Я привык к рок-звездам, даже к тем, кто еще не был популярен, таким, как Ларс, но которые думали, что ты знаешь все подробности их рабочих будней и серьезно этим увлечен. Но все же… Сломанный палец? Авария? Какая авария?
Но ему это было совсем не интересно. Он только хотел знать: «Так ты был здесь с нами?»
И снова я был сбит с толку. Он сразу это прочитал. «Когда мы здесь выступали, ты, идиот!» А, теперь я понял. Metallica недавно отыграла в Hammersmith Odeon. Поскольку в последнее время я был их защитником в британской рок-прессе, Ларс небезосновательно ожидал, что я буду на первом появлении группы в качестве хедлайнера на престижном событии вроде этого. Ну конечно, меня там не было. Вместо этого я или дежурил в больнице, или ехал из больницы домой, или собирался в больницу. Или же я просто был в аду.
Но я тогда не знал, как выразить эти мысли словами. Я едва ли мог сказать это себе, не говоря уже о других. Мне было двадцать восемь, и мой мир одновременно сжался и расширился таким невероятным образом, что я только пытался это осознать. Ему было двадцать два, и его это мало интересовало. Все, что имело значение, – это Metallica, ты придурок!
«Нет, – сказал я, слишком истощенный, чтобы врать. – Хорошо прошло?».
«Что? – он взорвался. – Как прошло? Тебя что, там не было?» Он посмотрел на меня с разочарованием, смешанным со злостью и негодованием. «Это было чертовски хорошо! Ты пропустил суперофигительный концерт! Все было распродано, и фанаты обезумели!»
«О, – сказал я. – Это здорово. Жаль, что я пропустил это, чувак».
Он гневно смотрел мне в глаза. Рано повзрослевший ребенок, быстро превращающийся в полноценного мужчину, Ларс, возможно, слишком любил Metallica, любил то, что она давала ему, любил за свое отражение в зеркале, когда он смотрел на него достаточно долго, чтобы подумать о чем-то другом. Однако он не был глупым человеком, и в этот момент он, должно быть, понял по моему лицу, что происходит что-то еще, не что-то конкретное, но достаточное, чтобы простить мое преступление, хотя и недостаточное, чтобы о нем забыть, во всяком случае, не в обозримом будущем – потому он сменил тему и после неуместной шутки снова поковылял на костылях, все еще недовольный мной, но уже не настолько обиженный. Или я так себя утешал. Он и его сломанный палец.
Я смотрел, как он исчезал в ночи, сопровождаемый репортером, ищущим, кто бы их подбросил до дома или куда они собирались дальше.
Авария, подумал я. Какая еще авария?
Когда Джеймс Хэтфилд впервые встретил Ларса Ульриха, то сразу его разгадал. «Богатенький сынок», – сказал он. Знаете, такой типаж: у него есть все; единственный ребенок в семье, который не знает значения слова «нет». Он таким и был. Родившись в доме размером с замок в элегантном городке Хеллеруп, в самом модном районе коммуны Гентофте, в восточной Дании, Ларс Ульрих явился в этот мир во второй день Рождества, 1963 г. Будучи поздним рождественским подарком для бездетной пары, давно разменявшей третий десяток и по меркам того времени уже старой для рождения детей, Ларс стал особенным с первого дня жизни. И это мнение он быстро начнет разделять.
Его отец Торбен был ветераном большого тенниса, проведя более сотни матчей Кубка Дэвиса, во время которых он несколько раз приводил команду к финалу, и к тому же был полноправным членом послевоенного клуба богатеев. Его богемная мать Лоун занималась в основном тем, что старалась спустить вечно витающего в облаках мужа с небес на землю. Звезда эпохи любительского тенниса, которому было уже за сорок, но он все еще побеждал в матчах Большого шлема, когда перешел в профессионалы в конце 1960-х. Интересы Торбена, однако, не ограничивались только спортом. Из-за ограничения датских спортивных властей той эры любительского тенниса на участие в зарубежных соревнованиях всего 5–6 раз в году у него было время, чтобы также стать музыкальным обозревателем датской газеты Politiken, трубачом в нескольких джазовых ансамблях, а позже режиссером нескольких документальных фильмов и практикующим буддистом. Он был длинноволосым, с пышной бородой, похожий на Гэндальфа, чья одержимость фитнесом для тела и ума не прекратилась и после окончания спортивной карьеры. Как он вспоминал в интервью 2005 года: «Наверное, я играл в теннис по вечерам, ближе к ночи шел играть на трубе, а после поднимался к себе за газетой или чтобы написать обзор, затем я мог встретиться с кем-то из друзей и позавтракать, и возвращался к группе для репетиции к полудню, а на теннис шел к трем. А потом я внезапно понимал, что не спал три или четыре дня».
