Марна тоже имела, что сказать:

— Жадность — великий грех, но порой она приводит к неожиданно хорошим результатам.

Жадность — великий грех. Вот так, значит?

Получается, я согрешил во благо? Взять на борт сорок лишних брусьев сверх предполагаемого предела устойчивости — об этом она говорила. Да вот только Джаг брал их не с этой целью. Но теперь уже ничего не поделаешь.

Теперь было поздно что-либо делать. Только ждать и смотреть.

Джаг стоял на третьей палубе. На той самой, где когда-то находился рабский трюм. Ничто уже не напоминало о былом назначении этой палубы. Она была перестроена до этого под боевую — убрали все ненужные переборки, установили кулеврины с той антелузской глеевисы, а теперь вновь переоборудована, уже под гребную — орудия спустили в трюм, у каждого орудийного порта установили скамейки для гребцов, лафеты орудий закрепили на полу гвоздями и приспособили под уключины для весел.

Весла были не слишком удачной длины. Десять метров — достаточно, чтобы было удобно грести тем, кто на третьей палубе, но на второй этого было мало. Потому, для них Грот придумал составное весло, тринадцати метров. Прочность его была ниже, но сносная. К тому же, за бортом не обычная, а тяжелая вода.

Тут имеет место некоторая двусмысленность терминов. Для корабля тяжелая вода, безусловно, тяжелая — он проваливается в нее под своим весом, и потому идет медленнее за счет возросшего общего ее сопротивления. Но для весла все совсем наоборот. Оно проваливается в воду ровно настолько, насколько сильны гребцы. И если не топить весло, а грести по самому верхнему слою воды, в идеале погружая только две трети лопасти, то работать окажется гораздо легче, чем на обычной воде.

Но это означало лишь то, что придется грести чаще. Принцип гребного хода в том, чтобы отталкивать корабль от воды. А тяжелая вода имеет меньшую плотность, нежели обычная. Оттолкнуться от нее легко, но скорости это прибавит меньше.

Так, или иначе, команде Козла предстояло не слабо попотеть. Хорошо, что потеть придется посменно. Грот не придумал, как при длинах весел в десять и тринадцать метров усадить на скамьи больше двух человек. Годных для гребли людей была вся команда — полтораста человек. Джаг сделал исключение только для негритянок-коков. Ставить на весла людей, от которых зависит еда, так себе затея. А вот остальным придется как следует помотаться.

Организация смен была такой: за ручку каждого весла берутся двое. Одновременно на веслах находится 104 человека. Те, что с дальнего краю ручки весла, устают сильнее чем те, что на ближнем. Те, что на третьей палубе (ниже), устают сильнее тех, что на второй, потому что хватают веслом больше воды. Из этих соображений Джаг постановил ротацию: по полдня на дальнем и ближнем крае каждой из палуб, между ними два часа отдыха, ночью перерыв на сон, а на следующий день идешь на другую палубу. Само собой, на дальние края весел Джаг ставил самых крепких, а на ближние — тех, что слабее.

— А как быть с засранцами, Джаг? — спросил Борво Глазастый. — Их ведь тоже на весла?

Справедливо, подумал Джаг. Пока вся команда будет надрывать хребет на веслах, им, капитанской волей, достанется всего-то драить палубу.

— Конечно! — ответил Джаг. — На вторую палубу. И будут на дальних местах по целому дню сидеть! По моему — честно. Дадим им возможность тяжким потом обелить свои бурые имена.

И сам подивился своей находчивости. Да, ублюдки гадили на корабле, и это серьезное дело. Но Джаг не хотел никого казнить. Если бы хотел — сразу выкинул бы их за борт без лишних разговоров.

Но и оставлять их в живых после такой показательной порки было не вполне безопасно. Джаг не мог не признать — тут он бессилен. Они провинились не лично перед ним, а перед всей командой. Никто в команде не испытывал к ним сочувствия. Многие испытывали искреннюю ненависть и относились враждебно.

Джаг знал, к чему такое нередко приводит. Люди случайно выпадали за борт и за меньшие провинности. Даже и не имея провинностей, просто за то, что кому-то не нравились.

