Люди говорят, что море манит человека. Но манит, на самом деле, не оно само. А только то, что за ним. Неизведанные острова, таинственные земли, богатства, что сокрыты в них. Но именно, что земли и острова — именно, что суша. Потому как сама по себе, соленая вода, раскинувшаяся на десятки тысяч миль на всех сторонах света — для человека крайне опасна. Если бы моря не было вовсе, а рыба ходила по земле, никому и дела не было бы до мыслей об огромных морских просторах, ибо, что в них делать? А если бы не было земли, но лишь один огромный океан, человека не существовало бы вовсе, потому как негде ему было бы жить.

Выход в море — это путь через людские страхи. Полтораста человек, на недели запертые на совсем небольшом, в сравнении с островом или городом, пространстве, оголяют свои страхи друг другу в лицо. И уж тут — держи ухо востро. История потеряла счет случаям, когда команды кораблей ни с того ни с сего сходили вдруг с ума, учиняли драки и побоища, вырезали друг друга до последнего, дружно выкидывались за борт, а то и гораздо более зловещие и страшные дела творили… В море думаешь иначе, нежели на суше, и любой моряк это подтвердит. Когда каждый день, каждый час и каждую минуту в течение недель ты находишься на виду у всей команды, когда даже твоим испражнениям и рукоблудию всегда найдутся свидетели, — тогда человек меняется, сам того не желая. Становится злым, раздражительным, и в голове его поселяются мрачные мысли. Острая нехватка личного пространства — вот корень подавляющего большинства раздоров и кровопролитий на корабле. По счастью, уж больше сотни лет назад какой-то моряк из Мональфы придумал бороться с такой напастью тем, что завешивать спальные места в кают-компаниях шторами из мешковины, отделяя гамаки друг от друга и давая морякам тем самым хоть какую-то иллюзию именно своего места, своей комнаты, отдельной от других. Удивительно, как такой незатейливый фокус повлиял на умы людей: капитаны, испробовавшие нововведение, диву давались, потому как команда преображалась разительно — ссоры и постоянная ругань прекратились, число преступлений в экипажах снизилось так, что аж отменили должность корабельного палача, который раньше сёк провинившихся матросов плетями, и делал это чуть не каждый день. А всего-то и надо было — дать каждому человеку именно что свой небольшой уголок, где он мог хоть на время уединиться и побыть сам с собой.

За такими делами Джаг следил особенно, и проверенные временем морские техники применял на своем корабле. Но шторы — не панацея. И с их появлением, никуда не делись тысячи других поводов, по которым в команде может начаться раздор. Нужно было оставаться начеку, каждое мгновение.

Как они поведут себя? Ведь все эти люди — совсем разные, разных народов, разных культур. Одни — черномазые дикари, другие — дикари белые, третьи — разбойники, каторжники и черт-знает-кто. И, конечно, негры, беглые рабы. А религии… Тут и говорить нечего.

На этой почве скандал уже произошел. Аж на второй день под парусами.

Услышав буйную ругань на палубе, Джаг вывалился из каюты:

— Что тут происходит?

На палубе стояли три группы людей. Одни — такьярманские мужики, по виду — люди континентального происхождения, в основном — авантийцы, но были среди них и мональфы, и антелузцы, и нашелся даже один, который говорил по-эндермейски. Другие — банда седых йорсов во главе с Атаульфом Тяжелым, и третьи — негры, среди которых затесался страшный своей ненормальной рожей бандит Кжип, которого Джаг все никак не мог перестать звать Кужипом. Группы были настроены по отношению друг к другу крайне враждебно, уже держались за рукоятки мечей, и недалеко было до того, чтобы пустились в резню, так что Джаг вышел очень вовремя.

Объяснять стал главарь мужиков, звали его Борво Глазастый, за то, очевидно, что одного глаза он не имел, а носил на его месте черную кожаную повязку. На шее он носил большой золотой трист на богатой цепочке, и Джаг, почему-то, сразу понял, откуда ветер дует.

— Капитан, рассуди! — воззвал он. — Я, конечно, никак не против тебя, но ты сам погляди, кого ты в команду набрал! Безбожников проклятых! Черномазые собаки эти — Слова Спасителя не знают совсем и Богу не молятся! А эти бледные уроды — вообще язычники! Деревяшкам молитвы возносят!

