Здесь все знакомо – как и год назад.
Здесь для меня, наверно, утаили
цветы ни с чьей не схожую красу:
и эту нежность полудетских линий,
и этих слез прохладную росу.
В дыханье их я чувствую невольно
ее дыханье, хмель ее волос.
И снова мне и радостно и больно,
как будто все сначала началось…
Но зябко на меня цветы глядят,
уже за что-то осудить готовы,
ее печаль – единственный их довод…
Цветы мои, а в чем я виноват?
1961
* * *
Я люблю тишину
Августовских рассветов,
Когда солнце встает,
В тучах броды разведав.
Я люблю тишину
Тех июньских закатов,
Когда завтрашний день
По закату загадан.
Я люблю тишину
Настороженных сосен,
Когда лес вдалеке
Темнотой своей грозен.
Когда дочка моя
Засыпает неслышно…
Тихо-тихо,
Как будто на улицу вышла.
И такая над нею
Стоит тишина, —
В целом мире она,
Вероятно, слышна…
Нет дороже и радостней
Той тишины,
Когда смотрят ребята
Счастливые сны.
1961
Продается романтика
Старый учитель
Продает клубнику
Вместе с торговками —
В одном ряду.
Я узнал его —
Тихого —
Среди крика.
И вдруг испугался:
«Не подойду…»
Но не сумел —
Подошел, покланялся.
Взял от смущения
Ягоду в рот.
Старый учитель —
Торговец покладистый:
За пробу
Денег с меня не берет.
– Купите ягод!
Жалеть не станете… —
И смотрит.
И кажется, не узнает.
И я смотрю —
Какой же он старенький!
Зачем он ягоды продает?
– Берите!
Смотрите, какие спелые! —
И, глядя на лакомый
Тот товар,
Я вспомнил
Наши уроки первые —
Он нам романтику
Преподавал.
Но я его ни о чем
Не выпытываю.
Меня и так смутил
Его вид.
Продается
Романтика позабытая.
И горькой платой
Мой рубль звенит.
1961
Черный ворон
Этот зловещий фургон, прозванный в народе «черным вороном», однажды остановился у нашего дома и увез моего отца.
Старели женщины до срока,
Когда в ночи
Он отъезжал от темных окон
И угрожал: «МОЛЧИ…»
И мы молчали, друзей стыдились,
Хотя не знали их вины.
А где-то стреляные гильзы
Им счет вели.
О «черный ворон», «черный ворон»!
Ты был внезапен, как испуг.
И просыпался целый город
На каждый стук.
Не видя слёз, забыв про жалость,
Свой суд творя,
Ты уезжал… Но оставалась,
Но оставалась тень твоя.
На доме том, где ночью побыл,
На чистом имени жены
Того, чей час нежданно пробил,
Час не дождавшейся вины.
На снах детей, на тыщах судеб,
На всей стране.
Как трудно было честным людям
Жить с тенью той наедине!
И закрывались глухо двери
Перед добром.
И люди разучились верить
Сперва себе. Ему – потом.
О «черный ворон», «черный ворон»!
Будь проклят ты!
Сейчас ты – лишь бумаги ворох
Да безымянные кресты.
Да память горькая, да слёзы,
Да имена друзей.
Проехали твои колеса
По сердцу Родины моей.
1962
Раздумье
Я подумал:
«Мне тридцать пять».
И, ей-богу, мне стало страшно.
Жизнь бы заново всю начать,
Возвратиться бы в день вчерашний!
Много там у меня долгов —
Неоконченных дел и песен.
Был я празден и бестолков,
Слишком в юности куролесил.
Я в те годы не мог понять,
Как ответственна в жизни юность.
И приходится в тридцать пять
За нее вершить и думать.
1963
Опыт
Приходит опыт, и уходят годы…
Оглядываясь на неровный путь,
Чему-то там я улыбаюсь гордо,
А что-то бы хотел перечеркнуть.
Всё было в жизни – поиски и срывы…
И опыт постоянно мне твердит,
Что дарит мать птенцу в наследство крылья,
Но небо за него не облетит.
Пусть юность и спешит, и ошибается,
Пусть думает и рвется напролом…
Не принимаю осторожность паинек,
Входящих слепо в мир с поводырем.
1963
* * *
Где-то около Бреста
Вдруг вошла к нам в вагон
Невеселая песня
Военных времен.
Шла она по проходу
И тиха, и грустна.
Сколько было народу —
Всех смутила она.
Подняла с полок женщин,
Растревожила сны,
Вспомнив всех не пришедших
С той, последней войны.
Как беде своей давней,
Мы вздыхали ей вслед.
И пылали слова в ней,
Как июньский рассвет.
Песня вновь воскрешала
То, что было давно,
Что ни старым, ни малым
Позабыть не дано.
И прощалась поклоном,
Затихала вдали…
А сердца по вагонам
Всё за песнею шли.
1963
Вдова
Женщину с печальными волосами
Цвета декабрьской вьюги
Я сажаю в веселые сани
И дыханьем ей грею руки.
Женщина —
Одиночество вдовье…
Но о том я тебя не спрашиваю,
Как живется тебе с любовью,
Если радость она —
Вчерашняя.
Если вся она – безнадёжность,
Нетерпенье того,
Что минуло,
Если вся она – невозможность
Смеха,
Взгляда,
Голоса милого.
Кто был муж твой?
Ученый-атомник?
Или летчик?
В то утро раннее
Он ушел от тебя еще затемно
И вернулся воспоминанием.
1963
* * *
Зимний пир – таков в лесу обычай —
Собирает много птичьих стай.
И плывет по лесу гомон птичий,
Словно за столом звенит хрусталь.
Собирая корм, синицы скачут.
На снегу расселись снегири,
Будто это расстелили скатерть,
Вышитую пламенем зари.
Через сук салфетку перекинув,
Над гостями клонится дубок.
Набросали птицы под осину
Кучу вилок – отпечатки ног.
Щедрый вечер им на третье подал
С мёдом рог…
Ты только посмотри:
Раскраснелись, словно от работы,
Сытые смешные снегири.
И, в густую хвою песни спрятав,
Засыпают птицы на суках…
А внизу стоят, как поварята,
Пни в огромных белых колпаках.
1963
* * *
О благородство одиноких женщин!
Как трудно женщиною быть.
Как часто надо через столько трещин
