– Оставайся. Винтарь потерял?– поинтересовался старшина, освобождаясь от мешков.
– Никак нет. Обижаете, товарищ старшина. Как можно? Все как положено по уставу на своем месте. Скатка, снаряга с противогазом и сидор вона с винтарем,– Иванов кивнул на аккуратно сложенное имущество и взглянув из-под ладони на утреннее солнце, посетовал:
– Завтракать пора, а от кухни нашей три ямы здоровенных дымятся. Чей-то это, товарищ старшина, с кем воюем?
– С фашистами немецкими, судя по всему. И, наверное, опять с белофиннами, тезка. Я ведь не больше твоего знаю,– ответил старшина,– А чего это вы могилу роете полноценную? За каким хреном? Использовали бы воронку,– задал он встречный вопрос и получил в ответ недоуменное пожимание плечами сибиряка и обстоятельное пояснение от рядового Сафронова:
– Так, Павлович, вроде бы как не по-людски так-то, в ямке из-под бомбы. Человек ведь, не собака бродячая Илья-то наш был. Хороший мужик, помянуть бы. Жаль нечем.
– А бутылка же еще оставалась. Не нашел?– напомнил ему сержант
– Размечтался,– взглянул на него уныло Сафронов,– бомба вон, прямо в костер упала. Хрен там чего найдешь.
– Есть у меня, чем помянуть Илью,– обрадовал бойцов старшина,– В штабе надыбал запасы майорские. Но не сейчас. Закругляйтесь и к Авдеичу. Там и помянем.
– А насчет пожрать ничего там, в запасах не надыбали, товарищ старшина?– повеселевшим голосом осведомился рядовой Сафронов.
– Только тушенка, более ничего,– признался старшина.
– Нормально,– расцвел в улыбке дурашливой Сафронов,– хлебом у Авдеича разживемся. Все, Алеха, глубже не надо. Сойдет. Эх, Илюха. Кто-то и нам вот так в свое время отковыряет могилку.
– Я не спешу,– влез с репликой Черпак.
– Смерть не спросит,– взглянул на него ехидно Сафронов,– спешишь ты, аль нет.
– Это да,– впервые за прошедший месяц согласился с ним сержант и принялся помогать Иванову упаковывать тело Илюхина в плащ палатку. Опустили в могилу, насыпали холмик и, воткнув в него корявый крест из двух веток, постояли молча над ним, думая каждый о своем.
– Вдова и трое сирот,– произнес тихо старшина,– земля тебе пухом, Илья. Обещаюсь, что проведаю твоих и помогу, чем смогу.
– С Васильевского он,– напомнил сержант.
– Есть у меня адрес. У начфина тоже семья на Васькином острове проживает, как оказалось,– вздохнул старшина тяжело,– к ним тоже заглянуть придется.
– А ефрейтор Дедобабов откуда?– спросил сержант.
– Этот из Украины призывался. Сдам красноармейскую книжку в строевую часть, пусть сообщают.
– А мой взвод…– сибиряк закашлялся и принялся вертеть цигарку,– про них кто доложит?
– Я только со старлеем был знаком и документы его у меня есть, а про остальных ничего не знаю,– развел руками сожалеюще старшина,– ты-то всех должен знать, вот и составь список. А что мы еще можем? Вон, там все горит, как в преисподней. Уходить надо. Сюда огонь гонит. Там вон речушка есть. За нее перескочим и к Авдеичу, как раз в ту сторону. Там и дорога лесная есть, им наезженная. Он хоть и живет бирюк-бирюком, но в колхозе вроде как числится. Типа пушного хозяйства у него,– пояснил он,– был я у него один раз. Посидели слегка. Самогонку его жинка Наталья варит ядреную. И, главное дело, на другой день почти без похмелья. Слегка потряхивало,– вспомнил старшина.
– Самогон – это хорошо,– тут же отреагировал рядовой Сафронов,– Мы, ежели что, то люди не гордые. Не фон бароны, нам и сивуха годится.
– Закати губищу, Сафрон,– не удержался от реплики сержант.– Какая сивуха? Вон чего творится,– мотнул он головой в сторону горящего леса. С кем воюем? Где Красная армия? Глянь-ка, опять летят суки,– над головами действительно с северо-запада опять зависли в синеве вражеские эскадрильи. До ушей донесся гул двигателей.
– А наши где? Почему не атакуют на подлете гадов?– приложил ладонь козырьком ко лбу рядовой Сафронов.
– На максимальной высоте сволочи идут. Ленинград никак бомбить собрались,– предположил старшина.
