«Я впервые увидел Ларса приблизительно в 1981 году, – подтверждает Лемми. – Точно до того, как собралась Metallica. Первый раз это было в моем номере в отеле в Лос-Анджелесе. Он представился как человек, который руководит фан-клубом Motorhead в Америке. Ну, как оказалось, это был неофициальный филиал Motorhead Bangers и состоял он из одного члена. На самом деле он никогда не имел ничего общего с официальным фан-клубом, хотя, безусловно, любил нашу группу. Наша встреча навсегда останется у меня в памяти, потому что он хотел выпить со мной и абсолютно не был готов к моим масштабам. В итоге его стошнило. Все было не так уж плохо, и я даже не заставлял его убирать за собой, но настоял, чтобы он носил полотенце, пока остается со мной в одной комнате». И добавляет с самодовольной ухмылкой: «Странно, но в следующий раз, когда мы виделись, его опять тошнило. У него совершенно не было никакого прогресса в алкогольных забавах. Возможно, мне надо было предложить ему пару уроков. Или это такое странное приветствие по-датски. Помню один вечер, должно быть в 1985 году, когда я встретился с Ларсом в Клубе St Moritz [в центральном Лондоне]. Все, кто меня хоть немного знает, понимали, что я буду сидеть там, у «однорукого бандита». Ларс подошел, настоял, чтобы мы вместе выпили, и, думаю, даже заплатил за бо́льшую часть выпивки. Хорошо, без проблем, мы сделали это, и он в итоге буквально вырубился. Но надо отдать должное парню, несмотря ни на что, он продолжал приходить…».

Другой группой, на которую Ларс Ульрих основательно подсел летом 1981-го, была Iron Maiden. Хоть они и давали концерт не в Британии, а в маленьком клубе в Копенгагене, он специально сделал там остановку, чтобы побывать на их концерте до возвращения в Америку. «Я познакомился со Стивом Харрисом [басист и основатель Maiden] впервые в 1981-м, – вспоминает он. – Они играли на площадке «размером с твою гостиную». Однако для семнадцатилетнего парня и претендента на мега-звезду Iron Maiden на тот момент «были лучшей рок-группой в мире». Он добавляет: «Но дело было не только в музыке». Там было и количество, и качество – фактор, который он позже использует для определенного эффекта в Metallica. Maiden делали на «десять минут больше музыки на альбоме, чем какая-либо другая рок-команда». У них была «лучшая упаковка, самые клевые футболки, да все!» Во всем была «глубина организации, что было здорово для таких фанатов, как я, а впоследствии стало нашим большим вдохновением в Metallica. Я хотел выдавать такое же качество ребятам, которые были в нашей группе». Это также был последний раз, когда Пол Ди’Анно, вокалист, выступал вместе с группой: уволенный за то, что позволил наркотикам встать на пути взлетающей карьеры Maiden. Зайдя за кулисы после шоу, чтобы поприветствовать и получить автограф, Ларс заметил, что у Iron Maiden есть один четкий лидер – Стив Харрис. Это научило его важному уроку, о котором он позже скажет Харрису: «Настоящая демократия не работает в музыкальной группе». Безумный парнишка со своим забавным акцентом и прожигающей энергией быстро учился. Или как он позднее выражался: «Одна из причин, почему Metallica существует, в том, что я учился у Motorhead, Diamond Heads и Iron Maiden, и я все время был далеко впереди них – как мелкий спекулянт, впитывающий и изучающий их опыт. Это заставило меня осознать, что я хочу делать все это сам».

Майами или, быть может, Тампа, тур Monsters of Rock («Монстры рока»), 1988 год. Мы с Кирком идем по коридору отеля.

«Эй, – говорю, – я что пахну… что это? Подожди… лаванда?» «Ага», – я улыбаюсь. «Я только что побрызгался. У меня болела голова». «А что, – говорит он, – лаванда должна от этого помогать?» – «Ну да, – отвечаю ему, – они называют это медицинской аптечкой в бутылке». – «Конечно, – продолжает он, – и как ты это делаешь, капаешь на одежду?» – «Ага, – отвечаю, – или можно потереть запястья с внутренней стороны, или виски. Лучше чем пить аспирин». – «Безусловно», – отвечает он.

Мне нравился Кирк. Разговаривать с ним было настоящей отдушиной. Мы оба были вегетарианцами, много курили траву и любили попинать мяч. Он стоял там и ждал лифта. Дверь отъехала, и внутри был Джеймс.

