Холод по венам, мой краткий выдох. Выбирать мне не хотелось. Я сжала его руки, скрещенные под моей грудью и отрицательно повела головой.

— Дурнэ, Межекова… — зевнул он. — Ладно, все бери. Завтра новые возьмем, время терпит.

Я аж подпрыгнула на месте и возмущенно на него оглянулась. Его глаза смеялись. Склонился и скользнул языком по моим губам, ломая сопротивление. И стену. Которую ломать нельзя. Я отвернула голову, переводя дыхание и беря себя в руки. Нельзя. Не сейчас.

Отбрехалась, что выберу потом и готова была расцеловать Вано приставшего к Казакову с какими-то вопросами. Потом еще были Коба и Амир, они его отвлекли, они расслабили меня. Дым сигарет в воздухе, алкоголь в крови. Его краткие спокойные поясния, что кому и как делать, их уточнения.

— Влад, — позвал Руслан, из ближайшей машины. — Я такую песенку нашел…

— Валяй. — Кивнул Казаков, плотнее прижимая меня к себе и кивая на поданный кем-то виски когда Руслан включил трек и увеличил громкость.

На словах " нет-нет-нет, не надо больше мне БМВ" Казаков рассмеялся в унисон с остальными и одобрительно на него посмотрел. На словах "скачет, сука, евро", усмехнулся и теснее меня сжал.

— Вано, подгоните ее сюда. — Сказал он Спасскому. Тот кивнул и кому-то махнул из толпы.

Они вернулись через минут сорок. Тот человек ехавший на одной из новых машин и вслед за ним Спасский. На черной Феррари.

— Это?.. — пригубив вино и шокировано глядя на остановившуюся в метрах пятидесяти у края выезда машину негромко начала спрашивать я.

— Восемьсот двенадцатая, с восьмистами лошадьми под капотом, — ровно ответил он. — Забавная зверушка.

— Твоя?

— По документам нет. Я вообще нищий, ничего нет у меня. По документам. — Тихий смех, протяжный выдох сигаретного дыма в сторону, медленно стягивает мне капюшон и вкрадчиво шепотом на ухо, — доверяешь мне?

— Проверь. — Не отводя взгляда от машины и чувствуя, как ускорилось сердцебиение тихо сказала я.

Тянущий низ живота миг, когда кончик его языка скользнул мне по мочке уха.

— Стой на месте и не дергайся. — Вложил в руку бутылку, сжал в руках особенно сильно и отстранился, громко приказав, — отошли все и брички отогнали.

Ночь. Тихий снегопад. Загородная трасса. Закрытый автодром. Большая площадь озаряемая фарами множества автомобилей и взревевший черный зверь, когда хозяин пробно надавил на газ. Из приоткрытокого окна сигаретный дым. Он держал ее на месте, просто позволяя рычать, когда сам склонившись к приборной панели быстро что-то там нажимал, переодически еще и на руле.

Сигарета отброшена, окно настежь. Зверь взревел особенно громко. Он готов. Они оба.

Между ними и мной расстояние метров пятьдесят, может чуть больше.

Оглушающий, рвущий слух и душу рык. Еще один. Еще. И он дает своей черной стерве разрешение броситься.

Кровь загорелась, когда машина взревела особенно громко и сорвалась с места, выстреливая на меня. Выстреливая резко и безапелляционно, разрывая диким адреналином жилы и душу.

Расстояние сокращалось очень быстро, но виделось это как в замедленной съемке. Метров пятнадцать между нами, доля секунды и вот уже не больше десяти. И он пустил ее юзом. Дал угла. Управляемый занос восьмисот лошадей. Рвущий нутро свист резины по асфальту, пускающей шлейф из густого клуба дыма. Феррари рычала. Громко и торжествующе описывая возле застывшей меня полукруг. Две секунды и круг.

Я его не видела, слепил свет фар и адреналин. Визг резины по едва не мерзлому асфальту и глянцевый капот проносится по второму кругу на расстоянии вытянутой руки.

В ноздри ударил запах горячей резины и бензина. Запах проник внутрь, вплелся в жилы, влился в кровь, заставил ее вскипеть.

Он отъехал с тянущим шлейфом метров на пятнадцать. Не такой впечатляющий дрифт, это просто, чтобы быстро развернуться и видеть меня. Спрашивать.

Резкий старт — проверял. Я доверяла. Не отошла.

