– Золото и свинец! – воскликнул Айспин с насмешкой в голосе. – Древние алхимики специально выбрали для превращения два наиболее твердых вещества.

Эхо спрятался за беспорядочной стопкой ветхих фолиантов.

– И что? – крикнул он из своего укрытия. – Почему бы и нет?

– Чем плотнее масса, тем меньше ее способность к превращению! – ответил Айспин. – Точно так же ты можешь научить летать и кирпич. Только с летучими веществами у нас есть шанс, это тебе может подтвердить любой образованный алхимик.

Мастер ужасок откупорил стеклянную бутыль, в которой плескалась красноватая жидкость, и выпустил из нее крошечное розовое облачко. Эхо мог бы поклясться, что облако хихикнуло, прежде чем исчезло. Эхо, преисполненный любопытства, снова вышел из своего укрытия.

Айспин стоял перед достаточно впечатляющей картиной, написанной маслом, на которой было изображено извержение вулкана.

– Длительное изучение живописи катастроф научило меня кое-чему важному, – сказал он, погрузившись в созерцание картины. – Кто однажды внимательно наблюдал, как безжалостно пожар уничтожает город или как планомерно вулкан накрывает своей лавой деревню, как методично смерч обрушивается на остров и как кровожадно цунами стирает с лица земли все морское побережье и все живое на нем, тот не поверит больше, что эти силы природы властвуют вслепую. Это мыслящие существа, как ты и я!

И будто в подтверждение его смелых слов вспыхнула мощная молния, за которой последовал сильнейший раскат грома.

– Но мысли, порожденные молнией, не могут быть добрыми, – сказал Эхо, втянув голову в плечи.

– Разумеется, нет, – резко ответил Айспин. – Стихия может порождать мысли только о силе и жестокости. В этом смысл ее существования, ее цель, ее судьба: разрушать, очищать землю от всего лишнего, не раздумывая и не растрачивая ни капли своей силы на милость или сочувствие. Это великие и абсолютно чистые мысли.

Мастер ужасок вновь устремил свой взгляд на картину.

– Но важным вопросом здесь, – продолжал он, – является то, как проявляются эти мысли.

Эхо попытался представить себе, как могли бы выглядеть мысли лесного пожара, но ему не хватило силы воображения. Он видел лишь колеблющееся пламя и обугленные деревья.

– Там, где есть огонь, – есть и дым, – сказал Айспин. – Если кому-то однажды удалось понять, что дым – это раздумья огня, запах серы – кошмарные сны вулкана, а пар – идеи гейзера, то вскоре станет ясно, что вся земля – это нечто живое, выдыхающее что-то из себя и думающее.

Эхо не нравилось то, какой оборот принял их с Айспином разговор, и пугал тон его речи, в котором слышался все более угрожающий оттенок. Очередная молния осветила лабораторию, а от мощного раската грома задребезжала посуда.

– Если Земля – живое и думающее существо, – воскликнул Айспин громким голосом навстречу бушующему урагану, – и раз я знаю, как проявляются ее мысли, то ведь тогда можно покончить со всеми этими ужасками, если я смогу внедриться в эти мысли, сумею их читать, расшифровывать и, наконец, даже влиять на них!

Через оконные отверстия в лабораторию ворвался ветер, заколыхав огонь на болевых свечах и порождая их стоны, в которых слышалась надежда на то, что пламя погаснет. В воздух взлетели бумажные листки, и забренчали кости на скелетах животных. Затем ветер опять стих, пламя на свечах выровнялось, и снова послышался их привычный, чуть слышный стон.

– Да, – воскликнул Айспин, – тогда я смог бы принять участие в творческом процессе! В вечном созидательном совершенствовании природы, которое всегда порождает новые жизни!

Вокруг башни одновременно разорвалось с полдесятка молний. Стало светло как днем, и на стене лаборатории отразилась увеличившаяся в несколько раз тень мастера ужасок. Эхо испуганно прыгнул под табурет, подождав, пока стихнет гром, а затем спросил дрожащим голосом:

– Когда же мы начнем создавать наше произведение искусства, мастер?