А оправдаться можно только двумя способами — кровью или потом. Причем, делать это надо перед всей командой, либо перед авторитетной ее частью. И вот теперь, почти сразу, они такую возможность получили. Пусть приложат все свои усилия и даже больше. И тогда, возможно, их запомнят как хороших гребцов, а не как жалких говнюков.

Когда первоначальный расчет был готов, и все уселись на своих местах, Джаг кивнул Гроту, и тот зычно и уверенно, как и положено старому гребцу, скомандовал:

— Весла на воду!

На второй палубе продублировали.

Грохнул барабан — негры, и в основном, Мубаса, собрали его по распоряжению Грота из бочки и куска кожи. Барабанным боем на галерах контролировали такт хода весел.

Команда выставила весла за борт, навалилась.

Снова грохнул барабан.

Весла опустились на воду, гребцы навалились на них.

Пока получается неплохо.

Бам! Тум. Тум. Тум.

Бам!

Джаг поднялся на вторую палубу. Работа здесь не казалась такой легкой, как расписывал Грот. Но кому сейчас легко?

Джаг поднялся на верхнюю палубу, а затем на квартердек.

— Полтора узла, — без всяких вопросов ответил ему Соловей.

Он мог определить скорость и на глаз, но сейчас замерял на совесть, при помощи узловой веревки и механических часов-брегета.

— Полтора узла — неплохо!

Джаг с волнением смотрел за борт, на пену под веслами. Корабль двигался.

Да, черт возьми! Да!

Конечно, не все шло по плану. Спустя пару минут произошла первая неприятность. На третьей палубе кто-то потерял такт, и весла перехлестнулись.

Сначала Джаг решил не слишком злиться на своих людей. Все же, они первый раз на веслах. Но через пару часов орал как заведенный, не переставая, наплевав на острую боль в ребрах, потому что гребцы буквально ни на что не годились и перехлесты происходили постоянно. Как венец всей затее, на второй палубе сломали весло.

Этого следовало ждать, но Джага это привело в бешенство. Прооравшись и раздав оплеух бестолковым морякам, Джаг пытался придумать, что делать. Если так будет продолжаться, провал обеспечен.

На фоне всеобщей неспособности выделялись моряки Грота — бывалые гребцы, у которых каждая ошибка отмечена рубцами от плети на спине. Эти люди могли спасти Козла. Джаг кратко посовещался со своими людьми, в особенности с Гротом, и после некоторых перестановок в составе гребных команд, дела пошли немного лучше.

Мубаса колотил в барабан, гребцы наваливались и хором делали «хэй-йя!». Джаг вещал, прохаживаясь между рядами:

— Эти гребаные весла стоят больше, чем вы! Честно сказать, они стоят больше, чем мы все вместе взятые. Весла сейчас, наша, сука, главная ценность! Если кто-то еще сломает весло — пеняйте на себя.

Несмотря на угрозы, весло опять сломали. Но перед этим Козёл почти полную смену — шесть часов — шел без происшествий. К тому моменту желание злиться и орать у Джага пропало. Весло быстро заменили и корабль снова пошел, почти не потеряв скорости.

— Три узла, капитан, — сообщил Соловей к обеду, глядя на хронометр в ладони.

— Твою мать, отличная скорость!

— Мы должны прославиться как изобретатели нового класса корабля — гребного фрейга.

Вот, значит, как? Первый в истории гребной фрейг? А почему нет? Даже звучит!

Прикинув в голове и спросив совета Марны и Соловья, Джаг вычислил следующее.

До назначенного безымянного островка в Малой Цепи от Порт-Луля было полторы недели пути. Восемь дней Козёл прошел под полными парусами с превосходной скоростью от десяти до пятнадцати узлов. Поэтому, можно было ожидать, что при таком же ходе марсовые на Козле должны были увидеть сушу дня через полтора-два.

Если мы не сбились с курса, то находимся совсем рядом! Только без парусов.

Козёл сейчас шел в среднем в четыре раза медленнее. То есть, условные два дня растягивались почти на неделю. Но припасов на борту оставалось еще на три недели. Таким образом, если поддерживать прежнюю скорость, добраться до берега получится раньше, чем сдохнуть от голода.