Странно, наверное, заходить в свой двор гостем. Тем более что тут почти ничего не изменилось. Двор был ухоженным и уютным, поэтому мама не стала ничего переделывать. Дом продавался со всей обстановкой, так что там тоже поменялись только детали.

– Заходи, Егор, – откликнулась я.

Он на ощупь нашел задвижку, открыл её привычным движением руки.

– Я на минуту, – предупредил он. – Хотел попросить о ещё одном одолжении.

Мы приготовились внимательно выслушать его просьбу. Он замялся.

– Вы на речку вечером не пойдёте? – начал он издалека.

– Не собирались, вроде, – ответила я.

– Просто я баню топил…

– Мы в курсе, – я искоса бросила взгляд на Юльку.

– Мы после парилки всегда окунаемся в речку. Я пытался отговорить деда, но он – ни в какую. Хочет получить удовольствие от бани сполна.

– А от нас что требуется? – не поняла я.

– Не выходить в ближайшее время в задние ворота. Просто мы спускаемся к речке… раздетые. Совсем.

Тут до меня дошло, и я рассмеялась:

– А что, дедушка стесняется?

– Ничуть, – усмехнулся Егор. – Это чтобы вас не смущать.

– Мы медики, нам смущаться не положено, – веселилась я. – Так что можете хоть голышом на грядке плясать, только капусту не потопчите.

– Я предупредил, – он ткнул в меня пальцем.

– Мы услышали.

– Я пошёл?

– С лёгким паром!

Может, мне показалось в темноте, а может, он, и правда, уходил с улыбкой. От чего она: от нашей перепалки или от предвкушения парилки? В любом случае, мне нравится, когда он улыбается.

– Юль, а ты чего молчишь? – я ткнула подругу в бок. – Юль!

– Ксюх, – задумчиво обратилась она ко мне, – как ты думаешь, то, что мне сейчас хочется сидеть в камышах и подсматривать за ним, можно считать маниакально-депрессивным синдромом?

Я на несколько секунд задумалась, потом совершенно серьезным тоном изрекла:

– Одно из двух: или это не маниакальный синдром, или он заразен. Потому что мне сейчас хочется сидеть в этих камышах рядом с тобой.

То, как мы хохотали над своим диагнозом, слышали, я думаю, и соседи, и Егор с дедом, и мама в доме. Ну, уж Дианка точно, потому что в ответ на наши дикие звуки залилась таким отчаянным лаем, что по улице её поддержало ещё не меньше десятка собак.

Сегодня я на дерево не полез, притаился в воде, как раз у того места, где она обычно спускается, чтобы поплавать. Вскоре услышал её тяжелое дыхание и недовольное сопение. Девочка разозлилась. Неужели от того, что меня нет? Мне было видно, что она озирается вокруг, уперев руки в бока.

– Ну и ладно! Подумаешь! – ворчит, как обиженный ребёнок. Спрыгивает в воду и плывет… прямо ко мне в руки.

Я ныряю и под водой хватаю её за пятку, её стопа помещается в моей ладони. Какая же она всё-таки маленькая! Думал, сейчас услышу оглушительный визг, но она начала молча брыкаться и заехала мне другой ногой в живот. Пришлось выныривать, чтобы глотнуть воздуха.

«Идиот, кретин, придурок!» – это то, что я ожидаю заслуженно услышать в свой адрес, когда злорадно сообщаю ей в лицо:

– Попалась!

Вместо этого она обнимает меня за шею и заявляет:

– Ты тоже!

Тогда я притягиваю её к себе, крепко прижимаю обеими руками… И на несколько минут выпадаю из реальности.

Самый шикарный наряд – это мокрая футболка; самый изысканный аромат – это запах речной тины; самое вкусное лакомство – это её губы! И это истина!

Она отвечает на мой поцелуй неистово, жадно. Наверное, её чувства подстёгивает только что пережитый испуг. А мои и подстёгивать не надо: я с ума схожу от её губ под моими губами, от её рук в моих волосах, от её маленького хрупкого тела, которое сейчас полностью в моей власти. Но я не собираюсь этим воспользоваться, не хочу ошеломить её своим напором. Я просто хочу, чтобы она почувствовала, как она мне нужна, как я её люблю! Да, люблю, такую крошечную и смешливую, но упрямую и дерзкую – просто удивительную! Что бы она ни говорила, она всегда права. Всегда! А если она в меня верит, то почему мне самому не поверить в себя? Да ради такого взгляда, каким она меня встретила, я научусь ходить по воде! Вот сейчас она пытается отдышаться, выровнять сердцебиение, а я легонько целую её в висок и не могу сдержать идиотской счастливой улыбки. Моя девочка. Моя!

