…Через какое-то время Банри осознала, что сидит рядом с прахом Тонара и, хихикая, горстями сбрасывает его в воду. Опомнившись, имперка вскочила, отряхнула дрожащие ладони и огляделась – никого живого в поле зрения не было. Грохот битвы стих и, видно, давно, стонов умирающих тоже не слышно. Маркарт окутала жуткая тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра в скалах и шумом падающей с высоты воды. «Прочь отсюда!» – подумалось Банри. Она спустилась вниз к таверне «Серебряная кровь», обходя мертвецов, и быстрым шагом направилась к воротам. Большинство тел принадлежали стражникам Маркарта, было среди них несколько гражданских, но ни единого Изгоя. Створки были приоткрыты – беглецы не озаботились тем, чтобы прикрыть за собой – имперка выбралась за городские стены, миновав еще несколько изрубленных трупов, и побрела по дороге, увязая в снегу. Оглянулась она лишь раз – там, где тракт поворачивал на север. Белеющие во тьме древние башни двемеров, водопады, извергающиеся с головокружительной высоты, – сказочное зрелище, если не знать, что внутри.

Поздний рассвет застал Банри бредущей по пустынной заснеженной дороге вдоль берега Карта. От усталости женщина почти ничего не соображала, поэтому, когда мимо нее пронеслись трое всадников, она даже не потрудилась посмотреть, кто это. Конники, меж тем, развернулись, обогнали плетущуюся имперку, остановились и спешились. Один из них подбежал к Готтлсфонт и воскликнул:

– Мой тан! – Потом повернулся к двум другим и сообщил: – Я же говорила, это она!

Банри подняла голову и уставилась на Лидию, робко заглядывающую хозяйке в лицо. Затем перевела взгляд на Эсберна и Дельфину, напряженно ее рассматривающих. Лошадей у них имелось четыре – по коню для каждого, и порожняя Альфсигра. Банри медленно подошла к своей кобыле – та сперва шарахнулась в сторону, но, узнав, угомонилась – и уткнулась лбом в ее шею. Альфсигра шумно вздыхала и тыкалась мордой в хозяйское плечо.

– Банрион, – негромко позвал Эсберн. – С тобой все в порядке? Ты не ранена?

Имперка неуклюже залезла в седло и проговорила:

– Я в порядке. Если не считать вшей.

====== Акт II. Глава 4. Стена Алдуина ======

В покинутой Сидне было темно хоть глаз выколи. Банри остановилась, пробормотала под нос заклинание, и с вытянутой во мрак ладони сорвался сияющий сгусток магической энергии. Крошечное подобие солнца осветило знакомую фигуру человека, стоящего лицом к стене. Грисвар, не обращая внимания на текущую ручьем кровь, обернулся и обиженно проговорил:

– Ты же обещала, что не тронешь меня!

– Нет!.. – замотала головой Банри, в ужасе отступая в темноту. – Неправда! Я ничего тебе не обещала!..

Имперка проснулась и села на постели, дрожа и всхлипывая.

– Я не обещала... – шепотом повторила она, но легче не стало.

У соседней стены завозилась Дельфина. Она проснулась, вылезла из-под одеяла, которым укрывалась, и поднялась с меньшей кровати. Переступив через сопящую на полу Лидию, женщина подошла к ложу Банри и села рядом.

– Скажи их имена или, хотя бы, как они выглядят, – тихо сказала Клинок. – Я их разыщу и выпотрошу, обещаю.

Банри быстро вытерла лицо ладонями и недоуменно уставилась на нее.

– Что?.. А... О боги... Да нет, никто меня не тронул, я же говорила. Пытались, но мне повезло, и я сумела отбиться.

– Чего ж ты тогда крутишься и слезы льешь каждую ночь?

Имперка молча смотрела в пол.

– Я... Мне... пришлось убить одного человека... – выдавила она наконец. – Он ничего мне не сделал, а я... убила его во сне.

– Ну, всякое бывает, – глубокомысленно проговорила Дельфина. – Это во время твоей отсидки произошло?

Банри кивнула:

– Да... Маданах выдвинул ультиматум – или я с ними, или нет. Чтобы быть с ними, мне пришлось убить Гр... того человека.

