресла, сжавшись. Ацуши не смел двинуться вперёд, дабы спросить, что не так. Он вообще не смел сейчас делать что-то, будто ходил по тонкому льду и не имел возможности шевельнуться.

— Прости, — вдруг проговорил Акутагава и, наконец, отнял пальцы от лица и поднял взгляд на Ацуши. — Прости, что не сказал тебе, как сильно хочу тебя.

Накаджима вздрогнул, чувствуя, как во рту скапливается слюна, и шумно вздохнул, сжав рубашку у самого горла. В вены ударил жар от подобных слов, однако Ацуши всё равно не чувствовал чего-то особенного. Разве что-то, как по телу прошлась рябь мурашек, как ухнуло в глубь груди сердце. Как эти слова от обычно немногословного Акутагавы прошлись по его сознанию раз десять из стороны в сторону. И не желали оставлять голову запутавшегося во всём этом Накаджимы.

— Не извиняйся, я сам виноват, что не понял, — сглотнул Ацуши и, набрав в грудь воздуха, добавил: — Я… Я готов пере… Переспа… Переспать с…

Слова давались довольно тяжело, Ацуши стиснул зубы, выдохнув от безысходности. Как постыдно они звучали вживую. Не то, что в голове. В голове это было как-то спокойно, наверное, просто. А на языке, будто самую пошлую вещь на свете повторял вслух.

— Переспать с тобой, — в конце концов, закончил хрипло Ацуши, сжавшись и отняв руку от рубашки.

Акутагава некоторое время молчал, смотря на Накаджиму долгим, глубоким взглядом, а после произнёс, выдохнув нервно и стиснув зубы:

— Нет, не так.

— Что не так? — вскинул брови Ацуши, дрогнув и испугавшись собственных слов.