Счастье, что мне удалось сегодня ответить хотя бы на один из вопросов: “кто я?”. Да, имя, да, внешность, да, биография… все это у меня было и вместе с тем я никто.

Никто.

Кладбище

Георг не заметил, что там, в траве, ночью он уснул. Он понял это только тогда, когда утром проснулся дома, в своей комнате. Чудесная майская погода врывалась через окно, даже прозрачную тюль надувала парусом, настолько солнечному свету и ветерку хотелось прорваться и заполнить собой все пространство прежде унылого помещения. Мальчишка сел в постели, осмотрел свою пижаму, в надежде увидеть другую одежду как доказательство, что ничего ему не приснилось.

— Проснулся? — В комнату заглянула мама, и буквально через секунду ее лицо также озарилось светом, как само утро. — Тебе лучше, сынок?

Она его ощупывала взглядом, а сев на краешек кровати, провела руками по волосам и плечикам, не веря в то, что ее маленький Георг наконец-то не лежит, свернувшись в комок, а пошел на поправку.

— Ты столько спал, что я и не знала, что делать… беспокоиться начала, доктора вызывала. Тебе лучше?

— Да, мам.

Мальчишка внезапно понял, как сильно он ее любит. Он вскочил на коленки, обхватил ее шею руками и крепко прижался к ней. Он не мог смириться с мыслью, что все это время считал ее преступницей и виновницей, что мог держать ее в тюрьме, что мог так плохо думать. Георг поклялся про себя, что отныне всю жизнь будет защищать и оберегать ее, как настоящий воин.

— Мальчик мой, солнышко! Пошли завтракать, порадуем папу.

Днем он неотрывно смотрел из окна на деревья и небо. Его грудь переполняло сердце, упиралось мягкой упругой стенкой в ребра, потом спадало, и вновь пыталось пробиться куда-то наружу, как нежный зеленый росток из почки. Это было немного болезненно, но вместе с тем мальчишке казалось, что его душа распускается, как бутон. Он представлял себе все именно так. От легкости.

Он успел по нескольку раз вернуться мыслями к тем сценам в темнице, которые видел вчера, и каждый раз не находил привычного чувства ненависти к учителю или к врачу. Георг никогда не ругался, как старшие школьники, просто язык не поворачивался, а теперь у него легко получилось послать всех этих виновников по давно известному адресу, и две кровососущих летучих мыши отцепились от его шеи с противным визгом.

— У меня начинается новая жизнь!

Добросовестно позавтракав утром, и не отказавшись от обеда, он так обрадовал родителей, что они позволили ему вечером немного погулять во дворе, когда жаркое солнце спадет, и воздух посвежеет. И теперь он дожидался этого вечера, как какого-то особенного события. На улице он не был сто лет, даже не помнил, когда последний раз.

— Только со двора никуда, чтоб я тебя видела.

— Конечно, мам.

Георг вышел, сел на лавочку, помахал маме, выглянувшей в окно, и осмотрелся. В свое время он настолько хорошо знал здесь каждый уголок, что при игре в прятки его никогда не могли найти. Сейчас одна большая компания разновозрастных детей, как раз спорила, кому все-таки начинать считать, а кому разбегаться прятаться. Пара возмущенных возгласов, и один мальчишка отвернулся лицом к дереву, а остальные кинулись врассыпную. Через час игра наскучила. Нашелся мячик, и “вышибалы” сменяла “лягушка” или “бордюрчики”. Настроение Георга начинало таять, как мягкое мороженое и соскальзывать с палочки. Ему с ними не бывать.

— Эй, ребята, Жорка вылез! — один из бывших знакомых заметил его на лавочке, накрытой густой тенью сиреневых кустов.

— Жорка, привет! Айда к нам!

Он посмотрел на окно квартиры, и решился покинуть свой пост.

— Привет, — прозвучало и радостно и робко.

— Че ты там засел, давай поиграем. Нам как раз не хватает для ровности в команде одного, — бойкий пацан из соседнего подъезда успел даже загореть. Он переехал сюда около трех лет назад, был старше Георга на год, и навсегда стал в дворовой компании лидером. — Будешь у них за “попрыгунчика”.

