Он вдруг остановился. На лице его была улыбка, и все вокруг словно осветилось теплым светом факела.

Он поднял голову, и перед ним стояла Фригга.

В горле появился ком, и он, обессиленный, рухнул перед ней на колени, и она медленно опустилась к нему.

- Мама, – прошептал он. – Мама?

Хильде планета нравилась.

Факел в ее руке освещал розовый снег вокруг, добавляя атмосферу таинственности. Девушка чувствовала себя героиней легенд: она бредет неизвестно куда по зимней ночи, не до конца понимая, что ищет и что ее ждет впереди. Она через столь многое прошла за последнее время! Скажи ей кто раньше, что ее ждут такие приключения, она бы ни за что не поверила. Обычные жизни не превращаются так просто в те истории, которые рассказывают детям, а они слушают и боятся поверить. А рассказов она накопила за эти месяцы много.

Как бы она хотела рассказать их Астрид!

Сестра бы накричала на нее, что она ввязалась во все эти опасные авантюры. Сестра бы восхищалась ей. Сестра бы подтрунивала над ее ссорами с Локи и над ее шутками с Тором. Сестра бы завидовала ее историям.

Хильда улыбалась, но теперь грустно.

Она не очень понимала, что Астрид больше нет. Она скучала по ней и понимала, что они долго не увидятся, но это все. Казалось, что сестра просто переехала в другую страну или в другой мир, и ничего страшного в этом нет, и скоро они встретятся.

Иногда Хильде снился кошмар, где она снова видела взрыв и кровь Астрид на своих руках. Тогда она тотчас просыпалась в ужасе, ее тошнило, она тихо плакала, зажимая рот руками. Один раз Локи увидел ее такой. Она сидела на кухне, бледная и встрепанная. Он без слов подошел к ней и положил руку на плечо. Так они и сидели молча, пока часовая стрелка не приблизилась к восьми утра: тогда Хильда встала, кивнув принцу, и пошла приводить себя в порядок. Они никогда это не обсуждали.

А с Тором она иногда говорила о том взрыве на корабле. Он сразу мрачнел и замыкался в себе. Он считал себя виноватым в том, что случилось, в том, что он не смог защитить своих людей. Но он спас Хильду, и когда Хильда вновь и вновь благодарила его за это, он улыбался и чувствовал себя чуть лучше.

Но Астрид он все же не спас, думала она про себя.

Иногда она спрашивала себя, не сердится ли Астрид на нее. За то, что она толком не оплакала сестру, что она живет, что она живет даже интересной жизнью. Потом она понимала, что Астрид была бы за нее только рада, и она должна жить и радоваться ради сестры. Непонятно, почему она жива; но раз уж жива, надо этим пользоваться.

Она очень любила свою сестру и о многом хотела бы ее спросить. Именно от сестры легко можно было получить совет, а в совете Хильда нуждалась. Кое-в-чем она никак не могла разобраться, не могла для себя решить, и это немного пугало ее.

- Хильди, спроси меня, о чем хочешь.

Хильда ахнула и бросилась к сестре, чтобы заключить ее в объятия.

Локи не мог понять, нравится ли ему на этой планете или нет. С одной стороны – зима. Его стихия. С другой – казалось, будто бы это не естественное время года, а какая-то базовая настройка в программе, фон, который подстраивается под гостей, и это его не на шутку напрягало. Да еще и этот синий снег! Нет, конечно, снег бывает совершенно разным, голубоватым, розоватым, фиолетовым, если солнце окрашивает его в такие цвета, но… Звезда была слишком далеко, чтобы так влиять на планету, чтобы так волшебно светить, как освещало солнце Асгард.

Размышляя об этом, он вдруг понял, что скучает по дому, по Асгарду. Понял как раз вовремя, подумал он саркастически, только после его разрушения. А вообще с каких это пор он называет Асгард домом? Не слишком ли смелое заявление?

Локи задумался. Задумался, откуда в нем такое отрицание Одина и Асгарда. Многие дети растут в приемных семьях, многие годами об этом не знают, а когда узнают, не придают этому большого значения.

Но здесь же все было иначе.

