— Не надо, Томас, прекрати, — хрипло попросил темноволосый, покачав головой и зажмурившись, как будто действия блондина причиняли ему физическую боль. Сангстер выключил воду, благо грязи на теле О’Брайена уже не осталось, присел на корточки перед брюнетом, чтобы их глаза были на одном уровне, и непонимающе посмотрел на него.

— О чем ты?

— Ты снова делаешь это, — Дилан поднял голову. Его голос был хриплым и по-прежнему лишенным эмоций. — Снова даешь мне надежду. А потом я падаю. Каждый раз. Ты не должен помогать мне, только не после всего, что я натворил. Я ненавижу себя, и ты должен, но почему-то я, блять, все равно здесь, и снова ты со своей ебаной заботой, от которой зубы сводит. Я устал верить, Томас.

Брюнет стиснул челюсти и отвел глаза, выдохнув. Пробудившиеся на мгновение, казалось, эмоции снова уступили место равнодушию.

— Я просто хочу помочь, а потом иди, куда хочешь, — с холодной сталью в голосе ответил Сангстер и поднялся. Достав все необходимое, он начал методично обрабатывать каждую царапину, каждую ссадину, каждый синяк, как раньше. Сопротивляться нахлынувшим воспоминаниям не было сил, говорить не хотелось, но О’Брайену это сейчас было и не нужно. На все это ушло минут пятнадцать, после чего Томас убрал медикаменты в шкафчик, дал бегуну чистое полотенце и вышел из ванной, ведь им обоим нужно было переодеться в чистую и сухую одежду.

Дилан сжал полотенце, которое ему дал светловолосый, в руках. Иди, куда хочешь? Иди, блять, куда хочешь. О’Брайен стиснул зубы с такой силой, что стало больно. Парню потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться, снова вернуться в безразличное состояние. Лежа в ванной, бегун думал о том, как иронично, что больше всего он хочет никуда не уходить.

Через несколько минут вернулся Томас. Еще после расставания бегун не забрал часть своих вещей из этой квартиры, поэтому найти ему подходящую одежду не составило труда. Блондин протянул О’Брайену штаны и футболку.

— Если нужно, я могу выйти. А то вдруг смущаю тебя.

— Мне плевать, — Дилан безразлично пожал плечами. — Ты все равно всегда со мной. Ты, блять, у меня под кожей, и хуй тебя оттуда достанешь. — Дилан бросил на блондина озлобленный взгляд и криво улыбнулся. — Ты везде, просто, блять, везде. В школе, на улицах, даже в Лабиринте все напоминает о тебе. Ты во всем, что я делаю. Недавно я позвал какую-то девчонку в кафе, назло тебе, чтобы все забыть, а она пошла представляешь? С таким вот мной. Наверное, хотела просто перепихнуться, — темноволосый хрипло рассмеялся. — И знаешь, что она заказала? Ебаный карамельный кофе. Я попросил добавить корицу, а потом ушел. Просто, блять, ушел и бросил ее там. Ты везде, Томас, и я не знаю, что с этим делать.

О’Брайен устало покачал головой: длинная речь вымотала его. Переодеваться он, кажется, и не думал. Сангстер поджал губы и положил вещи на стиральную машину, потому что бегун так и не взял их. Хотелось просто выйти из ванной, громко хлопнув дверью, но что-то не давало уйти. И именно то, из-за чего уйти хотелось, удерживало на месте. Дилан.

— Пойдем в комнату. Тебе не стоит сидеть в мокрой ванне.

— Мне уже все равно, Томас, — темноволосый пожал плечами, бросив на Сангстера равнодушный взгляд. — Какая разница, где сдохнуть рано или поздно?

— Тогда вставай.

Томас протянул Дилану руку, робко улыбнувшись. И первый раз в жизни Дилан за руку Томаса не схватился. Брюнет выбрался из ванной сам и, не оборачиваясь, пошел к спальне. Дорогу туда он смог бы найти и с закрытыми глазами, если бы потребовалось. Остановившись в дверном проеме, О’Брайен окинул комнату взглядом. Здесь, как и в квартире Ки, где какое-то время жил бегун, по полу были разбросаны листы бумаги, но не с рисунками, а просто закрашенные в сплошной цвет.

Дилан поднял один такой, нахмурившись, провел пальцами по поверхности, размазывая карандашные линии.

