Просторная зала привела его к невысокой двери, в пору разве что младенцу или карлику. От единственного прикосновения она отворилась, пропуская фракийца в недра покрытого мраком коридора. Без долгих раздумий он шагнул внутрь, вступив под его своды.

Вдыхая затхлый воздух подземелья, фракиец продирался сквозь завесу паутины в кромешной, первозданной тьме. Венари не солгала — этим ходом не пользовались, верно, от основания Рима, и ныне его населяли лишь крысы, пауки и им подобные живучие обитатели мрака. Вот он почувствовал, как нечто гладкое заскользило по ноге. Резко отскочив, он кольнул мечом туда, где только что стояла его стопа — и услыхал шипение и шорох: ненароком потревоженная им змея сжалась и отпрянула к стене, предупреждая неосторожного чужака, что не стоит испытывать судьбу, сталкиваясь с ней на узкой дорожке. Нервно сглотнув слюну, варвар вжался в противоположную стену и стал медленно продвигаться вперед, внимательно прислушиваясь к грозному шипению, пока оно не стихло позади. Затем он продолжил путь как раньше — с мечом в руках, осторожно переставляя полусогнутые ноги, готовый к внезапной опасности, которой так и дышало все окружавшее его пространство. Коридор казался нескончаемым, однако вскоре варвар ощутил подувший в лицо холодок, а вслед за тем услышал отзвук где-то капающей воды. Чутье подсказало ему, что впереди есть большее подземелье — быть может, тот самый зал Бхагала, о котором поведала туземка.

Подобравшись, как лев на охоте, Бесс быстро зашагал вперед, остановившись только у полукруглого проема, из которого сочился слабый свет. Сторожко заглянув в него, фракиец обнаружил за ним огромный обелиск, служивший постаментом для крылатой статуи, подобной той, что варвар уже видел в этом подземном городе, но гораздо более внушительной.

Изваяние стояло на естественном возвышении, под которым разместился большой прямоугольный монолит, покрытый письменными знаками, а также изображениями костей и черепов, что служили символом смерти среди всех известных Бессу племен. Сомнений не осталось — то был жертвенник, с давних пор залитый человеческой кровью. В памяти Бесса мгновенно пронеслись видения, посетившие его у первой статуи. Он узнавал это место по увиденным в них картинам прошлого — жуткий храм, в котором на протяжении столетий творились противные человеческой природе ритуалы. Варвар передернул от омерзения плечами, но, поборов нехорошее чувство, продолжил обзор из своего укрытия.

К алтарю вела широкая лестница, высеченная прямо в скале руками неведомых древних строителей. У ее подножия был вырублен небольшой круглый бассейн, вода в котором отражала свет факелов, расставленных по стенам, отбрасывая зловещие блики на своды святилища.

У бассейна выстроилась целая процессия туземных воинов в юбках из цветных перьев. Тут же находились жрецы в темных балахонах с капюшонами. Разглядел фракиец и сверкнувшие на свету панцири легионеров — все четверо были живы и стояли сейчас, окруженные со всех сторон дикарями, безоружные и связанные по рукам. Их лица ничего не выражали, глаза уставились в никуда, а рты раскрылись, как у умалишенных. Бесс понял — римлян одурманили каким-то колдовским снадобьем, лишающим человека воли. Задача усложнялась: теперь, когда доблестные преторианцы Императора превратились в безмозглых жертвенных животных, они не могли ни осмыслить происходящее, ни броситься в бой в нужный момент, и вся ответственность за их спасение ложилась только на плечи варвара. Бесс мрачно усмехнулся этой мысли: знать, такая у него судьба — рисковать собственной шкурой, вызволяя своих же заклятых врагов.

Тем временем туземные воины полукругом обступили бассейн, оставив место жрецам и пойманным легионерам. Закутанные в свои длинные накидки, служители неведомых богов подошли к пленникам и вывели под руки одного из них — Бесс узнал в нем Витуса, раненая нога которого была уже кем-то старательно перевязана. От жрецов отделился седой старец в белой накидке, напоминавшей тогу римского сенатора, и торжественно поднялся по лестнице к монолиту у ног грозного крылатого идола.

