— Мой сын в последнее время-
— Нет у меня проблем, — сразу перебил мать блондин, откинувшись на спинку стула и с вызовом глядя на Аву исподлобья. Мисс Сангстер вздохнула и с надеждой посмотрела на женщину в белом халате. Та перевела взгляд на Томаса и оценивающе оглядела парнишку, задумчиво прикусив губу.
— Оставьте нас наедине, — спустя почти полминуты попросила психолог, повернув голову к матери Томаса, которая хотела что-то возразить, но, посмотрев на сына, моментально сдалась и вышла из кабинета. Ава снова перевела взгляд на Сангстера, скрестила руки на груди, слегка прищурившись, и ее взгляд стал почти хищническим. — Так что с тобой?
— Я не собираюсь вам ничего рассказывать, — в отличие от Пейдж, глаза подростка выражали только безысходность, которую светловолосый старательно пытался спрятать под напускным безразличием и озлобленностью на весь мир. Игра в гляделки затянулась.
— У тебя нет выхода, я все равно все узнаю.
— Отлично. Я упал и сильно ударился головой, поэтому у меня такое плохое настроение. Теперь я могу идти? — Томас чувствовал, что начинает проигрывать, что ему хочется излить душу хоть кому-нибудь, но рассказывать именно этой женщине почему-то не хотелось, было в ней что-то пугающее, холодное, как будто она не просто врач, а ученый, готовый рассматривать каждое твое слово под микроскопом с безразличным лицом, а потом так же равнодушно вырезать из тебя сердце, чтобы изучить и его.
Рассказать было что. Томас во всех смыслах потерял любимого человека, который уже несколько дней где-то пропадает. Поиски по всем любимым местам, заброшкам больницам, притонам ничего не дали, Дилан просто исчез, как будто никогда и не существовал вовсе. Томас вот уже которое утро просыпается опустошенным и со слезами на глазах. Томас ничего не ест. Томас, разве что, рисует, хотя до выставок в Лувре ему далеко. Может быть только в каком-нибудь маленьком дальнем зале “современного искусства”, потому что тетрадные листы, закрашенные в серый цвет, вряд ли оценили бы по достоинству известнейшие критики.
А еще Томаса изнасиловали, но про это он не расскажет никому и никогда, даже маме, не говоря уже о ледяной женщине, называющей себя психологом.
— Ты же понимаешь, что рано или поздно тебе придётся, Томас, — словно прочитав чужие мысли, укоризненно произнесла Ава, прожигая в парне дыру своим ледяным взглядом.
— Точно не сегодня и точно не вам. Это все? Тогда всего хорошего, — Сангстер, не дожидаясь ответа, встал со своего места, резко отодвинув покачнувшийся стул, и пошел к выходу, чтобы поскорее покинуть душное помещение, провонявшее духами. Мать посмотрела на сына с каким-то отчаянием, но затаскивать обратно в кабинет не стала. До самой машины они шли в полной тишине, в такой же тишине прошла и вся дорога до дома. Подъехав к подъезду, мисс Сангстер даже не стала глушить мотор и виновато посмотрела на сына. Тот хмыкнул.
— Я понял, тебе нужно по делам. Можешь ехать, — блондин вышел из машины и пошел к двери, не оборачиваясь. На улице мелкий моросящий дождь уже превращался в ливень, и светловолосый натянул на голову капюшон, который закрывал весь обзор.
Он снова был здесь. Что бы ни случалось, где бы он ни проводил время, в каком бы состоянии ни был, Дилан всегда в конце концов оказывался здесь — в подъезде дома Томаса. Парень сидел на ступенях чуть выше знакомой двери, прислонившись боком к стене. Брюнет никогда в жизни не выглядел так плохо: черные обычно волосы потускнели и кое-где слиплись от крови и грязи. Синяки под глазами могли бы поспорить с самыми огромными черными дырами, и те бы стыдливо подняли руки, признавая поражение. О’Брайен заметно похудел, серая грязная футболка висела на нем мешком, вся мокрая и пестревшая пятнами. Каждый сантиметр кожи, не закрытый одеждой, алел ссадинами и царапинами; на некоторых кровь уже успела засохнуть, а некоторые были совсем свежими. Костяшки нещадно трясущихся пальцев тоже были покрыты коркой запекшейся крови, причем было непонятно: кровь это самого Дилана или чужая. Скорее всего и то, и то. Но самым страшным был взгляд. Некогда живые карие глаза цвета крепкого кофе потускнели, потухли, как будто кто-то погасил в них огонь. Взгляд не выражал ничего, ни позитивных эмоций, ни негативных, просто ничего. Парень сидел с закрытыми глазами, и, похоже, даже немного задремал; его организм за последние несколько дней приобрёл замечательную способность отключаться в любой удобный момент, потому что спал О’Брайен урывками, повезет, если пару часов за сутки.
