Да, сказка… потому что в реальном мире нет места тому, во что мы, все до единого, верим. В сказке есть чудо…
— Продолжаются, Гарольд. Пойдем.
Вход в трактир был широк, и народу там было много. В любой вечер здесь было полно людей, - разных по возрасту, полу, роду деятельности и даже положению. Наравне с рыцарями здесь можно было встретить и воинов, и магов, и колдунов. Сюда не заглядывали только оруженосцы и оружейники.
Как я ненавидела это место. Мне было противно в нем находиться, здесь все было гадко. И дело было вовсе не в загаженной копотью обстановке, низких столиках с бочками вместо лавок, пустых столешниц и заплеванного пола, здесь царила противная атмосфера разговоров. Бывало так, что я давала себе слово, и давала не раз, что брошу ходить в это злачное место, но часто, забывшись, и не замечала, как меня сюда приносили ноги, придя в себя, обнаруживала истину. Я снова в трактире, снова болтаю с кем-то. Потом плююсь и сбегаю с гадким осадком в душе, что снова позволила малодушию взять над собой верх.
— Что будем пить? - Гарольд, когда мы заняли в углу место, неосторожно задрал голову, выглядывая обслуживающий персонал, и думая, что сейчас к нам кто-нибудь подойдет…
— Здесь не пьют и не едят. Здесь разговаривают.
— Да по сути все то же самое, что и в наших пабах. Или в клубах… только туда люди приходят еще, чтобы показать себя, степень своей успешности. А эти одеты как мы, одинаково в плащах, — он еще раз наблюдательно обвел весь трактир взглядом, — только сапоги видны, да рукава у некоторых…
Я наугад пнула его по ботинку и процедила:
— Говори шепотом и не крути головой.
— А о чем они все болтают?
— Не слушай их. Раз мы сюда пришли, давай тоже разговаривать, — мне еще не хватало, чтобы он действительно вник в тему здешних бесед.
— О чем?
— О чем хочешь.
— Ты как-то обещала мне рассказать про оружейников. Про оруженосцев я все понял, а про тех ничего не знаю, и до сих пор не встречал. Объясни мне разницу.
— Это прекрасная тема, — с моих плеч упал груз опасения, и я благодарно простила ему небрежное высказывание о сказочности. — Это люди. Или нечто другое.
— Хм…
— Я могу рассказать только на своем примере.
— Давай.
— Ты знаешь, что оруженосца у меня никогда не было, но однажды один человек на очень короткое время почти, что стал им. Нет, он не говорил со мной о моем недуге, о моей жизни, он ничему меня не учил, кроме математики и физики, и, казалось, что ему в принципе все равно, - учит он детей в классе или на дому. Это было ровное отношение, без жалости. Но однажды он принес книгу…
Я поджала губы, вспомнив, как больно Перу хлестал меня мухобойкой за всяческие отступления от своей роли.
— Да, если говорить просто о факте, то это так и звучит, - он принес книгу… но в мире сов это выглядело иначе. Мой учитель открыл обложку, как двери, сказав, что здесь мастерская оружейника. И этот оружейник даст мне любое оружие для любой битвы, - хоть с болью, хоть со страданием, хоть с тоской, хоть с отчаяньем… Здесь есть все…
— То есть, он всего лишь дал тебе книжку?
— Да, только ничего про борьбу вслух сказано не было, он только попросил: прочти. Если тебе понравится, я принесу вторую.
— И что там было?
— Роман-повесть. О детях. О дружбе. О счастье. О таком счастье, когда ты есть… Писатель - оружейник. В том, что он сочинял, я действительно находила оружие, а уж учиться владеть им и побеждать, это было моей личной проблемой. Он мне сковал латы, и я перестала быть столь уязвимой. Он дал мне шпагу, и я не подпускала врагов для удара. Он вдохнул в мое сердце веру в собственные силы и веру в то, что чудо можно творить самому, а не только ждать его от кого-то. Он подарил мне детство, которое я не могла до этого даже почувствовать, настолько горько мне было. Для меня оно до сих пор как щит… Мне слов не хватит, Гарольд, чтобы рассказать тебе обо всем… столько лет прошло, а я до сих пор жалею, что не сказала своему учителю “спасибо”. Он сделал лучшее, что мог сделать, он помог мне больше, чем мог бы помочь словами. Я осознала всю неоспоримость этого, только когда стала старше. Теперь ты понимаешь разницу между ними?