Первый круг пробный. Снова проверял. Не тронулась с места.

Второй круг как последняя попытка дать мне возможность сойти с дистанции. У меня даже мысли не возникло.

Я отравилась тобой, Влад, и пугать меня отныне бесполезно.

Не поняла, что губы растягивает улыбка. Прикрыла глаза, стремясь раствориться в том, что происходило, забыться в этом, остаться в нем. Бутылка к губам как способ утопить себя в ощущениях. Углубить, расширить.

Я хочу большего, Влад, я хочу еще большего. Дай. Сейчас, — краткий взгляд в сторону застывшей в отдалении машины.

Двигатель пробно не ревел больше.

Он сразу бросил машину вперед. Без предупреждения. И на этот раз автомобиль пошел в занос только когда между нами расстояния оставалось меньше пары метров. Третий круг был ближе всех предыдущих, но он не предупреждающий, он нужен как подготовка для самого последнего. Четвертого. И когда он вышел на него я почувствовала удар. Воздуха. По коленям.

Дерущий вкус алкоголя на языке, запах его агрессии, его просто неукротимой силы на моей коже и мне показалось, что если я сейчас не сдохла, то значит буду жить вечно.

Он вышел из машины, шаг медленный и медленное поднятие головы, спокойный взгляд, а в нем всё.

Я дышала часто и прерывисто, будто километр пробежала, кровь горела, кожа тоже. Пары метров не дойдя до меня и швырнул ключ. О, разумеется, хвательный рефлекс он у меня уже проверял, и знал что и сейчас подхвачу.

— Я нашел тебе резину, Межекова. — Кивнул на ключи в руках остолбеневшей меня. — Завтра переоформим. На смену возьму тебе Вольво. В этой только со мной будешь ездить. Вы обе больные, вас нельзя наедине оставлять. — «Солнце светит, земля и тыры-пыры». Подкурил и с удовольствием посмотрел на мое перекашивающееся лицо.

— Я не возьму, ты что… Казаков, ты вообще, что ли? И вообще отстань от меня, у меня есть машина… — бесполезно пытаясь впихнуть ему ключ, начала злиться я.

— Ты мне при мне еще назови марку и повтори что это машина. Давай. Рискни. — Выжидательно приподнял бровь, зажав зубами сигарету и перехватывая мои руки. Взглядом говоря совсем другое — вокруг люди, выебываться на людях нельзя, если ты забыла. — Ой, отстань, Межекова. Бери и не булькай, все равно бесполезно. Да и не нравилась мне эта тачка никогда. Тебе отдавать не жалко.

— Зачем ты ее купил? — отвела взгляд, сдерживая себя от позыва устроить ему темную прямо сейчас.

— Бухой был. — Поморщился он, отстраняя от меня руки и медленно выдыхая дым. — С тех пор я текилу в таких количествах не пью.

Я убито покачала головой, глядя на ключ в своей руке. Казакову позвонили, он поднял трубку, секунда и лицо исказилось. И у меня сердце пропустило удар.

— Доки сжечь! — рявкнул он в толпу окружающую меня и его.

Несколько человек метнулись к машинам. Спасский стоящий рядом со мной уставился на въезд, где уже был виден свет фар быстро приближающихся от трассы автомобилей.

Влад встал впереди, неотрывно глядя как в метрах десяти левее несколько человек бросив стопку листов бумаги на асфальт плеснули из канистры и подожгли.

И на площадку влетели машины. Люди в форме и с оружием. С криком и грубостью. Владовские на коленях и на земле.

К Казакову, стоящему передо мной и Спасскому пронесся фургон. Меня к двери, Вано и Влада на колени.

Сердце пробивало грудную клетку, когда я неотрывно следила как у Влада стоят несколько человек и… дуло у его лица, пока его руки как мои и Спасского заковывают в наручники

— Уверен? — голос Казакова совсем негромок, он почти теряется в какофонии задержания разбивающей холод и покой ночи.

Казаков спокойно смотрел в голубые глаза человека стоящего перед ним и было отчетливое чувство по напряженным нервам, что тот едва сдерживается чтобы не ударить его прикладом. Только за безэмоциональным и ровным голосом Влада скрыта тяжесть последствий. Это тоже отчетливо чувствовалось… Последствий для всех. И меня начала бить дрожь от понимания этой тяжести. Особенно той ей части, что явно вскоре перепадет и мне.