Айспин посмотрел на Эхо затуманенным взором, как будто у него возник провал в памяти и он пытается вспомнить имя своего собеседника.

– Гм? – произнес он и посмотрел в большой котел.

– Отвар для привидения уже достаточно нагрелся, – пробормотал он. – Наэлектризованность атмосферы и высокая влажность воздуха тоже не могут негативно сказаться на эксперименте… я бы даже сказал, что условия идеальны. Ну хорошо, начнем, пожалуй! Я начинаю варить привидение. Ты мне поможешь?

– Если только мне не придется это потом есть! – ответил Эхо.

Айспин хрипло засмеялся.

– Не бойся! Мы можем немедленно начинать. Я уже все подготовил.

Айспин подошел к металлическому шкафу и открыл его. А когда он стал в нем рыться, оттуда выполз ледяной туман и почти полностью окутал мастера ужасок. Потом он достал два шарика жира и поднес их к пламени свечи.

– Мертвый газ и туманная медуза, – сказал он. – Больше нам ничего не потребуется. Это будет совсем простое привидение.

Он закрыл шкаф, подошел к котлу и бросил один из шариков в отвар. Когда он расплавился в кипящей жидкости, из котла донесся слабый продолжительный стон, от которого у Эхо заледенела кровь.

– Это был газ с кладбищенских болот под Дуллсградом, – объяснил Айспин. – Не имеет никакого значения, из какого животного он взят, главное, что этот газ мертвый.

Эхо собрался с духом и прыгнул на стол, чтобы ему было удобнее наблюдать за процессом, происходящим в котле.

Айспин бросил второй шарик в отвар. Жир растопился, из него выскользнула крошечная белая змейка, поплавала некоторое время по бурлящей поверхности и вновь погрузилась в жидкость.

– Это был образец небельхаймской туманной медузы. Невероятно, что только может выдержать эта полуорганическая субстанция. Ты можешь варить ее в воде и даже в жидком свинце или соляной кислоте. Ее можно бросить в алхимическую печь и нагревать до самой высокой температуры. А можно на целый год заморозить, замариновать в ртути, поместить в вакуум, колотить по ней кувалдой. Ей ничего не будет. Но смотри внимательно…

Айспин достал из-под мантии флейту, поднес ее к губам и начал играть простую благозвучную мелодию, напоминавшую детскую песню. Из отвара показалась белая туманная змейка, извиваясь, как червь на крючке. Айспин перестал играть.

– Музыка. Музыка сводит ее с ума, – сказал он. – Эта медуза не переносит никакой другой музыки, кроме тромпауновой. При этом она еще должна быть красивой. Ты видишь – она умирает. Она убивает самое себя, растворяясь в воде. Она соединяется с трупным газом. Это вторая ступень.

Эхо с восхищением наблюдал, как туманная змея нырнула в воду и растворилась в ней. Потом он услышал какой-то стук и увидел ляйденских человечков, которые в этот момент из-за чего-то начали дебоширить в своих бутылках и барабанить кулачками по стеклянным стенкам. Айспин, совершенно не обращая внимания на происходящее, сунул руку в карман своей мантии и достал из него какой-то черный порошок, который бросил в котел. Жидкость среагировала самым удивительным образом: сначала позеленела, потом покраснела, далее приобрела пурпурный цвет и наконец опять стала зеленой.

– Сушеные экскременты временных улиток, – сказал Айспин небрежно, как будто он добавил в отвар щепотку перца. – То, что последует дальше, вообще-то не имеет к науке никакого отношения. Требуется всего лишь преодолеть время, необходимое для химических и межпространственных процессов в котле. К тому же будут произнесены традиционные заклинания. Они не оказывают совершенно никакого влияния на процесс, но я ничего не могу с собой поделать – я ужасно люблю этот старый фокус-покус.

Он откашлялся, воздел руки к небу и воскликнул: