Вонь трюма, темнота и безысходность осточертели Джагу. Осточертели настолько, что он не вынесет, если проведет тут еще хоть день.

И пока оставались хоть какие-то шансы выбраться отсюда, он был намерен хвататься за них как за спасительную соломинку. Он должен был быть сейчас там, наверху, драться за свою свободу. Сидеть в стороне и дожидаться своей участи не в его правилах.

Если бы не эта клетка.

Джага охватила бессильная злоба. Он схватился за прутья и принялся трясти их. Потом с разбега врезался в дверь плечом, но отлетел назад к стене. Злость подняла его на ноги. Он рычал, точно дикий зверь. В ярости он врезал ногой по решетке, но вдруг не удержал равновесия и рухнул на пол.

Корабли сошлись борт о борт. В трюме сделалось темнее — корпус браррака заслонил свет, проникавший сюда через пробоину.

Джаг лежал на полу. Одна его нога торчала в решетке. Трухлявый металл проломился от сильного удара сапогом. Острые ржавые края скола глубоко расцарапали кожу, но теперь Джагу было на это наплевать. Эта секция решетки была набрана не из прутьев, а из полос металла, и сгнила гораздо сильнее остальной конструкции. Поднявшись на ноги, Джаг встал напротив нее, оттолкнулся от стены и врезал по ней ногой. Сапог проломил сочленение полос, и целый кусок решетки вылетел наружу, так что Джаг снова чуть не потерял равновесие.

Дыра получилась что надо. Джаг пролез в нее, расцарапав спину и плечи об острые края, но боль его сейчас не беспокоила. Он не собирался задерживаться в этом поганом, провонявшем трюме больше ни на мгновение.

Но все же задержался. Взглянул на клетку снова. Теперь она уже не выглядела такой прочной, как казалась ему все это время. Джаг взялся руками за гнилые полосы металла, подтянулся всем телом и рванул на себя.

Он валялся на полу с большой секцией решетки в руках. Дыра, которую он проделал, теперь позволяла ходить в клетку даже не нагибаясь.

Джаг встал, бросил кусок клетки, отряхнулся, оглядывая результаты своей работы. Впервые за всю поездку в этом трюме ему стало страшно.

***

Чувство стены — как же сильно оно в человеке. А скорее, чувство клетки. Если стена отгораживает свое от чужого, то клетка — опасное от безопасного. Это такая специальная стена для опасных людей. Как-то подсознательно считаешь, что тот, кто в клетке, больше не представляет угрозы.

Так я и остался в живых, понимал Джаг. Не благодаря самой клетке, а благодаря чувству клетки. Когда я закрылся, рабы списали меня со счетов. Не будь оно так, они бы продолжали хотеть меня убить. И тогда очень быстро выяснилось бы, что даже самый тощий ниггер может просто подойти, взяться двумя руками за это ржавое рыбье говно и вырвать его нахрен, после чего одним хорошим ударом топора отправить мою нечестивую душонку в рундук Хозяина Морей.

Сейчас Джаг был определенно рад, что так вышло. Но сосущее чувство остаточного испуга от осознания того, что все это время он ходил по лезвию, — даже не ходил, а валялся в полусне, не помышляя задней мыслью о том, что безопасность его иллюзорна, — все еще отзывалось холодными волнами в груди.

Растерянность — вот что он чувствовал. И чувство это было очень не кстати сейчас, когда хотелось бы чувствовать решительность.

Из оружия Джаг имел только небольшую заточку. Кусок железа, подобранный наверно еще где-то в порту и доведенный тайными многодневными стараниями какого-то раба до подобия ножа.

Заточка получилась никудышной, но так вышло не по вине старателя, а из-за того, что материал был полностью негодным. Это был действительно неизвестно откуда взявшийся кусок металла, с которого насколько это возможно в условиях трюма счистили ржавчину и заточили края долгим и упорным натиранием обо что-то твердое, вероятнее всего — о край кандалов или металлическое крепление осевой цепи в полу.

Со своим скудным вооружением Джаг стоял перед лестницей, что вела наверх с рабской палубы и чувствовал, как голова кружится от запаха воли. Или это была просто накопившаяся за недели недоедания слабость?