Жрец также был знаком фракийцу: Зену — кажется, так называла его Венари — дал знак своим подчиненным, и те подвели покорного, ничего не понимающего легионера к подножию гигантской статуи, развязали путы на руках и уложили его на жертвенник перед старцем. Опираясь на посох, седой жрец простер над ним ладонь правой руки и принялся нараспев читать слова, ничуть не похожие на переливчатый птичий язык, на котором общались дикари меж собой. Впрочем, никакой другой из известных фракийцу языков эти слова также не напоминали, и — в этом варвар был готов поклясться — в унисон старцу вторил другой, нарастающий, обволакивающий ужасом, нечеловеческий голос. Грозным, хищным рычанием раздавалось заклинание под сводами подземелья, словно донесенное далеким эхом из необозримой глуби веков… или из самых недр Аида.

Седовласый жрец поднял посох — и тут Бесс увидел блеснувшее серебром острие наконечника: безобидная на первый взгляд палка оказалась ритуальным копьем, грозящим вот-вот пронзить сердце римлянина.

Не раздумывая, фракиец мигом покинул свое укрытие за крылатым идолом, подбежал к Зену — и, прежде чем тот успел опустить свое копье или обернуться, одним рывком развернул его к себе и насадил на лезвие меча, точно рыбу на вертел. С широко распахнутыми глазами седой жрец прохрипел Бессу в лицо несколько слов на древнем, забытом языке, обмяк, выпустив из рук копье, и безвольно повис на мече фракийца.

Не дожидаясь, пока кто-либо из присутствующих опомнится, Бесс высвободил из трупа меч, а Витуса скинул ногой с жертвенника так, что тот кулем свалился на ступени.

В зале повисла могильная тишина. Только кровь убитого жреца густо капала с клинка на древний монолит.

— Ну, вот и настал час подороже продать свою шкуру, — сказал фракиец, ни к кому, кроме себя, не обращаясь, и вскинул меч. Яростные битвы с железными легионами и схватки на аренах амфитеатров научили его встречать врага без дрожи в коленях. А вот дикари, напротив, не спешили нападать: они еще слишком хорошо помнили этого огромного иноземного воина, который живой молнией в своих руках унес жизни многих их собратьев, да к тому же не до конца оправились от шока, в который их повергла внезапная гибель Зену от рук всё того же воина.

Но замешательство длилось не долее мгновения — скоро туземцы сгруппировались, отчаянно завопили и, ощетинясь копьями, побежали по ступеням вверх.

— Будем держаться вместе, фракиец, — услышал вдруг Бесс латинские слова, — и попытаемся пробиться к нашим!

Оказалось, это Витус, придя в себя, схватил копье жреца и встал рядом с варваром, готовый отражать атаку воинов-туземцев. Бесс только кивнул в ответ — на большее не оставалось времени — и встретил первого добежавшего до них дикаря ударом клинка, неотвратимым, как сама смерть. С рассеченным надвое лицом тот упал под ноги своим соплеменникам, а меч фракийца продолжил жить своей собственной жизнью, срезая с древков нацеленные на варвара наконечники копий, рассекая, пронзая и рубя вражеские тела. И радостно звеня всякий раз, когда удавалось напиться человеческой крови, словно кровь делала его еще острее, крепче и опаснее в бою.

Из-за спины Бесса то и дело выскакивало хищное жало ритуального копья, которое крепко держал в руках преторианец Витус. Выскакивало, наносило туземцам раны — и снова пряталось за громадной фигурой варвара.

И свободолюбивый фракиец, и легионер, до конца преданный своему императору, сейчас действовали, как единый организм, с яростью обреченных, вместе, ступень за ступенью спускаясь по каменной лестнице, отражая атаки множества остервенелых дикарей и неумолимо тесня их к бассейну.

В суматохе схватки ни туземцы, ни гости из внешнего мира не заметили, как вскипела пролитая кровь на жертвенном камне Бхагала, как в бассейне всколыхнулась и забурлила темная вода, а под сводами зала сгустились огромные черные тени…