Перепалка вспыхнула с новой силой и Джаг с трудом, диким и бешеным ревом заставил всех заткнуться.

— Слушай, Борво. Ты часом судно не перепутал? Мы тут все пираты. Какой тебе бог, ты трезво содрогнись. Дела наши Ему явно не угодны. По сути-то, мы все под дьяволом ходим! Так что, кто желает, молитесь, но к другим со своими молитвами не лезьте!

Он посмотрел на негров и на йорсов.

— А вы тоже хороши! Безбожники нечестивые! Одни — зверей и духов пустынных славят, другие — деревянной елде молятся! И вроде, люди-то не до конца тупые! Что вам, нормального бога нет что ли, чтоб ему по человечески молиться? В общем, все! Чтоб такого больше на борту не было.

Джаг увидел, что за разрешением религиозного конфликта наблюдает с улыбкой Марна. Вмешиваться она не решилась, но, как позже сказала, по достоинству оценила путь решения конфликта — никого не выделить, всех отчитать одинаково.

И, вроде бы, с тех пор, раздоров на почве веры пока не возникало. Однако, Джаг не собирался снижать бдительность. Соберись два мужика вместе — они легко найдут, из чего раздуть драку. А на борту таких мужиков — сто человек. И больше двух десятков женщин. Пусть и негритянок, что с того, когда все необходимое на месте? Если для драки между мужиками нужно их как минимум два, то из-за бабы буянить можно и самому по себе…

Были и приятные новости. Гаскар Монтильё, которого Джаг про себя все еще звал Лисой, не соврал про свои умения — он отменно стрелял, и уже собрал себе бригаду подающих надежды мушкетеров, хотя и однажды прямо сказал Джагу, что мушкеты, имеющиеся на борту, — мягко говоря, не лучшего качества.

— Значит, добудем или купим новые, — сказал ему Джаг. — Как отвезем груз для Улирет, денег нам привалит прилично. Сможем закупить самые лучшие стволы.

На этот счет Джаг не лукавил. Он хорошо знал, какой страшный вред может причинить отряд метких стрелков, рассредоточенный на возвышенностях — в вороньем гнезде, на реях и квартердеке. Сверху им видно весь вражеский корабль, и точной стрельбой они могут перебить офицеров и лучших бойцов еще до того, как корабли сойдутся в абордаже, сильно облегчая работу тем, кто пойдет в рукопашную. А потому, в мушкетеров ему не жалко было вложить даже крупные деньги.

В конце концов, что мне надо от жизни? Три вещи: ветер, море и ром. Две из них бесплатные, а на пьянство мне уже сейчас хватит с головой.

Другим ценным приобретением в команде был Соловей. И ценным — это очень мало сказано. Джаг все же не до конца избавился от сомнений насчет его пригодности после его пышного выступления в таверне. Но когда увидел его за делом, вопросы отпали сами собой. Соловей прекрасно знал все навигационные инструменты, и книги ему для этого не были нужны. Ночью он смотрел на луны и звезды с секстантом, вымерял углы, чертил на картах круги циркулем, мерил линейкой, и много писал в журнал, при этом делу отдавался с такой страстью, что не замечал, как в процессе бормочет неясные заумные фразы, постоянно кого-то материт, делает замечания, а потом — смеется.

Видимо, решил Джаг, вспоминается ему прежняя жизнь.

Кроме своей работы Соловей умел все. То есть, вообще. Если есть на свете люди, которые могут быть мастерами на все руки, то он точно из них. Каким-то образом он был в прекрасных отношениях со всей командой — и с йорсами, и с неграми, и с белыми. Он неплохо умел стрелять, хорошо фехтовал, знал, как обращаться с пушкой, понимал в плотницком ремесле, и даже негритянкам-кокам как-то угодил, подсказывая им, как сделать еду лучше (еда, с его подсказок, и правда стала лучше). Да и Джагу лихой герой, надо было признать, был по душе. Хотя, глаз с него спускать он не собирался. Лучше подождать, проверить, испытать… То же самое было и с Марной. Но такова участь всех способных людей — надо сначала убедиться, что они не замыслили чего плохого. В умной голове могут поселиться дурные мысли.