Сангстер протяжно замычал в сомкнутые губы, стараясь сдерживать всхлипы. Чувство беспомощности было пугающим, отвратительным, самым ужасным за всю его жизнь.

— Не надо, Дилан… — светловолосый жалобно заскулил, пытаясь ухватиться за обивку дивана. Сильнее чувства безысходности было только ощущение нереальности происходящего, блондин не мог поверить, что это правда происходит. О’Брайен усмехнулся.

— Ты такой забавный, Томас. Кажется, я начинаю понимать, почему любил тебя. Потому что тебя хочется защищать, — бегун провел ладонью по телу Сангстера от груди до пупка, завороженно наблюдая за движением своих пальцев. На несколько секунд его рука замерла, вернувшись к груди. Дилан ощущал, как лихорадочно стучит чужое сердце под его пальцами. — Блять, а я все такая же размазня. Это ты меня таким сделал.

О’Брайен, слегка привстав, одним движением перевернул блондина, который уже не пытался сопротивляться, на живот и снова провел рукой по коже: от края задранной толстовки до поясницы, на которую темноволосый надавил, заставляя Томаса прогнуться. Тот снова заскулил, отчаянно вцепляясь в края дивана.

— Не надо. Дилан, тебе нужно прийти в себя. Тебе плохо, я знаю, но не делай этого, — Сангстер зажмурился, а из глаз продолжали течь слезы. — Прошу, Дилан, пожалуйста… Прости меня…

— Простить тебя? — брюнет удивленно вскинул брови. — Мне не за что прощать тебя. Ты сделал мне больно, но я тоже виноват. Надо было бежать от тебя сразу, как только увидел. Но я облажался, и меня угораздило в тебя влюбиться, — голос О’Брайена стал тише, холоднее, жестче. — И теперь уже поздно. Я по уши в тебе, Томас.

Дилан приподнял парня, заставляя его согнуть ноги в коленях и поставить локти на диван. Стянув чужие штаны и белье до колен, брюнет медленно провел пальцами вдоль его позвоночника.

— Расслабься и получай удовольствие.

— Нет… Прошу тебя…

— Мы уже слишком далеко зашли, — О’Брайен покачал головой, и в его голосе даже, казалось, послышалась жалость. — Я не могу отпустить тебя, Томас, не могу. Я чудовище.

Он произнес последнее слово почти по слогам. Стянув собственные боксеры, Дилан нагнулся и провел пальцами по губам блондина. Искать смазку темноволосый не собирался, определенно, но делать это «всухую» тоже желания не было. Сангстер послушно открыл рот, ибо другого выхода не было. «Расслабься и получай удовольствие». Томас как следует облизал пальцы бегуна, потому что так было лучше для него самого, и резко отстранился, прижавшись губами к своему плечу и позволив слезам просто капать на поверхность дивана.

Дилан удовлетворенно хмыкнул и начал небрежно растягивать блондина. В каком бы ужасном состоянии О’Брайен не находился, остатки разума не позволяли ему сделать Томасу действительно больно. Темноволосый получал удовольствие от слез Сангстера, но причинять физическую боль все равно не мог. Хотелось причинить боль душевную, чтобы парень почувствовал, каково это — когда тебя бросают. Спустя пару минут брюнет убрал пальцы. Прикусив позвонок на загривке Томаса, бегун медленно вошел в блондина и замер, заново привыкая к ощущениям.

Сангстер громко взвыл, кусая и без того пораненные костяшки. Он глубоко дышал, стараясь привыкнуть к неприятной боли в заднице и невыносимой — в сердце. Блондин посмотрел на Дилана через плечо, но сразу же отвел глаза и повалился грудью на диван, с новой силой цепляясь за обивку дивана. Ему действительно было больно, но если физическую боль можно было перетерпеть, то душевная разъедала все изнутри, словно кислота, пролитая на белую бумагу.

Спустя несколько секунд брюнет начал двигаться, уткнувшись лбом в плечо Томаса. Сначала его движения были неторопливыми, но с каждой секундой Дилан ускорялся, сбиваясь на лихорадочный темп. Томас, не в силах больше терпеть, потянулся вперёд, пытаясь отодвинуться от брюнета, хотел заставить его прекратить.

