— Je tʼaime.
Следующее утро встретило их проливным дождем, который шел двое суток, и пришлось забыть о том, чтобы двинуться вперед. Проведя еще три дня у радушной хозяйки, которая хлопотала над Беатрис как мать, они, укрепив свою повозку, все-таки на заре четвертого дня собрались в путь. Старушка по имени Матильда вручила Беатрис узелок с теплой одеждой и кое-какие мелочи, лукаво подмигнув. Обняв девушку на прощанье, она тихо шепнула:
— Не знаю, как тебя судьба связала с этим немецким красавцем, но парень он хороший, видно сразу… — проследив испуганный взгляд девушки, она только покачала головой. — Когда я была помоложе тебя и жила далеко отсюда, за мной ухаживал Ганс, сын профессора в университете. Уж кого-кого, а меня не проведешь… Но будьте осторожны, на границе можете встретить патруль. Да хранит тебя пресвятая Дева Мария, — она поцеловала девушку в лоб и кивнула Францу, проводив их до окраины. На счастье обоих, обещанный патруль не встретился им, и на пятый день пути они увидели верстовой столб, а следом черно-белый, пограничный, с надписью «Бельгия».
Все происходящее походило на сон. Отряд, отпустивший их и поверивший Беатрис, старушка, приютившая и понявшая, благословившая…дорога и страх, который оказался напрасным. Бельгия… Как много надежд было возложено на эту страну. Никто не мог знать, что ждет там, но Беатрис была уверена: ее дитя и она сама с Францем смогут скрыться от войны.
Погода не могла не радовать. Уже совсем летнее, но еще не слишком жаркое солнце поднималось к зениту, когда они пересекли границу. Де Валуа вновь начала напевать, улыбаясь, чувствуя легкую радость от того, что им удалось бежать. Пока что она гнала от себя мысли о том, где им жить…да что там жить, хотя бы переночевать. В тот момент она была рада, впервые по-настоящему рада после того злосчастного письма о смерти мужа.
Впрочем, пела Беатрис не долго. Через каких-то полчаса пение оборвалось, девушка инстинктивно приложила руки к животу, где толкнулся и тут же затих ее ребенок, а затем последовало легкое тянущее ощущение. Француженка погладила свой живот и огляделась по сторонам.
— Франц, — оклик был таким же неожиданным, как и оборвавшееся до этого пение. Беатрис улыбнулась мужчине и показала взглядом на лесок вдоль дороги. Неподалеку слышалось журчание речного потока, — Я бы хотела прогуляться немного. Тут так красиво…
Девушка приняла помощь Майера…хотя, скорее, позволила ему взять себя, снять с телеги и поставить на землю. Тянущее ощущение повторилась и Беатрис чуть нахмурилась, подозревая, что это неспроста.
— Франц… — голос девушки стал чуть тише, одна рука обняла живот, зеленые глаза превратились в два огромных омута. — Нам надо…то есть… Отведи лошадь с телегой с дороги… Я думаю, я захочу задержаться здесь. Не очень хорошо, если нас обнаружат так глупо…
Получив ответ своего мужчины, де Валуа ступила с дороги в высокую траву. Вновь тянущее ощущение — и Беатрис убедилась окончательно, что это схватка. Первые, слабые, они давали понять, что времени добраться до врача или хотя бы дома просто нет. Идя тяжелым и медленным шагом на звук воды, француженка лихорадочно решала, как быть. Она одна, без помощи, без крова, у нее нет никакого опыта, так как это первые ее роды, а сама она — единственный ребенок у своей матери… Франц…ну разве мужчина и военный может помочь…нет, разве что перепугаться и помешать.
Новая, более сильная схватка оборвала все мысли и сорвала с губ Беатрис стон боли. Она как раз успела добраться до деревьев, и тут же привалилась плечом к крепкому стволу. До реки оставалось не больше десяти шагов, под ногами — мягкие иголки и листья, над головой — высокое небо и солнце, а где-то за плечом единственный, кто может помочь. Перед глазами слегка закружилась земля, а затем у Беатрис отошли воды, и тут же случилась первая сильная схватка.
— Франц… — стоном вырвалось у девушки имя любимого, она сделала еще несколько шагов вперед к другому дереву и медленно сползла вниз по нему на землю, ноги перестали держать ее во время новой схватки. Дыхание стало частым и более тяжелым, горячие пальцы на долгую минуту с силой сжали пальцы оказавшегося рядом немца, а сама Беатрис одними глазами и своим поведением сказала Францу: началось.
…Беатрис не могла даже предположить, сколько прошло времени. Ей было не до наблюдений за ходом солнца по небу. Ее крики, дыхание, схватки, боль, Франц рядом, прохладная речная вода, рассыпавшиеся из прически тяжелые черные локоны, скинутое прочь верхнее платье и промокшая от воды, пота и крови нижняя сорочка…все смешалось, все стало не важно, когда в опустившихся сумерках воздух прорезал крик младенца.
