— Хорошо, — пообещала Аня.

Франклин Уэсткотт любезно проводил ее до двери. Бульдог сел и заскулил ей вслед.

Возле двери Франклин Уэсткотт вынул трубку изо рта и постучал ею по Аниному плечу.

— Всегда помните, — сказал он наставительно, — что есть много способов содрать шкуру с кошки. Можно сделать это так, что животное ни о чем и не догадается. Передайте привет Ребекке Дью. Милая старая кошка… если гладить ее по шерсти. Спасибо… Спасибо.

Теплым тихим вечером Аня шагала домой. Туман рассеялся, ветер переменился, вид бледно-зеленого неба предвещал заморозки.

«Люди говорили мне, что я не знаю Франклина Уэсткотта, — думала Аня. — Что ж, они были правы: я действительно не знала его. Но и они тоже».

— Как он это принял? — не терпелось узнать Ребекке Дью. Она сидела как на иголках все то время, пока Аня отсутствовала.

— В целом не так уж плохо, — доверительно сообщила Аня. — Я думаю, что со временем он и простит Дови.

— В жизни не встречала никого, кто сравнился бы с вами, мисс Ширли, в умении переубеждать, — восхищенно заявила Ребекка Дью. — У вас, бесспорно, есть подход к людям.

— «Взялся за дело, сделал его — и отдых ночной заслужен»[72], — устало процитировала про себя Аня, взобравшись по лесенке на свою кровать в тот вечер. — Но пусть только кто-нибудь еще попробует спросить у меня совета насчет побега с возлюбленным!

Отрывок из письма Гилберту

Я получила приглашение отужинать завтра вечером у одной саммерсайдской леди. Я знаю, ты не поверишь мне, Гилберт, когда я скажу, что ее фамилия — Томгаллон. Мисс Минерва Томгаллон! Ты подумаешь, что накануне я слишком долго и слишком поздно читала Диккенса.

Любимейший, разве ты не рад, что твоя фамилия — Блайт? Я уверена, что никогда не смогла бы выйти за тебя замуж, если бы ты был Томгаллон. Только вообрази — Анна Томгаллон! Нет, ты не сможешь это даже вообразить.

Высочайшая честь, какую только может оказать Саммерсайд, — это приглашение в Дом Тамгаллонов. У него нет другого названия. Всякие глупости, вроде Вязов или Тополей, — это не для Томгаллонов.

Насколько мне известно, в давние дни они были здешним «королевским родом». По сравнению с ними Прингли — просто выскочки. Но теперь мисс Минерва — единственная оставшаяся в живых представительница шести поколений Томгаллонов. Она живет одна в огромном доме на Куин-стрит, доме с громадными дымовыми трубами, зелеными ставнями и витражными окнами — единственными на весь городок витражными окнами в частном доме. В нем вполне хватило бы места для четырех семей, но занимают его только мисс Минерва, кухарка и горничная. Дом в прекрасном состоянии, но почему-то, когда бы я ни проходила мимо него, у меня возникает ощущение, что это место, забытое жизнью.

Мисс Минерва редко выходит куда-либо, кроме англиканской церкви, и я впервые увидела ее лишь несколько недель назад, когда она пришла на собрание учителей и попечителей, чтобы официально передать в дар школе ценную библиотеку своего отца. Выглядит она именно так, как, предположительно, и должна выглядеть Минерва Томгаллон — высокая, худая, с длинным, узким лицом, длинным, тонким носом и длинным, тонким ртом. Все это звучит не очень привлекательно, однако мисс Минерва — весьма интересная женщина величественного аристократического типа и одевается с большим вкусом, хотя и немного старомодно. В молодости, по словам Ребекки Дью, мисс Минерва была настоящей красавицей, да и сейчас ее большие глаза все еще полны блеска и огня. Она не из тех, кому не хватает слов, и не думаю, что мне доводилось видеть дарителя, который произносил бы свою официальную речь с большим удовольствием, чем она.

Мисс Минерва была со мной чрезвычайно любезна, а вчера я получила от нее маленькую официальную записочку с приглашением на ужин. Когда я сказала об этом Ребекке Дью, она так широко раскрыла глаза от удивления, как будто меня пригласили в Букингемский дворец[73].