— Что такое, Томми? — ядовито поинтересовался О’Брайен, не переставая двигаться и крепко сжав пальцы на бёдрах светловолосого, чтобы тот не смел отстраняться. — Мне казалось, тебе нравится со мной трахаться.

— Мне больно… — просипел блондин в потертую ткань обивки. Приходилось сжимать губы, чтобы сдерживать болезненные стоны, которые рвались наружу и комом застревали в горле. Сангстер уже потерял счёт времени и теперь тупо пялился в одну точку, мысленно умоляя, чтобы это все поскорее закончилось, но становилось только хуже и хуже с каждой секундой. Раз за разом чувствуя хаотичные толчки внутри себя, Томас уже не мог сдерживаться и вперемешку со всхлипами стонал. Это были совсем не те стоны, которые срывались с его губ в их первую ночь. Тогда все было иначе.

— Мне тоже больно, Томас, — как-то неожиданно отчаянно произнес Дилан, вдруг замедлившись, чтобы причинять блондину как можно меньше болезненных ощущений, хотя было уже слишком поздно. — Мне так жаль.

Бегуну хватило еще нескольких толчков, чтобы кончить. Он успел отстраниться, безбожно пачкая диван. Впервые в жизни О’Брайен не почувствовал от секса никакого удовольствия, даже мрачного удовлетворения, только тянущую боль в груди и липкое ощущение безнадежности. Наспех одевшись, брюнет схватил ближайшую пачку сигарет, в которой еще хоть что-то было и пошел к выходу. Уже в дверях он обернулся и посмотрел на Томаса.

— Чертовски, блять, жаль.

Небрежно натянув кроссовки на голые ноги, темноволосый вышел из квартиры, в футболке и обычных домашних штанах. Сангстер попытался подняться, но у него ничего не вышло, и парень просто рухнул на пол. Ему было невыносимо мерзко и больно. Частично могли помочь таблетки обезболивающего, но вот что делать с убивающим чувством в груди, Томас не знал. То, что он испытывал, лёжа в позе эмбриона на полу, было неподвластно никакому описанию. Каково цветку, когда от него отрывают лепесток? Больно, но можно дождаться, пока тот вырастет снова, пускай и через какое-то время, но если лепестки отрывают один за одним, то сложно просто ждать, пока все наладится. Блондин же чувствовал себя так, как будто ему не просто оборвали все лепестки, а вырвали с корнем цветок, оставив развороченную корнями дыру.

Через какое-то время раздался хлопок входной двери, а следом и голос Ки.

— Дилан? Томас? — азиат скинул обувь и, привычно расшвыривая бутылки ногами в разные стороны, прошел в комнату. Его пугало то, что в квартире было неестественно тихо. — Эй, есть кто?

Те секунды, которые потребовались Хонгу, чтобы дойти до дивана, Томас потратил на то, чтобы с трудом натянуть на себя хотя бы нижнее белье, да и то получилось весьма неопрятно. Надо было хоть как-то подать голос, сообщить о своем присутствии, но слова застряли поперёк горла, и тишину прорезал какой-то жалкий звук — смесь стона, всхлипа и чего-то, отдаленно напоминающего человеческую речь.

Услышав этот странный возглас из глубины комнаты, Ки обошел диван и испуганно охнул. Одним прыжком он оказался возле блондина и рухнул рядом с ним на колени.

— Томас, какого хуя тут произошло? Что он с тобой сделал? Он бил тебя? Где он? Где Дилан, Томас, отвечай же! — всегда собранный азиат, который не терялся даже в самых сложных ситуациях, сейчас выглядел максимально напряженно.

Томас снова попытался заговорить, но голос не слушался, поэтому пришлось приложить огромное усилие, чтобы выдавить из себя хоть что-нибудь.

— Я… Он… Не знаю, — Сангстер, поморщившись, приподнялся на локтях. Хонг застонал, запустив пальцы в волосы и лихорадочно соображая, куда мог пойти О’Брайен.

— Блять, он же невменяемый, — Ки прикусил губу, вскочил на ноги принялся мерять шагами комнату, казалось, не замечая лежащего на полу светловолосого. — Если он сунется к нашим, ему пиздец. Они его убьют нахрен.