— Теперь да.
— В твоей жизни есть такие люди?
Гарольд оперся локтями на стол и чуть наклонился вперед:
— Именно поэтому я и уехал на время обратно домой.
— Ты ездил домой?! А я думала, что Оливия…
— Я влюблен, Майя. А Оливия, славная девушка, нашла нужные слова, чтобы расставить все на свои места.
— А… — я почувствовала, что слишком часто моргаю, а слова от удивления не знают, в какой последовательности звучать, — еще кто-то есть? Она кто…что сказала Оливия?
— Ты же слышала мою историю, я ведь всего несколько месяцев назад выписался из клиники. И она тоже все про меня знает, но поверила. Мало того, - ответила взаимностью. Не побоялась выйти за меня. Без нее, я бы вернулся в жизнь только на время, а с ее помощью и с ее любовью, я покончил с этим навсегда. Оливия сказала об этом одной фразой…
— Твоя возлюбленная - твой оруженосец!
Гарольд растянул губы в улыбке, и из-под сумрака капюшона, из-под двух темных линий бровей глянули абсолютно космические счастливые глаза. Тусклые искорки света каким-то образом нашли в них отражение, а чернота, которая когда-то на балу показалась мне черными дырами, обернулась внутренней вселенной.
Я была поражена. И не только самим Гарольдом, собой тоже, потому что почувствовала такую радость за него, что навернулись слезы.
— Счастливый конец, как говорят у нас… — тот довольно хмыкнул.
— Господа… — рядом раздался тихий, но с угрозой голос, — соблюдайте правила разговора. Или я выставлю вас вон.
Едва успев предупредить движение Гарольда повернуться к хозяину заведения, я обоими руками ударила его по затылку, и опешивший король едва не впечатался в столешницу своим вздернутым носом. На моей стороне была внезапность, так что сил на такую грубость хватило.
— Конечно, простите нас! Простите… — хозяин ушел, — забыл, что я говорила?… Тише воды…
— Что еще за правила? Какого черта тогда здесь сидеть, еще и ничего выпить нельзя!
— Куда денешься, если мир сов на каждый раз ставит свою задачу, нас с тобой не спрашивая. Надо еще остаться ненадолго. Помолчим.
Стали молчать. Гарольд пару раз недовольно промычал, но потом в зале невольно стал слышен разгорячившийся диалог. Двое, закрытых плащами, через два стола от нас, стали повышать голос:
— Ты посмотри, каков! Это тебе не с чем сравнивать, счастливчик…
— Дурак, я пожизненный заложник инсулина… каждый день, как…
— А я на искусственной почке. На переливании каждые четыре дня. Ты даже не можешь понять, насколько мне тяжелее…
Дурной пример заразителен, и остальные посетители перестали говорить вполсилы. С разных сторон от разных людей доносились старческие, молодые, женские и мужские голоса, но с одинаковой интонацией единственной цели, - отстоять в споре.
— А я живу на гроши… на эту жалкую пенсию…
— Каждый день видеть эти косые взгляды в свою сторону…
— У тебя рука? Да я на коляске полжизни! Я ходить не могу!
— Семья у меня, понимаешь, такая, сестру все любят, а я как подкидыш для них…
— Каждый день боли, терпеть невозможно.
Я знала, как пойдет дело дальше, а вот Гарольд не знал. Он внимательно слушал, делая вид, что не слушает, а думает о чем-то своем.
— Пенсию… да тебе за твою группу еще хорошо платят. А мне приходится едва не на паперти стоять.
— Косые взгляды… я из дома не выхожу, вообще людей не вижу.
— Счастливчик, всю жизнь на колесах. А рука - я без нее никто! Я больше никогда не смогу играть…
— Подкидыш? У меня матери нет, я росла с мачехой… что ты знаешь об этом?
— Терпеть невозможно… за то деньги есть, лекарства покупаешь. Наркотики. А если меня приступ хватит, то мне только в петлю, — ничего сделать не могу.
Эта была первая ответная волна. Вторая пошла еще горячее.