– Ну, там-то их встретят, мало не покажется,– уверенно заявил сержант.
– Все уходим. Рядовой Иванов, мешок вот этот прихвати. За мной, в колонну по одному шагом марш,– прервал дискуссию старшина.
Хозяина заимки лесной, а по совместительству и пушной фермы, повезло застать дома. Авдеич запрягал лошадь в телегу и обрадовался искренне появившимся на его подворье служивым, цикнув на выскочивших с лаем навстречу гостям нежданным двух дворняг.
– Цыц, свои. Что тама за грохот у вас и навроде как горит лес-то?– забыв даже сказать "здрасте", задал он им вопрос обеспокоенно.
– Разбомбили аэродром на рассвете, Авдеич,– ответил ему старшина, протягивая ладонь для рукопожатия.
– И хто? Опять энти?– вытаращился на него тот.
– А хрен их знает, энти или наоборот те. Кресты на фюзеляжах я видел. Свастики фашистские. Так что, Авдеич, навроде как с Германией Гитлеровской война.
– Вот беда-то. В правление ехать надо и все там распознать,– засуетился Авдеич,– Мать!– крикнул он в сторону дома и на крыльцо выскочила немедленно его супруга Наталья, приветливо улыбнувшаяся гостям.
– Ты, мать, мужиков покорми-ка, чем Бог послал, оголодали чай, а мне в правление срочно надоть. Война, мать, опять,– сообщил он ей новость.
– Ох, лихо-о,– отреагировала Наталья, всплеснув руками,– а мы с утра гадаем, чегось-то гремит. И с кем опять? С финнами?
– С немцем. Давай, давай, накрывай на стол и вон у сержанта руку осмотри. Вишь побитые все. Помоги-ка,– озадачил супругу дополнительно Авдеич, прыгая в телегу и понукая лошадь.
– Ой, да проходите в избу, робяты,– приступила к выполнению команды мужниной Наталья, сорвавшись с места и ринувшись в избу.
Вернулся Авдеич в третьем часу после полудня и не распрягая лошадь, сообщил сидящим и перекуривающим на заваленке красноармейцам:
– Верно Павлович баял. Война с Германией. Бомбит немец наши города. Киев, Минск и другие. Сообщили по радио, что вероломно, без объявления войны, дескать, напал Гитлер. Фашисты, че с них взять.
– А финны? Тоже напали вероломно?– уточнил старшина.
– Про этих я не понял. Про Германию все понятно, а про этих… Так ведь мы у них эвон сколько территорий в зимнюю-то компанию отгрызли,.. обидно им чай. И коль немец попер так и эти непременно влезут, думаю,– высказал Авдеич свое мнение, закуривая предложенную старшиной папиросу.– Курево, смотрю, у тебя наркомовское.
– От майора покойного остались,– кивнул старшина.
– Много народу-то побило?– задал дежурный вопрос Авдеич.
– Всех. Кто выжил, все тут,– коротко ответил старшина, окинув взглядом, примолкших рядом красноармейцев.
– И теперича куда вы?– с сочувствием произнес Авдеич.
– В часть нужно идти. Подвезешь ежели до сельсовета, то спасибо скажем, а там еще пару десятков верст как-нибудь сами дочапаем,– старшина вздохнул и, развязав сидор достал две бутылки засургученные:
– Помянем, Авдеич, погибших солдатиков?
– Натаха, тащи живенько сюда чего нито на зуб и посудины,– сориентировался мигом хозяин заимки, принимая от старшины бутылку и сворачивая сургуч,– магазина,– с уважением констатировал он,– ну, чего ты там едрена вошь? Аль оглохла на старости лет,– крикнул он снова, приподнимаясь и прилипая к оконцу лбом.
– Иду-у,– донеслось в ответ и появившаяся хозяйка с табуреткой в руках, мигом накрыла ее вышитым полотенцем, расставив на импровизированном столике нехитрую закуску и посуду.
– За безвременно усопших рабов Божьих,– произнес Авдеич и выпив свои сто грамм поминальных, сосредоточился на папиросе, заскворчав ей так яростно, что хватило ее ему на пару, другую затяжек. Притоптав гильзу от папиросы, он молча свернул цигарку и раскурив ее, буркнул,– баловство одно, папироски энти. Для барышень видать придуманы.
– Зато вертеть не надо,– возразил ему сержант Черпак,– сунул в зубы и дыми себе.
– А нам не к спеху. Мы тут живем постепенно,– возразил Авдеич,– Кто суетится, тот и живет недолго, потому как время у него бежит.