Так или иначе, Джаг знал, что дорога у него только одна — через эту лестницу наверх в бой, через дым и кровь. А уж там одному дьяволу известно, к смерти, или свободе приведет его изменчивая удача.

Джаг решительно взбежал по лестнице и попал на вторую рабскую палубу. Здесь стоял дикий гвалт. Негры были рассажены в два яруса, одни на полке, где можно было разве что сесть на карачиках, и то, пригнув голову, другие — под ними, на полу, примерно с такими же возможностями.

По сравнению с ними, мы ехали в барских условиях — подумалось Джагу. — Этим несчастным нигерам нельзя даже выпрямиться в полный рост, или, хотя бы, размяться. Месяц пути по морям согнет этих несчастных негров так, что на полях они будут работать в буквальном смысле не разгибаясь.

Поглядев налево и направо, Джаг оценил обстановку: несколько беглых негров с нижней палубы освобождали здешних рабов. Тут им было легче — из-за условий перевозки не было нужды приковывать каждого раба персонально, достаточно было закрыть их решетками и связать всем руки веревками. Решетки они уже взломали в нескольких местах, и одуревшие от близости воли рабы ломились всей массой через выломанные секции.

Если бы хоть как-то организовать процесс и заставить их вылезать по одному, то дело могло пойти гораздо быстрее. Но исступленное желание поскорее выбраться из заточения разом поотшибало у всех этих негров мозги, и думать они ни о чем не могли, только давились огромной кувыркающейся кучей у проломов в решетках.

Освободители, недоумевая, что в их плане пошло не так, и почему освобождение идет так медленно, пытались помогать запертым по своей глупости рабам выбраться, дергая их за руки и за ноги. Время от времени им удавалось кого-то вытащить из людской кучи. Новоосвобожденные негры, все как один были дерганными от нахлынувшего адреналина, двигались неуверенными рывками, будто разучились ходить, и ошалело озирались, глядя друг на друга вылупленными глазами бешеной собаки.

Суматоха на этой палубе была такая, что на Джага никто не обратил никакого внимания. Но и задерживаться здесь он не собирался — он хорошо понимал, что родился не с тем цветом кожи, чтобы разгуливать по палубе, захваченной беглыми рабами.

Все самое интересное происходило наверху. Орудийная палуба была второй сверху, здесь сражение уже кипело во всю. Звон сабель, треск пистолетных выстрелов звучали почти смешивались с нескончаемым гулом человеческих голосов. Черные бились со своими поработителями. Вооружены и обучены они были не в пример хуже, но брали числом. Повсюду здесь лежали тела убитых, и черных среди них было больше. Рабы несли тяжелые потери, но ярость их была велика, а невозможность отступления придавала воли к победе.

В целом Джаг был на их стороне. Но они об этом не знали.

Негр напал на Джага сзади, бесшумно подкравшись со спины. Черные лапы обхватили Джага за шею и стали душить. К счастью, он не был вооружен — не нашел оружия, или думал, что так будет эффективнее. Держал он очень крепко. Джаг попытался нанести несколько ударов назад заточкой, все больше промахиваясь, но один удар пришелся в цель — лезвие вонзилось врагу в бок, раб зарычал от боли и ослабил хватку. Джаг принялся яростно мотаться из стороны в сторону и вырвался наконец из лап негра. Прокатившись по полу, они вскочили друг напротив друга и несколько мгновений оценивали друг друга взглядами. Джаг заметил, что из правого бока раба бежит кровь, но от одури раб, казалось, совсем не чуял боли. Не обращая внимания на рану, негр кинулся на своего противника, собираясь схватить его за корпус и швырнуть на пол. Но Джаг приготовился, и когда тот бросился в последнем рывке, нанес ему сокрушительный удар коленом в лицо. Лицевая кость хрустнула, по инерции раб врезался в Джага, увлекая его за собой. Они сцепились и рухнули на пол. Джаг опомнился первым и с широкого размаха вбил заточку меж ребер негра. Тот хрипло дохнул и завалился на спину. Хоть он был еще жив, восстание для него уже закончилось.