Я не знаю, что ей сейчас сказать, не нахожу слов. Но она, я надеюсь, сама всё поняла. Она такая… ей не надо ничего объяснять. Смотрит на меня так доверчиво, что я не могу удержаться, беру её лицо в свои ладони и покрываю множеством крошечных поцелуев, чтобы не пропустить ни точечки. Её губы припухли, на левой скуле и подбородке покраснение от моей щетины. Мне хочется потихоньку прикусить ей шею, оставить знак того, что она моя. Но нельзя, по крайней мере, не сегодня. «Осторожно! Не спеши! Не напугай!», – уговариваю сам себя. Понимаю, что надо отвлечься на что-то, но в голове скачут солнечные зайчики, и – ни одной мысли…

–Я никогда не прыгала с дерева. Научишь? – вдруг говорит она. Я благодарен ей за то, что избавила меня от необходимости заговорить первым. Уверен, она сделала это специально, чтобы мне помочь. Наклоняюсь и оставляю на её губах ещё один недолгий, но крепкий поцелуй. За понимание.

Сначала первым прыгнул я, показывая, как надо сгруппироваться, как оттолкнуться. Во второй раз она решила, что достаточно научилась, и полезла первой по отшлифованному мальчишескими пятками стволу. Десять секунд, пока она была под водой, длились для меня бесконечно, но вот она вынырнула и крикнула:

– Прыгай, не бойся!

Я рассмеялся и оступился, соскользнув с ветки, но ухватился за неё двумя руками и повис. Потом просто отпустил руки и вошёл в воду «солдатиком».

Когда сидели на берегу, я спросил, почему она всегда купается в шортах и майке.

– Стесняюсь, – просто призналась она. – Похвастаться нечем, вот и не раздеваюсь. Особенно рядом с Юлькой.

– Странно, – признался я, – почему тогда я на Юлькины прелести смотрю, как на картинку в журнале, а от тебя оторваться не могу?

Она покраснела, но на меня смотрела недоверчиво.

– Надеюсь, это не твой бывший парень внушил тебе, что ты не красавица?

– Да нет, у него претензий к внешности не было.

– Тогда что его не устроило? Или это ты его бросила?

– Скорее, всё-таки он, – призналась она. – Нам просто, наверное, было удобно вместе. А потом он получил диплом и уехал в Питер делать карьеру. Не могу сказать, что я сильно по нему страдала, хотя мы были вместе год.

– А другие?

– Больше никого не было. А, нет, был ещё один. Тот тоже считал меня красивой. Но это было во втором классе.

Меня удивляет её способность находить смешное во всём. Но иногда я думаю, что за этой самоиронией она прячет свои душевные раны. Странно, но до этого времени я почему-то думал, что это у меня проблемы, а у других так, мелочь. А оказалось, что этой девочке тоже нужна чья-то поддержка. Может, моя? Смогу ли я, сам наполовину сломленный, озлобленный, неуверенный в завтрашнем дне, разочарованный в людях и в жизни, не верящий в справедливость, помочь ей в чём-то, хотя бы понять, что она совершенство? А ведь она, действительно, такая, хотя сама этого не осознаёт.

– Не хочешь переодеться в сухое? – спросил я её не без умысла.

– У меня из сухого – только носки и кроссовки, да и то, как обычно, на том берегу, – ответила она.

– Возьми мою футболку, – я встал и поднял её за руку с травы.

– Да не стоит…

– Так, – перебил я, – если простудишься, буду лечить тебя в парилке березовым веником.

Протянул свою футболку и отвернулся. Ей ничего не оставалось, как начать переодеваться. Как только понял по шорохам, что она разделась, я резко повернулся и уставился на неё, она замерла от неожиданности. Я рассматривал её довольно откровенно. Простые голубые трусики – всё, что на ней было – скрывали очень мало. Господи! И это она назвала «нечем похвастаться»?

Я подошёл к ней вплотную, взял у неё из рук футболку и сам на неё надел. Если притянуть пояском на талии, то получится платьице с рукавами «летучая мышь».