– Привет, – сказал Кирк, улыбаясь.

– Привет, – ответил Джеймс без улыбки.

– Привет, – сказал я, но он просто проигнорировал меня, лишь едва кивнув. Я даже не удивился. Для Джеймса это был еще один из дружков Ларса, а у Ларса их было полно. Я решил не обращать на него внимания и продолжил разговор с Кирком.

– Итак, – начал я, – ты правда разбираешься в этих эфирных маслах?

Кирк в ужасе посмотрел на меня.

– Что? – сбивчиво произнес он. – Нет! Я имел в виду… нет! Я читал немного об этом, не то чтобы я разбирался в них.

Он попытался отшутиться, потому что Джеймс гневно сверкнул глазами в нашу сторону.

Я почувствовал, будто в меня запустили ведром с водой, или еще хуже, опрокинули его на меня. Типа заткнись, придурок! Ты не имеешь права говорить о всяких девчачьих штучках типа эфирных масел в присутствии Джеймса! Боже, да ты что, спятил?

Осознав свой промах, я захотел развернуться и убежать. Но выхода не было, и мы продолжили спуск в лифте, в тишине весь оставшийся путь до лобби. Когда мы все вместе зашли в бар, я заметил, что Кирк неторопливо идет, как бы копируя Хэтфилда, и что я невольно делаю то же самое. В баре с большого экрана шло видеошоу Эндрю «Dice» Клэя; мы сели смотреть, заказали три большие бутылки Саппоро и начали пить. Dice был определенно того же типажа, что и Хэтфилд: не позволял себе ничего брать от геев или иностранцев. Говорил все как есть; не рот, а автомат. Я осознал, что Dice был парнем в стиле Metallica. Оставалось только надеяться, что запах лаванды не испортит пиво Джеймса.

Говорят, противоположности притягиваются. Но это был не тот случай, когда Ларс Ульрих и Джеймс Хэтфилд встретились в первый раз в мае 1981 года. Рожденный в Лос-Анджелесе 3 августа 1963 года, Джеймс, на первый взгляд, имел только одну общую черту с Ларсом – возраст. Если Ларс был невысоким и миниатюрным, милым мальчиком – поклонником евротрэша, который ел с открытым ртом и по несколько дней не мылся, то Джеймс был высоким и мускулистым, полнокровным молодым американцем ирландско-немецкого происхождения, который чистил зубы дважды в день и всегда носил чистое белье. В то время как у Ларса никогда не закрывался рот, Джеймс и двух слов не говорил, если не было необходимости. Ларс пришел из мира денег и путешествий, музыки и искусства, многоязычного и открытого хиппи-либерализма, а Джеймс был из простой семьи работяг со строгими, фундаментальными религиозными верованиями; сначала остался без отца, а затем и без матери, трагически и болезненно ушедшей из жизни. Там, где Ларс был готов пройти через любую дверь и сказать: «Привет», Джеймс предпочитал оставаться в тени, силясь заставить себя хотя бы встретиться с кем-то взглядами. Люди иногда ошибочно принимали эту замкнутость за стеснение. Но Джеймс не был стеснительным, он был свиреп как вулкан, как слабый спусковой крючок, готовый к нажатию. Годы спустя Джеймс назовет мне «свой любимый фильм всех времен – «Хороший, плохой, злой». «Почему?» – спрошу я. «Потому что в нем три характера, абсолютно разных, но в каждом из них я нахожу частицу себя», – ответит он. Вы знаете, что он имел в виду. Виски и размышления; Джеймс был мужчиной до мозга костей, рожденным умереть, пережитком тех времен, когда колонисты – убийцы краснокожих, которые ходили и говорили как Джеймс, строили Америку со сверкающим оружием в руках. Во всяком случае, таким он выглядел со стороны. Однако, глядя на окружающую действительность изнутри, молодой Джеймс Хэтфилд часто видел этот мир пугающим местом, полным лицемерия, обмана и лжецов, которые только и могут что подставить. Это было место, которого он боялся больше всего на свете, от которого он защищал себя щитом из гнева. Однажды его описали как трусливого льва из «Волшебника из страны Оз», но Джеймс Хэтфилд в реальной жизни больше напоминал волшебника – такой вкрадчивый, неуверенный в себе человек, прячущийся за большим и страшным экранным образом.