– Галерею назвали Лермонтовской, поскольку имя поэта свято чтут в Пятигорске! – в отчаянии выкрикнула экскурсоводша.

– Я вам говорила, не обращайте на них внимания, – снова посоветовала ей Маша. – Это же Петров и Васечкин! Они по-другому не могут.

– Здесь всё лермонтовское, – пришёл на помощь Виктории Владимир Валерьевич. – Не о чем спорить. Лучше смотрите по сторонам, черти полосатые! Пятигорск уникальное место. Он сохранил пленительную старину и ауру курортного города девятнадцатого века, которую, как я надеюсь, вы все помните, поэт описал в романе «Герой нашего времени».

Виктория одарила учителя благодарным взглядом.

– Именно, – подхватила она и снова несколько раз вздохнула. – Если вы внимательно прочли описание домика Печорина в романе, то вы заметите, что он очень похож на дом, где жил сам поэт, и к которому мы с вами сейчас и направимся. Домик этот, превратившись в музей, так и стоит там же, где и был, на той же улице, как у нас говорят – «у подошвы Машука». Идёмте за мной.

Музей поэта расположился в маленьком белёном домике с камышовой крышей. Он был очень простеньким с виду, но оказался при этом весьма богатым по содержанию. Ребята прошлись по скрипучим деревянным половицам, вошли в рабочий кабинет Лермонтова, с трепетом осмотрели рабочий стол поэта.

– Как видите, поэт жил очень просто, – прокомментировала Виктория, – здесь нет ничего лишнего. Вот это тяжёлое кресло, на котором сидел поэт, отодвинуто так, как будто хозяин вышел совсем ненадолго. Он даже оставил на столе раскрытый томик Шекспира на английском языке. Эту книгу ему прислала заботливая и любящая бабушка.

– Шекспира мы тоже читали! – вставил Васечкин.

– Васечкин, может, ты хоть здесь помолчишь! – одёрнула его Маша.

Васечкин не нашёлся что сказать. На самом деле на него тоже, как и на всех остальных, домик-музей произвёл сильнейшее впечатление. Он просто зачем-то пытался скрыть это. Такой уж у него был характер, у Васечкина, ничего тут не поделаешь.

По знаку экскурсоводши ребята задержались возле круглого столика.

– Именно этот, так называемый «об одной ножке столик», – сообщила Виктория, – поэт любил выносить на терраску и писать там, в тишине и уединении. А теперь пройдём во двор, вот к тому старому клёну, который до сих пор колышет листвой и, наверное, может многое поведать. Ведь он много раз видел поэта. Возможно и ранним утром того рокового дня.

Около клёна все стояли притихшие, слушали шорох листвы и пение птиц.

– Поэты не умирают, они уходят в вечность, – высоким голосом произнесла Виктория. – Нам остаются следы их земной жизни, которые загадочны и таинственны. Так же таинственны, как и их кончина. Трагедия гибели Лермонтова не разгадана и доныне. Хотя историки восстановили все события, предшествовавшие его смерти, буквально по минутам. И тем не менее всё равно полно загадок. Дуэль, которая случилась внезапно. Извинения, которые не были произнесены. Поединок, который состоялся с немыслимым попранием кодекса, как будто его никто не воспринимал серьёзно. Быть дуэли или не быть, определил, если можно так сказать, рок, который, кстати, и доныне не открывает тайны трагедии, даже в такой простой вещи, как место поединка.

– То есть точно неизвестно, где проходила дуэль? – не выдержал Васечкин.

– Сорок лет спустя после гибели Лермонтова комиссия установила место дуэли, – ответила Виктория. – И всё же многие специалисты до сих пор считают вопрос открытым. Но главное не это, а то, что вот уже больше века к месту, где стоит памятник, идут люди почтить память поручика Лермонтова – гениального русского поэта. И мы с вами туда тоже завтра отправимся. А сегодня разрешите на этом закончить.

Экскурсанты разразились благодарными аплодисментами. Виктория снова покраснела и быстро ушла. А ребята неспешно побрели обратно к гостинице.

