Но и у Джага тоже не все шло гладко. Не считая потерь от неприятельского огня, которых было уже с дюжину убитыми и человек десять тяжело раненными, случилось и то, что он давно предвидел: в пылу боя кто-то затолкал в полупудовку ядро от кулеврины. Пушка рванула со страшной силой, раскидав вокруг себя ошметки своих пушкарей.

— Смотрите, что суете в пушки, ублюдки! — ревел Джаг, надрывая глотку. — За борт выкину, гады, акулам скормлю, по доске все пройдете! А-а-а-а!

Клебба дала новый залп, и несколько ядер пролетели совсем близко к Джагу, взломав фальшборты на квартердеке. Одно ядро угодило в грудь кому-то из йорсов Атаульфа, прямо в самую середину груди. Ядро не пробило его, как негра, а выпало из страшной вмятины в теле и покатилось по палубе, оставляя на досках через равные промежутки круглые кровавые отпечатки. Йорс умер почти сразу, очень быстро, но перед смертью, еще в самый момент столкновения с ядром, из его глотки успел вырваться последний звук: он коротко и высоко вскудахтнул, точно индюк. Это могло показаться смешным в любом другом случае, но сейчас смеяться никто не пожелал. Бросив короткий взгляд на труп йорса, Джаг разглядел, что грудную клетку его буквально вмяло посередине, конкретно ее переломав и соответствующе вывернув наружу по бокам. Внутренние концы ребер ушли глубоко в грудь, а подмышками торчали из плоти белые окровавыленные отломленные их концы. Никому не понравится такое. Но они должны посмотреть, чтобы понять, в какое дело они ввязались. И чтобы, сразу за этим увидеть меня, ничуть не обеспокоенного потерей. Одни люди умирают в бою, другие выживают. А выживают потому, что не трусят и делают то, что надо делать.

— Огонь! — ревел Джаг своим одуревшим от гари, крови и огня морякам, — ОГОНЬ!

— ОГОНЬ В ДЫРЕ! — кричали в ответ, и раздавался закладывающий уши залп.

Фрейг давал крепкие залпы, и корпус клеббы рвало на щепки. С каждым новым залпом Джаг слышал, как добавляются новые тона к истошным воплям умирающих на вражеском корабле. Клебба огрызалась яростным огнем, и число убитых и покалеченных на корабле Джага тоже медленно росло.

Уже давно никто не обращал внимания на невыносимый запах гари и порохового дыма, окутавший оба корабля. Грязно-белые облака дыма рассеивались медленно. Медленнее, чем готовились пушки. Следовал новый залп, и пространство между судами, уже приблизившимися настолько, что даже через густой пороховой туман было видно не только силуэты людей на борту, но и их лица, снова наполнялось едким вонючим дымом.

— Двести метров, капитан! — предупредил Соловей, который все это время, не сходя с места, игнорируя свистевшие кругом ядра, держал штурвал.

Джаг едва ворочал одеревеневшими от адреналина мыслями.

Двести — хорошо. Превосходная дальность, чтобы дать залп картечью.

— Мубаса! Заряжай картечь!

Но что-то ему подсказало, что сейчас не время для этого.

Почему?

Потому что слишком давно клебба не стреляла.

— Отставить! — заорал Джаг что было сил. — ЛОЖИСЬ!

Как раз через секунду борта клеббы вздулись клубами дыма, и мерзкий, смертоносный свист окутал палубу Козла.

Джаг успел повалить на пол Соловья, который так и не намеревался сходить с места, и тем спас ему жизнь — особенно плотно свистело над квартердеком. Или это просто кажется от страха?

Картечь не могла причинить вреда корпусу корабля, зато страшно выкашивала команду. С такой близкой дистанции огонь картечью был очень легким способом сильно уменьшить число людей на вражеском борту. Шквал мелких пуль, камешков и просто кусков железа, данный сразу со всего борта, пусть хоть даже из полудюжины пушек, собирал огромную кровавую жатву, и Джаг уже слышал первые крики своих раненных моряков. И криков этих было много. Чертовски много.

Джаг поднялся с пола, не чувствуя, к счастью, в себе никаких пуль, поднял Соловья и поставил обратно к штурвалу.

— Мубаса! — заорал он, перекрикивая вопли раненных.

— Я здесь, капитан!

Это точно мой ниггер. Живой. Здоровый. Везучий.