— Классно, да? — горько усмехнувшись, спросил Сангстер, протиснувшись мимо бегуна в свою комнату. Тоже взяв в руки один из «рисунков», Томас прикусил губу. Воспоминания нахлынули с новой силой, вспыхнули те же эмоции, которые блондин чувствовал все эти дни: растерянность, злость, отчаяние, страх. Горло сдавило. Непрошеные слезы уже были готовы сорваться с ресниц, но Сангстер задрал голову и зажмурился, не позволяя ни единой соленой капле скатиться по щеке. Жестко скомкав лист, светловолосый отбросил бумажный шарик в дальний угол комнаты. — Не быть мне художником.

О’Брайен представил себе Томаса, сосредоточенно закрашивающего бумагу. Он, оказывается, тоже рисовал. И снова черты блондина, даже в рисовании.

— Ты просто, сука, везде… — едва слышно усмехнулся Дилан, ни к кому конкретно не обращаясь. Отпустив лист, который плавно спикировал обратно на пол, темноволосый снова обвел взглядом спальню. — Тебе совсем заняться было нечем, да? — он попытался пошутить, но звучало это довольно жалко.

— Ага. Правда, все вот это привело меня к психологу. Но так мне было легче. Закрашивая листки, я успокаивался, — Томас хмыкнул. Толстовка неприятно прилипала к телу, потому что Сангстер так и не переоделся. Не стесняясь О’Брайена, он стянул мокрую вещь и небрежно повесил на спинку стула. Порывшись в шкафу, парень достал первую попавшуюся кофту и чуть не завыл от столь ироничного совпадения. В руках был розовый свитшот. С принцессой. Томас до боли прикусил губу и аккуратно положил вещь обратно, достал взамен чёрную футболку и натянул на себя, одернув края. Дилан поморщился: упоминание психолога резануло по ушам. Снова пришло осознание того, насколько все серьезно; внутри с новой силой закипала ненависть к себе, и О’Брайен вспомнил, куда он вообще-то собирался.

— Я, наверное, пойду. — Нарушил тишину темноволосый. — Спасибо, как всегда. Прости, что… Прости, что сделал тебе больно, но это будет в последний раз, обещаю.

Дилан развернулся и, усилием воли заставив себя не оборачиваться, пошел к выходу. Сангстер нахмурился и вышел следом. Фраза заставила его задуматься. Может, он слишком накручивал себя, но лучше было удостовериться в этом, чем потом жалеть. Слишком уж хорошо он знал О’Брайена.

— В каком смысле, это будет в последний раз?

— Это значит, что я делаю тебе больно в последний раз, — как маленькому ребенку повторил брюнет, но потом все же вздохнул и пояснил: — видишь, я снова здесь. И это все снова может закончиться плохо. А я устал делать тебе больно, я устал так жить. Я устал… жить.

Бегун выдавил из себя улыбку. Повернувшись, он схватился за дверную ручку. Томас подскочил к нему и положил свою руку поверх его ладони.

— Не переставай бороться, Дилан. Я могу только догадываться о твоих намерениях… — блондин ненавидел О’Брайена, он боялся его, но не мог позволить сделать с собой что-нибудь, потому что, несмотря ни на что, любить он тоже не переставал. — Не смей, понял меня?

— Томас, я устал бороться, — бегун вымученно улыбнулся, стараясь скрыть внезапно накатившее волнение. Сангстер снова был безумно близко, а его пальцы почти обжигали. — Когда ты был рядом, я справлялся, но теперь… Я больше не могу. Дай мне пройти.

— Я не могу дать тебе пройти, — прошипел блондин, оттесняя О’Брайена от выхода. — Мы со стольким дерьмом сталкивались, а ты просто хочешь взять и сдаться? Перестань быть размазней и возьми себя в руки, Дилан. Ты и не с таким справлялся. — Сангстер мягко отцепил чужие пальцы от дверной ручки. — Уж мне ли это не знать.

— Томас…

— Я знаю, что сделал тебе больно… А ты сделал очень больно мне, и ненавидишь себя, я понимаю, понимаю, потому что я тоже тебя за это ненавижу. Но если ты сделаешь то, о чем думаешь, я не переживу. Дилан… — Сангстер не выдержал и крепко обнял брюнета, прижавшись к нему и игнорируя вспыхнувшую инстинктивную панику.