— Да так, с пуффендуйцами познакомился, — наконец выдавил Ацуши, пожав плечами. — Ничего особенного, как всегда.

— Акутагава довольно закрытая личность, — вдруг выдал Дазай, приобняв Накаджиму за плечи и вглядываясь куда-то перед собой. — Чтобы его понять, понадобится время. Однако вы так идеально подходите друг другу, что…

— Погоди, погоди, причём тут…

— …я сам удивляюсь, почему вы так долго шли к согласию. Но раз у вас всё сложилось, то у меня один лишь вопрос: как думаешь, Акутагава мотивирует тебя?

Ацуши замер, смотря на Осаму с неким немым вопросом. Что значит «мотивирует»? В голове промелькнули все те моменты на уроках, когда Ацуши назло фыркающему слизеринскому принцу просто выжимал из себя всё, зарабатывая баллы для факультета и перебарывая свою стеснительность всеми силами. Промелькнули те моменты, когда он пытался дать отпор Акутагаве, который возненавидел его с первой их встречи. Когда после утопал в попытках подружиться с ним, утопал в попытках найти общий язык с ним, в попытках быть к нему ближе…

— Возможно, ты прав, — вздохнул Ацуши и, кашлянув в кулак, попытался перевести тему, спросив о чём-то отвлечённом.

Но Дазай лишь улыбался, глядя на попытки Накаджимы уйти от вопроса. Это несколько напрягало последнего. Ведь он знал, что Осаму не из тех людей, от которых можно легко что-то скрыть. Но, как бы то ни было, Ацуши хотел играть до последнего, не подавая виду, что привязался к Акутагаве несколько больше, чем следовало бы.

И ведь правда. Накаджима пытался разобраться в себе, в своих чувствах, эмоциях, переживаниях. Что тянуло его к Акутагаве? Что в нём так привлекало? Чего он вообще хотел от него, кроме как возможности видеть его хотя бы раз в день, но долго. Любоваться профилем и бледной кожей, острыми плечами, костлявым телосложением… Любоваться, потому что он красив. И интересен. И удивителен. Ацуши нравилось наблюдать за Рюноске, слушать его. Что это за чувство, что он вообще чувствует, когда видит Акутагаву? Он бы и сам был рад понять, но не мог. А помощи просить не хотелось. Расскажи о подобном Дазаю — он наверняка сможет помочь. Но стоит ли загружать и без того занятого Осаму своими проблемами, мыслями, переживаниями?

Нет, конечно, нет.

Поэтому Ацуши просто продолжил говорить о какой-то ерунде, мысленно возвращаясь к Акутагаве. Воскрешая образ его лица перед своими глазами, когда он говорил это простое: «Я не против». Его глаза, такие тёмные в ночном свете, и блеск луны, играющий на его белой коже. Волосы, которых касался ветер, голос, проникающий в сердце. Накаджима, наверное, был самым счастливым человеком в тот момент.

Давай попробуем дружить? Давай попробуем, ведь что нам стоит, мы всё равно уже давно не пытаемся уничтожить друг друга…

Вот только Ацуши содрогался от одной мысли, что он может потерять эту хрупкую нить, за которую отчаянно хватался последние пару-тройку месяцев. Потерять едва расцветшее доверие Рюноске. Потерять единственную вещь, которую очень сильно хотел удержать у себя в ладонях. Согревать себя мыслью о том, что такой удивительный и необычный человек не против общения с ним.

В оставшиеся дни каникул они общались едва ли не целыми днями. Точнее, говорил в основном Ацуши, несмело разведывая поле интересов Рюноске. Как оказалось, у них было довольно много общего, как и довольно много разных противоречий. Но говорить с Акутагавой о разных вещах, бродить с ним по коридорам Хогвартса, показывать ему свою коллекцию необычных камней, несмело пожимать холодную, невесомую на ощупь ладонь… Накаджима жутко боялся, что с началом учебного года всё это пропадёт.

Однако, расставшись с Дазаем и шагая дальше по коридору, передавая свитки декану, направляясь обратно… Он всё думал и думал об Акутагаве. И даже вздрогнул, когда чья-то ладонь протянула ему завёрнутый в салфетку бутерброд. Акутагава шагал рядом и смотрел на то, как Накаджима с благодарной улыбкой разворачивает стащенный с кухни обед, а Ацуши просто хотел, чтобы это никогда не заканчивалось. Это хрупкое начало их странной, но такой потрясающей дружбы.

Правда… Дружбы ли вообще?

***

— И что это значит?

Марк с силой толкнул Танизаки к стене, и тот невольно сжался, сглотнув. Смотря в пол, он не смел шевельнуться, обнимая себя ладонями и едва дрожа. Твен тяжело дышал, злой, раздражённый, стоя перед ним и пытаясь собраться с мыслями. Пальцы его то и дело сжимались и разжимались, будто он боролся с желанием ударить находящегося перед ним хрупкого парня, который был даже выше его, но всё равно казался меньше.

— Что всё это значит, а? — более громко повторил Марк, наплевав на то, что в этом пустом коридоре вскоре могут появиться студенты, идущие из обеденного зала. — В последнюю неделю перед каникулами ты вёл себя странно, а теперь вообще со мной говорить не хочешь. Что тебе мешает мне хотя бы «привет» по утрам говорить? Молчишь, молчишь, смотришь… Ты невыносим!

Танизаки слушал всё с покорным выражением на бледном лице. Осторожно коснувшись пальцами щеки, он невольно передёрнул плечами и поднял взгляд на разъярённого Марка, виновато, грустно смотря в изумрудные глаза напротив. Это заставило Твена прервать поток обвинений, глубоко вздохнув. Проведя ладонью по волосам, гриффиндорец стиснул зубы, повторив:

— Я не хочу, чтобы ты так загонялся по поводу меня.

— Это… Не то, — наконец, выдавил из себя Танизаки, опустив плечи. — Совсем не то, о чём ты говоришь.

Марк удивлённо вскинул брови. Не то, о чём… говорю?

— То, что произошло между нами тогда, я не сопротивлялся, но… Зачем? — в итоге спросил он, тут же добавляя. — Нет, я тогда согласился сделать вид, будто ничего не было, однако ты всё равно продолжил приставать ко мне, и Наоми ушла от меня. Теперь я не могу нормально общаться со своей сестрой, а ты делаешь вид, что всё нормально, что ничего особенного в этом нет, но…

Танизаки вдруг вздрогнул, всхлипнув, и, медленно спустившись вниз, спрятал лицо в ладонях, судорожно дыша.

— Можно ты… Не будешь издеваться надо мной, если я всего лишь один случайный раз, хорошо?

Марк замер, взирая на Танизаки, что сидел, спрятав лицо в ладонях, и не шевелился. Руки его вдруг начали дрожать. Сглотнув, он нервно поправил мантию, закусив губу. Слова Джуничиро вдруг эхом отразились в его голове, сердце болезненно сжалось. Да, действительно, тогда они переспали. Скрывать не было нужды. Да и все вокруг об этом догадались без труда, однако, когда всё закончилось, Марк сказал, что всё нормально и на отношения с Наоми это не повлияет. Танизаки согласился, сделав вид, что всё это — просто секунда, сон, вычеркнутый из его памяти. Однако на следующий день, на последующий и далее, день за днём… Марк всё больше осознавал, что назло действует на нервы Наоми. Что в какой-то степени чувствует злорадство и превосходство над этой девчонкой в том, что её парень побывал в его ладонях. Ревность… Ревность, глупая ревность и обида. Он что, хуже этой девчонки? Так вышло, что она узнала обо всём и бросила Танизаки. Тот не винил Марка, тем не менее Твен, в свою очередь, стал отдаляться от Танизаки… Просто, добился своего, и мол, хватит, так? Так.

Но сейчас, глядя на дрожащего Танизаки, на его хрупкие руки, слыша его голос, Марк глотал своё сердце, что спешило разорвать горло. В носу защипало. Почему-то захотелось вычеркнуть себя из истории мира, из жизни всех, кого только Марк знал.

Твен понимал, что сейчас от одного слова может всё измениться… Разрушиться или заново воссоединиться со старым. Это пугало, это сильно пугало, и Марк не знал, что ему делать.

Но неведомая сила заставила его опуститься на колени перед Танизаки и, отняв ладони от лица бледного парня, произнести, сжимая тонкие запястья так сильно, будто Марк боялся, что Джуничиро сбежит.

— Тогда… Будешь встречаться со мной?

Танизаки выдохнул, смотря на Марка округлившимися от удивления глазами. Марк сглотнул, опустив глаза на мгновение, и, приблизившись, прошептал, смотря на собственное отражение в расширившихся тёмных зрачках Джуничиро.