Его единственный сын вырастет окруженный этой круглосуточной энергией; его самые ранние детские воспоминания были пронизаны постоянными увлечениями отца и гиперактивным образом жизни.
«До того как я пошел в школу в семь лет, мы путешествовали по всему миру, – сказал мне Ларс в 2009-м. – Америка, Европа, в Австралии мы побывали пару раз… Мы провели зиму в Южной Африке, думаю, это был 66-й или 67-й». Его отец «выходил на Открытый чемпионат Австралии каждый год в январе. И это было в те дни, когда ты не просто запрыгивал в самолет: ты отправлялся в настоящее путешествие… мы проводили много времени в Париже и Лондоне, и других местах». Однако теннис был всего лишь «дневной работой». Дома «у нас повсюду были предметы искусства», искусство и музыка. Будучи любителем джаза в те времена, когда Копенгаген был центром притяжения для современных джазовых музыкантов, Торбен играл на кларнете и саксофоне, и Ларс рос в доме, где его окружали звуки, как он позже вспоминал «Бена Вебстера, Сонни Роллинза, Декстера Гордона», каждый из которых провел значительное время в Дании. Таким образом, это была очень здоровая среда, и (мой отец) много писал об этом».
Спальня Ларса была напротив музыкальной библиотеки, где Торбен хранил свою коллекцию записей и откуда постоянно лился поток музыки. Нене Черри, дочь легенды саксофона Дона, и позже блестящая сольная певица, выросла в том же районе и была его другом детства. «Там было полно людей, которые просто тусовались, были типа разные ночные мероприятия: мы слушали джазовые записи, много Хендрикса, «Роллингов» и «Дорс», и Джанис Джоплин… То есть было много музыкантов, и писателей, и художников, и тому подобных вещей, которые крутились в доме, где я рос». «Помимо рока и джаза, – говорил Торбен, – Ларс был окружен индийской музыкой и всеми видами азиатской музыки, буддийскими песнопениями, классической музыкой. Его комната была напротив моей, где я всю ночь проигрывал записи, и иногда он даже мог слышать их во сне, так что я думаю, он мог многое почерпнуть из этих вещей, даже не осознавая этого».
Тесные связи Торбена с зарождающейся джазовой сценой в Дании привели к тому, что позднее Декстер Гордон стал крестным отцом Ларса. Действительно, первое появление Ларса на профессиональной сцене было в возрасте девяти лет и ограничилось воплем в микрофон во время выступления Гордона в ночном клубе в Риме, куда его родители поехали на вечеринку после Открытого чемпионата Италии. «Как какая-то собака в состоянии буйного помешательства» – как его отец будет вспоминать позднее. Путешествия по миру дали Ларсу преимущество в языках; с малых лет он мог говорить на датском, английском, немецком и «на всем понемногу». Это был походный образ жизни, который означал, что ему будет «всегда комфортно в пути». «С отцом я был в тех местах, куда мы даже с Metallica никогда не ездили». Это также дало мальчику чувство, что у него есть право, сверхуверенность в себе, которая означала, что ни одна закрытая дверь не останется таковой надолго. Ему даже в голову не приходило, что где-то его могут не ждать.
Несмотря на то что Ларс унаследует любовь отца к музыке и искусству, именно от матери Лоун он получит свои лидерские качества, которые ему так пригодятся в карьере в Metallica. Помимо того, что она заботилась о двух мужчинах, «моя мама определенно была организатором и своего рода деловым центром», – как он рассказывал мне в последнем интервью в 2009-м, бесчисленное по счету за историю нашего сотрудничества, длящегося уже более четверти века. «Я имею в виду, что мой отец даже не знал, какое было время суток, какой месяц, да даже какой год. Не знал, в какой стране находится. Он был одним из тех парней, которые каждую секунду чем-то поглощены (я говорю об этом в положительном ключе). А моя мама была поглощена заботой обо всех практических составляющих его жизни. Определенно своими организационными способностями я обязан моей маме».