Пожалуй, лишь в самый последний момент перед активными родами и потугами, Беатрис осознала, что эти самые роды отчего-то принимает Франц. И стало страшно, что что-то может пойти не так, и одновременно радостно, потому что ему она доверяла…
Обошлось. С ребенком — обошлось. Это Беатрис поняла, когда Франц передал ей сына, и она смогла впервые по-настоящему коснуться своего ребенка. Счастливые и обессиленные слезы потекли по щекам матери, она не могла оторвать взгляда, полного безграничной бездной любви, от своего чада.
— Как думаешь… Адриан Майер… слишком дико звучит? — бездонный зеленый взгляд одарил любовью и благодарностью пережившего невероятное действо Франца, а после Беатрис тихо рассмеялась, лучась, искрясь счастьем и такой любовью, что становилось непонятно, как в этом мире вообще могут существовать войны, боль, жестокость и все плохое. И как такая Жизнь могла оказаться такой близкой и невероятно потрясающей. Беатрис взяла на руки свое новорожденное дитя, не переставая плакать и смеяться от счастья и любви, взглядом впитывая каждую частичку того чуда, что произошло посреди леса на берегу реки у границы Бельгии, которая сулила им троим новое будущее.
Франц никогда не мог назвать себя оптимистом. Он всегда предельно четко рассчитывал все и мог предугадать исход событий. Хоть он всячески успокаивал Беатрис, внутри он ожидал, что их дорога не окажется столь легкой, и был несказанно удивлен, когда они оказались на бельгийской земле. Девушка сразу повеселела, вновь начиная напевать, да и он сам впервые за все время мог позволить себе порадоваться, что их путь близится к концу.
Они ехали по проселочной дороге около получаса, слева возник небольшой лесок, который огибала речка. Беатрис замолкла, окликнув его и попросив сделать привал. Такое уже случалось, девушке нужно было время от времени разминать спину и ноги, и сперва немец не заметил ничего необычного в ее просьбе. Тут действительно было очень красиво. Кругом уже вовсю чувствовалось приближающееся лето, зеленела трава и трещали стрекозы, а в воздухе плыл свежий цветочный аромат. Он снял девушку с телеги, чувствуя дрожь в ее руках, но пока не придал этому значения.
— Давай отдохнем, я понимаю, что ты устала. Думаю, к вечеру доберемся до какой-нибудь деревни, — улыбнулся он ей, наблюдая, как она медленно пошла в сторону речки, придерживая живот рукой. Почти сразу последовала просьба увести лошадь с дороги. Первые нотки беспокойства ее голоса передались Майеру, но он не стал спорить, занявшись выполнением просьбы Беатрис, и на несколько минут потерял ее из виду, спуская повозку вблизи кустов липы и стреноживая лошадь.
Обернувшись, он увидел ее недалеко от воды, и вся ее поза дала понять, что происходит что-то неладное. Он бросился к ней и едва успел подхватить ее, помогая опуститься на землю в тени дерева. Он поймал испуганный и неожиданно глубокий взгляд ее глаз, который говорил только об одном. Все планы Франца полетели к чертям. То, чего мы больше всего боимся, всегда находит нас. Каждый вечер, засыпая, Майер молился, чтобы роды не застали Беатрис в дороге.
Сейчас он буквально оцепенел, смотря на вздрагивающую девушку рядом. Страх в первые секунды настолько крепко схватил его за горло, что он просто вытаращился на Беатрис, чувствуя, как тонкие пальчики с неожиданной силой сжимают его руку. Взгляд ее, обращенный к нему, подернулся пеленой, бледные губы снова прошептали его имя, и это подействовало на него как электрический разряд. Он не был врачом, он не имел ни малейшего представления о процессе родов, но одно он понимал четко: если он что-нибудь не сделает, Беатрис может не выжить. Собрав всю волю в кулак, он осторожно уложил ее поудобнее, свернув и подложив ей под голову свою куртку. Затем сбегал к повозке, принес бутылку спирта, кружку и одеяло. Освободив Беатрис от лишней одежды, он смочил в воде платок, опустив на горячий лоб девушки. Все собственные эмоции словно отсекло. Он понимал, что Беатрис не должна даже на миг ощутить его страх и неуверенность. Так прошло несколько мучительных часов, пока он разговаривал с ней, успокаивая ее и прося потерпеть еще немножко. Удивительно, но в какой-то момент из глубин его сознания память сама выудила моменты, когда он мальчишкой забрел в амбар, где отец возился с лошадью, которая собиралась рожать. Вспомнились его спокойствие и плавность движений, никакой суеты и паники.