– Всё-таки какая ужасная несправедливость, – сказала Маша, – ведь он был совсем ещё молодой… Представляете, сколько бы он ещё написал, если бы жил дольше…

– Хотя бы ещё лет десять, столько же, сколько Пушкин, – поддержал её Петров. – Вообще странно, неужели его не могли остановить… Столько же народу вокруг было. Все же понимали, что он гений. Если бы я там оказался, я бы никакой дуэли не допустил. И Лермонтов бы не был убит.

– Я тебе верю, Петров, – сказала Маша, – если бы ты там оказался, всё было бы иначе.

Васечкин шёл рядом, но в разговоре участия не принимал.

– А ты чего такой задумчивый, Васечкин? – поинтересовалась Маша. – Что-то не так?

– Да нет, – вздохнул Васечкин, – всё так. Просто подумал о том, что я не в том веке родился.

– И в каком же веке ты бы хотел жить?

– В девятнадцатом, конечно… Тогда были понятия о чести, дуэльные кодексы… Скажи, Петров?

– Да, несомненно, – как всегда поддержал друга Петров. – Совсем другое дело было.

– Да, не повезло вам, друзья, – съехидничала Маша. – Придётся мучиться с нами в двадцать первом. Без всяких дуэлей. А вон и наша «Жить просто». Интересно, её так назвали тоже в связи Лермонтовым? Здесь ведь всё с ним как-то связано…

– Очень даже может быть, – рассудительно ответил Петров. – Я не удивлюсь. Мы же видели, он на самом деле жил очень просто. И питался скромно. Кстати, что-то покушанькать сильно захотелось, правда?

– Ох, Петров! – покачала головой Маша. – О чём ты никогда не забываешь, так это о своём желудке.

– Да я бы с удовольствием забыл, – развёл руками Петров, – но он сам не даёт, постоянно о себе напоминает…

И они вошли в уютный ресторан гостиницы, где их ждал прекрасный ужин.

На следующий день все вместе с Викторией отправились к подножию горы Машук, к месту дуэли поэта.

Семиклассники были молчаливы, и даже Васечкин, обычно очень словоохотливый, на этот раз помалкивал. Каждый по-своему ощущал трагедию, произошедшую в этих местах много лет тому назад, в далёком девятнадцатом веке.

– Лермонтов погиб на дуэли, которая произошла из-за ничтожного по нынешним понятиям повода, – как обычно волнуясь, рассказывала Виктория. – Как вы знаете, убийцей поэта стал его бывший товарищ по юнкерской школе Николай Мартынов. Лермонтов был остроумен, любил пошутить. Его едкие экспромты задевали многих близких людей, но больше других доставалось именно Мартынову. Надо сказать, что у Мартынова, который был заядлым карточным игроком, к тому времени появилось прозвище «Маркиз де Шулерхоф» – от слова шулер. Шулерство в карточной игре сурово осуждалось в военной среде, и Мартынову не оставалось ничего другого, как выйти в отставку. И хотя он её и получил, но, очевидно, стремился выглядеть лихим джигитом и поэтому продолжал ходить в черкесском костюме, что само по себе было смешно. К тому же Мартынов носил на поясе непомерно длинный кинжал, что давало Лермонтову почву для дополнительных насмешек.

Виктория остановилась, чтобы перевести дух.

Владимир Валерьевич воспользовался паузой, чтобы дополнить её рассказ.

– Наверное, ещё важно заметить, что и Лермонтов, и Мартынов бывали в доме генерала Верзилина, – заметил он. – Как и других молодых людей, их привлекали там три молодые барышни: Эмилия – 26 лет, Аграфена – 19 и Надежда – 15. Поэт ухаживал за старшей сестрой – Эмилией Александровной. И она поначалу была к нему весьма благосклонна, называла его просто – Мишель, они часто вместе прогуливались, но потом вдруг Эмилия отдала предпочтение Мартынову, который внешне был весьма красивым и обаятельным мужчиной. Так что одно это уже сделало их соперниками.

– Правда? – поразилась Виктория. – Я этого не знала.

– Об этом пишет Мартьянов в книге «Дела и люди века», вышедшей в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Книга довольно редкая, так что не всем она известна, – пояснил Владимир Валерьевич. – Тот факт, что мадемуазель Эмилия предпочла Лермонтову красавца Мартынова, – несомненен. Об этом есть компетентное, и я бы даже сказал, беспристрастное свидетельство Чилаева, хозяина дома, который снимали Лермонтов и Столыпин в Пятигорске.