Он возненавидел Одина не потому, что тот был его приемным отцом – за это он был ему даже отчасти благодарен, вряд ли бы он выжил, если б старик тогда не подобрал его. Нет, дело было в другом: в том, как сильно отец возвышал Тора и как почти что демонстративно он не замечал Локи. Локи завидовал брату, не понимая даже, что завидует и чего ему не хватает. Локи был нужен отец, просто потому, что у Тора отец был. Перед его глазами всегда был этот пример, и Локи не понимал, чем он хуже. Все детство и юность он пытался стать столь же достойным в глазах отца, сколь достойным был Тор. Но нет. Ни отец, ни Мьольнир достойным его не сочли. И Локи мучила обида, обида от непонимания, что же не так.

Умирая, отец назвал его сыном. Он и раньше так делал, но Локи ему не верил: «сын мой» из уст Одина звучало скорее как титул, нежели как ласковое обращение отца. Но в те минуты, когда он покидал мир, он был искренен, и это – как бы глупо это не звучало – разбило Локи сердце. Он чувствовал, как это несправедливо, что Один стал ему отцом только на пороге смерти и пробыл им лишь несколько минут. Он не понимал, чем заслужил эту несправедливость. Он винил себя за то, что произошло.

Он винил себя, но все равно злился на приемного отца, и вновь винил себя за это.

Если Один хотел союза с Йотунхеймом, зачем все детство рассказывал принцам о том, как ужасны ледяные великаны? Один знал, что Локи – один из этих монстров, и все равно внушал к ним отвращение и страх. И когда принц понял, кто он на самом деле, именно эти чувства захлестнули его: ужас и презрение к себе, а еще боль: он не хотел быть таким, он не хотел рождаться ледяным великаном, он не хотел жить этим чудовищем.

И он обозлился на Одина, потому что ненавидеть только себя было слишком больно.

Заодно обозлился на Тора, на Асгард, на маму, на все, что было в его жизнь, на саму жизнь.

И только сейчас он, кажется, приходит в себя, потому что сил ненавидеть все не осталось. Зато сил чувствовать вину за каждый из многочисленных промахов еще хватает, подумал он даже с усмешкой.

Он ведь видит это все, он осознает все эти свои чувства, он понимает, откуда это все возникло. Но он не понимает, как жить дальше со всем этим. У него в жизни все неплохо: брат жив и любит его, он – принц, он свободен и может жить, как хочет.

Вот только он не хочет жить совсем. Он очень-очень-очень сильно устал. Он хотел бы заснуть и больше не просыпаться. Потому что сил не осталось ни на что, кроме этих странных мыслей, которые ни к чему не приводят. Потому что жизни он не заслужил.

Он остановился, разглядывая синий снег под ногами.

Кажется, он уже ушел слишком далеко.

Он развернулся, чтобы вернуться, и вдруг кто-то окликнул его знакомым голосом:

- Локи.

Он обернулся и вскинул брови, ничем больше не показав своего удивления.

- Оте… Один.

Тор плакал.

Он плакал, ни капли не стесняясь, плакал почти без слез, вздрагивая и задыхаясь.

- Ты же по моей вине погибла, – пробормотал он. Фригга крепко обнимала его.

- Нет, милый. Моя судьба сложилась так, и ты не виноват в этом.

- Если бы я тогда не привел Джейн в Асгард…

- В нашем мире «если бы» уже не существует, – она заключила его лицо в ладони. – Я так горжусь тобой, мой мальчик. Ты спас эту вселенную. И я так рада тебя видеть.

- Мам, Локи…

- Я знаю и про него тоже и им тоже горжусь. Скажешь ему об этом?

Он кивнул и спросил тихо:

- Ты вернулась? Ты полетишь с нами, мам?

Она улыбнулась и ответила уклончиво:

- Пока что ты здесь, и я тоже здесь.

- Да, да, это правда, – Тор совсем не задумывался о том, что видеть мертвых неестественно, он просто был очень счастлив. Фригга вовсе не походила на иллюзию или на призрака. Она былой живой и теплой. Тор обнял ее и почувствовал ее запах – запах материнской заботы и любви. Ее одежда не мокла на снегу, и ей не было холодно в легком платье асгардки. Пожалуй, только это немного его удивило.