Говорят, будто к счастью аист.

И поэтому, может быть,

Я опять, я опять пытаюсь

С доброй птицей заговорить.

Оказав мне свое доверие,

С крыши первого этажа —

Он расскажет,

Как жил в Нигерии,

Сколько верст синевы измерили

Крылья эти, домой спеша.

Долго с ним говорить мы будем,

Будто снова ему в полет…

Аист очень доверчив к людям,

Даже зависть порой берет.

1958

На заре в лесу

Хорошо на заре в лесу:

Тишь.

Струится скупой огонь…

Ели пригоршнями росу

Держат бережно, —

Только тронь…

Мне дороже любых чудес

Их зеленая тишина.

Сосны в синем пруду небес

Хвою моют…

Лишь рябь видна.

Тишину обрывает вдруг

Быстрых крыльев веселый всплеск:

Дятел, ловко вспорхнув на сук,

Будит вежливым стуком лес.

Солнце с хмарью вступает в спор.

Где-то тонко скрипит сосна.

Это, видимо, старый бор

Чуть потягивается со сна.

1958

Русь

Я – русский.

Я из той породы,

Чья кровь смешалась

С небом и травой.

Чьи прадеды в зеленый храм

Природы

Входили с непокрытой головой.

И молча били низкие поклоны

Клочку земли —

В страду и в недород.

Им Русь казалась горькой и соленой,

Как слезы жен

Или над бровью пот.

Всё помнит Русь —

И звоны стрел каленых,

И отсветы пожаров на снегу…

Мы входим в жизнь

Открыто и влюбленно.

Уйдем —

Оставшись перед ней в долгу.

1959

Стихи читают молодые…

И в поездах, летящих в полночь,

И у костра – в заре и в дыме.

Стихи читают молодые,

Чтоб душу радостью наполнить.

И я боюсь, когда пишу.

Я на костры в ночи гляжу.

Слежу за теми поездами,

Что где-то спорят с темнотой.

И, как на первое свиданье.

Иду я к молодости той.

Несу всё лучшее на свете —

Тепло друзей, любовь и грусть.

И всё боюсь ее не встретить.

И встречи каждый раз боюсь.

1959

Горькой правдой всю душу вымотав,

Я на ложь не оставил сил.

Видно, я ее просто выдумал.

И придуманную любил.

И сейчас представляю четко,

Сколько я причинил ей зла.

И уйдет из стихов девчонка,

Как из сердца уже ушла.

«Что случилось? Ну, что случилось?» —

Взглядом спрашивает опять…

Побежденная, мне на милость

Хочет гордость без боя сдать.

Все понять иль всему поверить

У любви моей на краю…

Я стою у раскрытой двери,

Как у сердца ее стою.

И как тот – на распутье – витязь,

Все тревогу хочу избыть.

Надо было ее увидеть

Еще раз…

Чтоб совсем забыть.

1959

Вот и всё. Уже вещи собраны.

Посидим на прощанье, мать…

И молчат ее руки добрые,

Хоть о многом хотят сказать.

Руки мамы… Люблю их с детства.

Где б дорога моя ни шла —

Никуда мне от них не деться,

От душистого их тепла.

Руки мамы. В морщинках, в родинках.

Сколько вынесли вы, любя…

С этих рук я увидел Родину,

Так похожую на тебя.

1959

Я разных людей встречал —

Лукавых, смешных и добрых,

Крутых, как девятый вал,

И вспыльчивых, словно порох.

Одни – словно хитрая речь.

Другие открыты настежь.

О, сколько же было встреч

И с бедами, и со счастьем!

То надолго, то на миг…

Всё в сердце моем осталось.

Одни – это целый мир,

Иные – такая малость…

Пусть встречи – порой напасть,

Со всеми хочу встречаться:

Чтоб вдруг до одних не пасть

И чтоб до других подняться.

1960

Мне приснился мой старший брат,

Что с войны не пришел назад.

Мне приснилось, что он вернулся —

Невредимый и молодой.

Маме радостно улыбнулся:

– Я проездом… А завтра в бой.

Мать уткнулась ему в ладони…

– Что ты, мама!.. Ну как вы здесь? —

По глазам угадав, что в доме

Хлеба нету, да горе есть.

Брат молчал.

Словно был повинен

В той беде…

И, достав паек,

На две равные половины

Поделил он его, как мог:

– Это вам… —

И, взглянув на брата,

Я набросился на еду.

– А теперь мне пора обратно.

А теперь я ТУДА пойду…

Завтра утром идти в атаку,

В ту – последнюю для меня…

И тогда я во сне заплакал,

Не укрыв его от огня.

1960

Женщины

Видел я, как дорогу строили,

В землю камни вбивали женщины.

Повязавшись платками строгими,

Улыбались на солнце жемчугом.

И мелькали их руки медные,

И дорога ползла так медленно!

Рядом шмыгал прораб довольный —

Руки в брюках, не замозолены.

– Ну-ка, бабоньки! Раз-два, взяли! —

И совсем ничего – во взгляде.

Может, нет никакой тут сложности?

Человек при хорошей должности.

Среди них он здесь вроде витязя…

Ну а женщины – это же сменщицы,

Не врачи, не студентки ГИТИСа.

Даже вроде уже не женщины,

А простые чернорабочие,

В сапожищи штаны заправлены.

А что камни они ворочают,

Видно, кто-то считает правильным.

Кто-то верит, что так положено,

Каждый, мол, при своих возможностях.

Всё рассчитано у прораба:

Сдаст дорогу прораб досрочно,

Где-то выше напишут рапорт,

Вгонят камень последний бабы,

Словно в рапорт поставят точку.

Но из рапорта не прочтут

Ни газетчики, ни начальство,

Как тяжел этот женский труд,

Каково оно, бабье счастье.

Как, уставшие насмерть за день,

Дома будут стирать и стряпать.

От мозолей, жары да ссадин

Руки станут, как старый лапоть.

Мы вас, женщины, мало любим,

Если жить вам вот так позволили.

Всё должно быть прекрасно в людях,

Ну а в женщинах и тем более.

Не хочу, чтоб туристы гаденько

Вслед глядели глазами колкими,

Аппаратами вас ощелкивали:

«Вот булыжная, мол, романтика…»

Мы пути пролагаем в космосе,

Зажигаем огни во мгле,

И порою миримся с косностью

На Земле.

1960

Иду цветами, пью их аромат…

Они цветут так жарко, нестерпимо

и на меня растерянно глядят,

глядят глазами женщины любимой.

О, этот синий молчаливый взгляд!

Я перед ним ни в чем не виноват…

Иду цветами, пью их аромат.