Томас решил не ждать лифт, а подняться пешком. Он шёл медленно, едва переставляя ноги и иногда спотыкаясь. Из-за капюшона блондин даже не сразу увидел сидящего на ступенях О’Брайена, только откинув ткань и открыв дверь в квартиру, Сангстер боковым зрением заметил кого-то совсем рядом. Ему пришлось присмотреться, чтобы понять, кто перед ним, потому что бегун выглядел действительно плохо.
— Дилан? — глаза Томаса округлились, когда он все же признал в этом потускневшем человеке своего бывшего парня. — О, господи.
Светловолосый подскочил к О’Брайену, пытаясь бегло осмотреть его на наличие серьезных травм. Несмотря на боль, которую бегун ему причинил, на нервные срывы, кошмары, панические атаки, Томас не мог оставить его на лестнице. Перекинув его руку через плечо, Сангстер потащил парня домой. Дилан висел на нем безвольной куклой, не сопротивляясь и даже не реагируя. Было тяжело, во всех смыслах, но не впервые. Блондин собрал последние силы, что у него были, чтобы дойти до ванной.
— Если будешь в состоянии, разденься. Обрабатывать раны, когда ты полностью в грязи, будет бессмысленно, — Томас поджал губы и вышел, потому что закрыть дверь в квартиру, таща на себе О’Брайена, не получилось.
Дилан бессильно осел на пол, уставившись в стену перед собой. Сил не было вообще ни на что. Он не был пьян, не был под наркотиками, просто не хотелось ничего. О’Брайен даже на секунду подумал, что ему это снится, и едва заметно улыбнулся: здесь все было таким же, каким он помнил. Брюнет привалился спиной к бортику ванной, подтянул колени к груди, из-за чего мокрая футболка неприятно прилипла к телу, и закрыл глаза, мысленно умоляя небо, чтобы этот сон не заканчивался.
Томас вернулся через пару минут и, посмотрев на бегуна, тяжело вздохнул.
— Вставай, давай, ну же… — Сангстер еще несколько секунд наблюдал за Диланом и, не получив никакой реакции, подхватил брюнета и, с трудом приподняв его, по-прежнему безвольного, усадил на дно ванной. — Хотя бы футболку сможешь снять? Или тебе помочь?
— Мне не нужна твоя помощь, Томас, — глухо отозвался О’Брайен, проигнорировав вопрос. — Я просто хотел переждать дождь.
— И умереть от истощения, верно понимаю? — Сангстер оглядел чужую футболку. Испачканную и порванную ткань “спасать” уже не было смысла, так что блондин просто достал из шкафчика ножницы и аккуратно разрезал вещь от подола до самого воротника, после чего снял ее с Дилана и отбросил на пол. Никаких серьезных повреждений на груди, животе или спине не обнаружилось, можно было выдохнуть с облегчением. Могло бы быть и хуже.
Вся одежда О’Брайена была мокрой, видимо, он попал под ливень, так что, не беспокоясь об этом, Томас включил воду. Немного отрегулировав температуру, подставляя ладонь под струи, блондин поднес лейку душа к голове Дилана.
— Не дёргайся и закрой глаза, — предупредил Сангстер и начал осторожно перебирать темные пряди чужих волос, смывая с них грязь и кровь. Пришлось воспользоваться шампунем, чтобы промыть все тщательно.
Бегун не сопротивлялся. В глубине души он понимал, что надо сделать хоть что-то, но все равно сидел как безжизненная игрушка, закрыв глаза. Все чувства притупились, не было даже привычной тупой боли в груди, только полнейшее безразличие. Мысли как будто пробивались сквозь толстый слой ваты. Только через пару минут теплая вода и руки Томаса словно сломали плотину, и воспоминания захватили брюнета. Дилан рвано выдохнул и дернулся, разбрызгивая воду.