— Заряжай картечью! — проорал Джаг. — Надо навести мясо у них на борту.

Гулко ухнули картечные выстрелы, пространство между судами снова заволокло густым дымом. Но даже сквозь него Джаг слышал мучительные вопли раненных, которые умножились с тем, как картечь обрушилась на вражескую палубу.

— Сто метров, капитан! — крикнул Соловей.

Сверху, с рей и из вороньего гнезда, раздались сухие хлопки мушкетных выстрелов. Гаскар открыл огонь. И Джаг увидел, как два или три человека на борту клеббы неестественно дернулись, рухнули на пол и больше не вставали. В ответ с вражеского борта нестройно затрещали мушкеты. Кого-то убило. Кто-то выстрелил в ответ. Сверху раздался второй залп, который подкосил еще пару человек на вражеском корабле.

Два выстрела в минуту, отметил Джаг. Очень неплохо. Не самая точная стрельба. Но быстрая.

А это, даже и важнее.

Как бы ни были мушкеты смертоносны, они наносили в бою кораблей очень малый урон. Они могли ослабить врага на несколько человек, и это тоже достойно похвалы. Орудийный огонь уносил больше жизней, но и после артиллерийской дуэли на обоих кораблях обычно хватало здорового и готового к бою народу. Мушкетная стрельба сильнее ранила боевой дух врага. Она заставляла трястись от страха, прятаться, искать укрытие вместо того, чтобы работать и биться.

Решающим во все времена был и оставался таковым сейчас только абордажный бой. Команда против команды, лицом к лицу. Одни мужики против других на длину меча. И никак иначе. Без пощады, без компромиссов. Победителю — корабль и добро. Проигравшему — кишки на палубу.

Клебба была уже всего метрах в двадцати. Почти вплотную. Слышались сухие выстрелы мушкетов. Кто-то падал замертво. И на клеббе, и на Козле. Но время перестрелки подходило к концу.

— Кидай кошки!

Два десятка крюков на веревках улетели на вражеский корабль. Моряки дергали их, проверяя, зацепились ли они. Все прижались к фальшбортам, лишь изредка выглядывая.

— Тяни! — рявнул Джаг.

Внизу, на шкафуте, моряки заорали от натуги, натягивая веревки, и клеббу потянуло к Козлу.

— Еще! — орал Джаг. — Навались!

Он сидел у фальшборта со своими абордажниками. Никто не смел показать головы. Только изредка — встать, пальнуть из мушкета, и снова упасть вниз, пока не посекло ответной стрельбой.

Джаг взглядом отмечал своих людей: Ваба с мечом наголо, Кужип, проверяет пистолеты, Атаульф со своей бандой, все при мечах и топорах, Борво со своими ребятами. Сурбалла — скорчившая негритянскую мордашку от серьезности.

Он считал секунды:

Две.

Одна.

Корабли негромко стукнулись друг о друга тяжелыми деревянными телами.

Джаг встал во весь рост, обнажая клинок.

— НА АБОРДАЖ!

Его рев, подхыватываемый ревом сотни глоток, содрогнул воздух. Все, кто сидел под фальшбортами, поднялись в едином порыве, разряжая во врагов заранее заготовленные пистоли и мушкетоны. В ответ прозвучали выстрелы противника. Люди падали. И с клеббы, и с Козла. Но с клеббы больше.

На фальшборты легли длинные деревянные мостики, которые служили дорогой с одного корабля на другой. Джаг первым взлетел на мостик, поставленный Сурбаллой.

Он видел своих врагов — людей в красной форме заморской компании. В той форме, какую сам когда-то носил. Но никакого стыда от убийства бывших «своих» он не чувствовал. А только гнев, ярость и жажду, утолить которую можно было только пролитой кровью.

Он влетел на корабль первым, врубая тяжелое лезвие палаша прямо в треуголку оказавшемуся на пути солдату компании. Следом перелетали на палубу клеббы его верные разбойники — Атаульф Тяжелый, с топориком наперевес, Борво Глазастый со своей бандой, которая орудовала очень неприятными на вид, но действенными орудиями вроде тяжелых бронзовых чеканов и зазубренных кошкодеров, Кужип со своими страшными отморозками и Сурбалла Бесстыжая с неграми, врывающаяся на борт, с громким и лихим воем срывая с себя рубаху.