— Жорка, а ты уже выздоровел? Мне твоя мама сказала, что ты болеешь.

Георг удивился и весь потеплел: девчонка, ее звали Юна, спрашивала о нем. И даже знала, что он болеет. Немного поежившись, он безразлично двинул плечом, и сказал:

— Да так, ничего серьезного.

Они не знали, что он уже второй год не посещал школы. Все учились в ближайшей, а он из-за своих выдающихся спортивных способностей был записан в элитную, за несколько кварталов от дома. Здесь вообще мало о нем знали, да и в целом не так часто общались. У Георга постоянными друзьями были больше одноклассники, чем соседи по двору, но теперь он с радостью принял приглашение в игру. Ведь ему лучше, так он убеждал себя, он справится.

Тем более что у Юны были такие веселые глаза…

Через три прыжка он стал дышать в два раза чаще. А на пятом не успел увернуться от мячика, и его команда недовольно загудела, что он так мало продержался. На втором туре, после минутного перерыва, он не успел собраться с силами, и его вышибли на третьем ударе. После третьего тура, когда он превратился в практически неподвижную и легкую мишень, капитан команды решил:

— Слушай, вали обратно, на скамейку запасных. Ну, кто так играет?

Георг вернулся. В глазах темнело и хотелось повалиться на эту лавочку ничком, как трупом.

— Вот бы обратно, да? — раздался сзади знакомый голос и две ладони легли ему на плечи. — Не оборачивайся, малыш, просто ответь.

— Да.

— Хочешь снова уметь прыгать и бегать без устали, чтобы выигрывать всегда?

— А что в этом плохого?

— Ничего, — понимающе ответила Оливия, — это здорово. Чувствовать в себе силу, это любому нравится. Так и должно быть.

Георг вздохнул, потихоньку приходя в себя, а на оруженосца так и не посмотрел.

— Я помню, ты говорила вчера, что трона мне не вернуть, я помню. Я буду таким всегда, до самой смерти.

— Ты начал говорить, как взрослый, что так безрадостно, мой маленький господин?

Мальчишка ничего не ответил, даже всхлипнул немного. Почему ему было так хорошо утром, и так плохо стало вечером? Оливия, как прочитав его мысли, сама ответила на свой собственный вопрос:

— Ты сравнил себя с другими, да, Георг? Ты думаешь, что стал хуже и несчастливее? Им - жизнь, тебе - слабость?

— Да.

— Пригласи их поиграть на заброшенной стройке, Георг…

— Что? — от удивления он все-таки обернулся.

Оливия, в легком тонком платье, сама вся легкая и грациозная, как фея, стояла позади еще более скрытая в вечерней тени, чем он. Сегодня не было ничего воинственного в ней, словно обычная девушка остановилась поговорить с мальчишкой.

— Ты знаешь, где это, ты однажды гулял на пустыре рядом с ней вместе с одноклассниками. Недостроенный больничный корпус, неподалеку еще длинный голубой забор и лес. Пригласи их туда поиграть, они согласятся, я уверена.

— Мне нельзя со двора… и сейчас уже вечер, а мама…

— Делай, что я говорю, малыш.

Она сделала шаг назад, и ветки сирени захватили ее в объятия. Еще шаг, и она исчезла в них, как в зеленых волнах, с потонувшим в тишине приказанием.

Солнце, все красное, как накалившаяся в кузнице пластина, обжигала небо и, казалось, делала ему больно, такими бледными были облака, и такими розовыми подтеки света. У всех, кто увидел эту стройку на фоне заката, нехорошо засосало под ложечкой, но все равно покорно полезли за забор, через проломленную дыру, потому что интерес был сильнее страха.

— Круто!

Кучи строительного мусора, горы с песком, куча бетонных балок. Мелкая цветная плитка рассыпана сокровищем практически всюду. Непознанная опасная страна, которую можно было бесконечно исследовать, и где за каждым углом опасность щекотала более чуткий инстинкт самосохранения, не в силах молотом достучаться до глухого сознания. Никому не хотелось устраивать игр, само исследование закоулков превратилось в игру.