— Это огромная честь — быть приглашенной в Дом Томгаллонов, — заметила она довольно благоговейным тоном. — Я еще никогда не слышала, чтобы мисс Минерва приглашала к себе директора школы. Конечно, до сих пор школу всегда возглавляли мужчины, так что, я полагаю, подобное приглашение едва ли было бы уместно. Ну что ж, надеюсь только, что она не заговорит вас до смерти, мисс Ширли. Все Томгаллоны могли кого угодно замучить своими разговорами. Они всегда хотели быть на виду. По мнению некоторых, мисс Минерва живет так замкнуто потому, что теперь, в ее возрасте, уже не может задавать тон в обществе, а играть вторую скрипку не желает. Что вы собираетесь надеть, мисс Ширли? Я хотела бы видеть вас в вашем кремовом платье из шелковой кисеи и в черном бархатном болеро[74]. Это так изысканно.

— Боюсь, это будет слишком уж «изысканно» для тихого вечера в гостях, — сказала я.

— Мисс Минерве, я думаю, это понравилось бы. Все Томгаллоны любили, чтобы их гости были нарядно одеты. Говорят, что дедушка мисс Минервы однажды захлопнул дверь перед носом приглашенной к ним на бал женщины, так как она пришла в будничном платье.

Тем не менее я думаю, что надену платье из зеленой вуали, а духи Томгаллонов должны мужественно перенести это огорчение.

Я собираюсь признаться тебе, Гилберт, в том, что сделала на прошлой неделе. Вероятно, ты сочтешь, что я опять вмешиваюсь в чужие дела. Но я просто вынуждена была что-то сделать. В следующем году меня не будет в Саммерсайде, а мне невыносима сама мысль о том, что я оставлю маленькую Элизабет на милость этих двух нелюбящих старух, которые с каждым годом становятся все более упрямыми и узколобыми. Какое отрочество будет у нее в этом мрачном старом доме?

— Интересно, — задумчиво сказала она мне не так давно, — каково бы это было — иметь бабушку, которой не боишься?

И вот что я сделала. Я написала ее отцу. Он живет в Париже, и я не знала его адреса, но Ребекка Дью когда-то слышала и запомнила название фирмы, отделение которой он там возглавляет, так что я воспользовалась случаем и отправила письмо на адрес фирмы. Я постаралась написать как можно дипломатичнее, но заявила прямо, что ему следует забрать ее. Я сказала, как она тоскует и мечтает о нем и что миссис Кембл действительно слишком строга и сурова с ней. Возможно, ничего из этого и не выйдет, но если бы я не написала, меня вечно преследовало бы сознание того, что я должна была это сделать.

Такая идея пришла мне в голову после того, как Элизабет очень серьезно рассказала мне однажды, что «написала письмо Богу» с просьбой привезти к ней ее отца и сделать так, чтобы он полюбил ее. Она сказала, что, возвращаясь из школы домой, остановилась посреди небольшого пустующего участка и, глядя в небо, прочитала свое письмо вслух. Я знала, что она сделала что-то необычное, так как мисс Праути, видевшая эту сценку, рассказала мне о ней, когда на следующий день пришла шить к вдовам. Она сочла, что Элизабет явно становится чудаковатой, если «разговаривает с небом таким вот образом».

Когда я спросила об этом саму Элизабет, она все мне объяснила.

— Я подумала, что, может быть. Бог обратит больше внимания на письмо, чем на молитву, — сказала она. — Я молилась так долго. Но Он, должно быть, получает слишком много молитв.

В тот вечер я написала ее отцу.

Прежде чем кончить это письмо, я должна рассказать тебе о Васильке. Еще в сентябре тетушка Кейт говорила мне, что ей нужно подыскать ему других хозяев, так как Ребекка Дью постоянно жалуется на него и это становится невыносимым. И вот однажды вечером на прошлой неделе, когда я пришла из школы домой, Василька нигде не было. Тетушка Четти сказала, что они отдали его миссис Эдмондс, которая живет на другом конце Саммерсайда. Я огорчилась, так как мы с Васильком были большими друзьями. «Но, — подумала я, — по крайней мере, Ребекка Дью будет теперь счастлива».