========== глава 9 — прости меня ==========
— Дазай!
Ацуши не успел ничего сказать, прежде чем Осаму схватил его за руку и потащил за собой в глубь коридора. Лицо его оставалось спокойным, на губах, как всегда, играла лёгкая улыбка. Но почему-то Накаджиме казалось, что он злится. Сильно злится. Так злится, что сжимает его запястье до посинения.
— Куда мы идём? — испуганно спросил Ацуши, который ненароком перепугался от такого поведения «наставника».
— Расслабься, Ацуши, — улыбнулся Дазай, чуть прикрыв глаза, и более позитивным тоном добавил. — Мне просто нужно отправить одно письмо, хочу, чтобы ты пошёл со мной.
Ацуши не понимал, зачем при этом с силой тянуть его за запястье, но… Но давно уже привык ко всем странностям слизеринца. Поэтому просто замолчал, послушно следуя за Дазаем.
Это было на большой перемене между двумя парами, собственно, Ацуши и не подозревал, что проходящий мимо него Дазай схватит его за руку и уведёт за собой. У него были планы заглянуть в библиотеку, чтобы сдать книги в то время, когда там не было Акутагавы, но Осаму их своими же руками, в прямом смысле, поменял.
С того матча прошло достаточно много времени. Может быть, даже больше, чем две недели. Близилось Рождество, каникулы, Ацуши усердно учился, и весь факультет болел за него на уроках заклинаний, когда он выполнял задания профессора с первого раза. Никто не понимал, с чего вдруг незаметный, неуверенный в себе и забитый Ацуши стал так меняться. Будто после падения на четвёртом курсе, он вновь поднялся с колен. Стал меньше дрожать на ответах перед классом, почти никогда не ошибался, снова играл в квиддич, пускай и на скамье запасных. Что случилось с тем Накаджимой? Никто не знал… Но многие подозревали, что виной всему этому был странный слизеринец с бинтами на руках.
Ацуши так и не извинился перед Акутагавой за тот раз. В лазарете их уверили, что особых повреждений нет, и спустя один день отпустили. Однако Ацуши так и не успел сказать Рюноске ни слова, а подойти ещё раз где-нибудь на перемене или в начале пары просто не хватало духу. Накаджима знал, что, стоит только Акутагаве посмотреть на него, как все мысли сразу же покинут его голову. Он начнёт запинаться, прятать лицо в учебниках, дрожать и потеть, сглатывая слюну. Ацуши не знал, с чем это связано, но, когда Рюноске не видел, он наблюдал за ним со стороны и, кажется, терял понятие о времени…
Все черты Рюноске были идеальными. Холодная кожа, острые линии лица, рост, плечи, запястья, спрятанные за рукавами мантии. То, как он опирается щекой о ладонь, то, как при этом падает ткань мантии, оголяя изящную, тонкую, белую, как снег, руку… Ацуши мог смотреть на это вечно и не понимать, зачем ему вообще это нужно… Но созерцание Акутагавы и правда приводило его в странное состояние, которое, хоть и было новым для него, не хотелось прогонять…
Ацуши почти не думал о Рюноске, пока его взгляд снова не спотыкался о чёрный силуэт. Накаджима замирал на месте, терялся в мыслях, забывал о том, что говорили ему рядом идущие ребята… Он просто смотрел на то, как мантия облегает плечи Акутагавы, как его чёрные волосы с белыми концами на некоторых прядях колышет ветер из окна. И хотелось почему-то улыбнуться, подавляя в себе желание подойти. Хотелось запомнить такое мгновение, запечатлев его в своей памяти, а потом прокручивать в голове все черты Акутагавы, идущего по коридору впереди, окутанного морозным ветром из окна…
Ацуши почему-то представил, как Рюноске смахивает с волос снежинки, идя по улице, и ему страшно захотелось увидеть эту картину вживую. Как и многие другие, мелькающие в голове… Как Акутагава читает книгу? Как Акутагава распаковывает рождественские подарки? Как он смотрит в окно на падающий снег? Как он греет ноги у камина, облокотившись о спинку мягкого кресла? Ацуши так хотелось всё это увидеть… Просто одним глазом. Посидеть рядом, украдкой глядя на серьёзного Рюноске и подавляя желание расколоться и рассыпаться в стеклянный прах.
Накаджима никогда не чувствовал подобного. Но ему нравилось. Нравилось смотреть в сторону Акутагавы, нравилось вслушиваться в его ответы на совместных парах, нравилось пересекаться с ним в коридорах… Ему вообще нравилось это имя. Рюноске. Акутагава. Красиво.
И в то же время Ацуши мучился тем, что не мог просто так подойти к Акутагаве и сказать ему привет. Даже улыбнуться ему не мог. Потому что Рюноске обязательно фыркнет, ударит, уйдёт в другую сторону и кинет какую-нибудь грубость. Да и просто потому, что Ацуши не был уверен в себе и в том, что сможет сохранить спокойный вид, улыбаясь Рюноске.
Хотелось дружить с ним. Ходить вместе по коридору, читать книги, хотелось знать о Рюноске всё, знать все его предпочтения и таскать с кухни его любимые сладости. Но, вспоминая, о ком именно он думает, Накаджима невольно качал головой, грустно усмехаясь. Вот уж кого сложно представить с конфетой в руках, так это Акутагаву. Вообще сложно представить, что у него может быть хоть какой-то друг… Даже печально немного.
В совятне было тихо. Никто в такое время обычно не ходил сюда. Ацуши осмотрелся. Ряды клеток с кучей сов, галдёж, неприятный запах и сено, раскиданное по полу. Лучи падали сквозь полузапотевшее окно на пол, на улице сверкал снег в призрачном зимнем свете. Ни одного облака на небе, кажется, будто туманы и дожди вообще покинули этот мир… Солнце зимой редко. Но сегодня оно светилось и смеялось так, что Ацуши невольно засмотрелся на пейзаж за окном.
Дазай же в это время достал письмо из сумки и, подойдя к чёрной сове в клетке, открыл засов. Птица тут же села слизеринцу на руку, игриво щипая того за мантию. Осаму улыбнулся, пощекотав сову пальцем в районе шеи. Заметив, что Ацуши наблюдал за ним, Дазай произнёс:
— Его зовут Ветер. Банальное имя для совы, но так назвала его моя двоюродная сестра, ничего не поделаешь, — пожал плечами он и, посадив сову на подоконник, поднёс письмо к её клюву.
Она тут же с готовностью схватила конверт и, когда Дазай открыл окно, вылетела навстречу солнцу и зимнему морозному ветру, теряясь в бликах ярких лучей. Ацуши сощурился, чтобы разглядеть её удаляющийся силуэт… Он даже не заметил, как его обдало холодом.
Дазай закрыл окно, улыбаясь, и, вздохнув, повернулся, глядя на Накаджиму.
— Скоро Рождество, — сказал он. — Но родители не знают, что я проведу каникулы у друга. Чем раньше узнают об этом, тем лучше. Не будут готовиться к моему приезду.
— А… Почему ты не хочешь провести это время с семьёй? — осторожно спросил Ацуши, тихо, будто боясь задеть какую-то особую струну в душе Дазая.
Но тот не ответил, просто пожав плечами, и, отведя глаза, с улыбкой посмотрел в окно каким-то задумчивым и грустным взглядом. Впрочем, он тут же вышел из этого внезапного состояния и, махнув ладонью, кивнул в сторону выхода:
— Что же, пойдём. Перемена подходит к концу, а тебе ещё добираться до кабинета зельеварения, — с теплом в голосе произнёс он и, проходя мимо Ацуши, приобнял его за плечо, прижав к себе. — Как бы профессор ни старался тебя замарать, ты всё равно учишься гораздо лучше остальных учеников с твоего факультета. Я прав?
Ацуши покраснел, чувствуя дыхание Дазая где-то над ухом. Его всегда смущала близость Осаму. Он сам не знал, почему. Просто чувствовал себя в этот момент маленьким-маленьким, совершенно ничтожным и загнанным в угол. Будто Осаму мог сказать, что угодно, а Ацуши не в силах был ни соврать, ни вырваться. Да, это… Странно… Но Накаджима боялся оставаться с Дазаем в такой близости непозволительно долго.
Однако они даже не успели дойти до выхода, как вдруг на пороге возник рыжий слизеринец, растрёпанный и насупившийся. Но, как только он заметил Дазая, приобнимающего Ацуши, так взгляд его стал не просто злобным… В синих сапфирах его радужки раскололся целый айсберг льда. Чуя замер, выпрямившись, и, кажется, стиснул от злобы зубы.
Ацуши тут же попытался выпутаться из объятий Дазая, однако тот сжал его плечо так сильно, что Накаджима зашипел от боли… Ясно, ясно, не буду больше, не зажимай так сильно.