– Маданах... Можно подумать, с Ульфриком и его Буреносцами мало проблем, теперь еще этот будет рогами воду мутить. Проклятье! И так Изгои всех без разбору резали, после его побега вообще начнется не пойми что. – Бретонка тяжело вздохнула. – Ложись и постарайся заснуть. Хватит тянуть с этим, пора обсудить наше положение.

Она встала с кровати и направилась к своей. Банри свернулась в клубок на постели и услышала, как Дельфина усмехнулась в темноте:

– Зачем с головой-то укрываешься? Лысина мерзнет?

Имперка фыркнула и отвернулась к стене.

Это была вторая ночь, которую она проводила под кровом Энитаха, главы маленькой старой шахтерской деревеньки Картвастен. Сам Энитах, предоставив свое жилище гостьям, ночевал в бараке вместе со своими шахтерами.

– Отчего вдруг такая любезность? – спросила Банри, когда попала в дом старосты впервые.

Дельфина, раскладывающая спальник, отозвалась:

– Мы с Эсберном ему помогли кое в чем. Вот он и признателен. Его работники тоже, кстати.

Имперка удовольствовалась и таким объяснением – у нее хватало собственных забот. Мерзкие насекомые, поселившиеся на ней, за прошедшее время полностью освоились и теперь причиняли хозяйке огромные неудобства, причем были они, судя по ощущениям, всех разновидностей. Зайти в какой бы то ни было дом в таком виде Банри не решилась, так что собственную дезинсекцию проводила в старой и безлюдной выработанной шахте Ущелье Фенна, вход в которую располагался в западной части деревни. Зараженную одежду имперка сожгла, хотела швырнуть в костер и куртку с сапогами, но держащаяся на расстоянии Дельфина напомнила, что запасных у них с собой не имеется, а в Картвастене вряд ли можно достать нечто подобное. Та же Дельфина добыла где-то ножницы и, что удивительно, настоящую бритву, правда, очень старую – бронзовую. Имперка взяла вещицу и повертела в руках, рассматривая.

– Прямо реликвия какая-то, – удивленно протянула она. – Откуда она у тебя?

– Энитах дал. Она выправлена, но если тебе не хватит, попробуй подточить.

– Ну... – Банри кашлянула, – а ты... объяснила ему, какие места я собираюсь брить?

– Не пришлось. Он сразу сказал, что это подарок.

Дельфина ушла, но затем вернулась в пещеру с ведерком дегтя, а под конец они с Лидией приволокли здоровую бадью с кипятком и удалились. Банри со вздохом взялась за ножницы – стричь косу, пусть грязную и вшивую, ей было жаль, но делать нечего – с длинных волос насекомых пришлось бы выводить месяцами, а к таким мучениям имперка не была готова. Когда на голове остался лишь короткий неровный ежик, женщина мрачно провела по нему ладонью, взялась за бритву и избавилась от шевелюры начисто. Та же участь постигла ее лобок и подмышки. Банри полюбовалась работой, отложила затупившуюся бритву, стянула тонкую нижнюю рубаху без рукавов и подступила к ведерку с дегтем. Хорошенько намазавшись вонючей черной жижей от макушки до пяток, имперка, трясясь от холода, устроилась на старом мешке перед костерком, завернулась в истрепанную холстину и стала ждать.

Она умудрилась заснуть даже в столь некомфортных условиях – усталость, физическая и душевная, взяла свое. Проснулась Банри лишь через несколько часов – вода в бадье успела остыть, а мешковина намертво приклеилась к коже. С трудом отодрав от себя ткань, женщина потратила немало времени, чтобы смыть деготь, надела чью-то старую, но чистую рубаху, сунула ноги в разбитые ботинки и накинула довольно приличный синий шерстяной плащ. Прикрыв обритую голову капюшоном, имперка вышла из шахты и побрела по снегу к дому старейшины.

Вспомнив свои злоключения, Банри тихонько вздохнула, пощупала свою макушку, где уже отрос коротенький ежик волос, и прикрыла глаза, следуя совету Дельфины. Последняя, к слову, увидев впервые лысую имперку, приподняла брови и сказала:

– Если тебя это хоть немного утешит, с такой... прической твои глаза кажутся больше.

Банри рассвирепела и не разговаривала с бретонкой два дня, до сегодняшней ночи, когда Дельфина сама пришла к ней. Сон пришел как-то незаметно, Готтлсфонт задремала, и на сей раз покойный Грисвар ее не тревожил.