Но что делать, душа вечна, а тело тленно, и приходится, как ни прискорбно, с этим считаться, даже если тебе светит в будущем третья скрипка. Владимир Сергеевич показал палец дирижеру и, съежившись под его непримиримым, тяжелым взглядом, побрел в поликлинику. Там среди стерильных стен и чистых полов Кислицын отыскал знакомого стоматолога и:

– Евгений Иванович, очень тебя прошу, сведи к надежному хирургу, пусть посмотрит… и чтоб без боли, а?

Евгений Иванович свел. Хирург и по блату сказал то, что он говорит и без блата:

– Резать.

Кислицын попробовал ему объяснить что-то о творческих исканиях, седеющих волосах и пятой скрипке с надеждой на третью, но хирург и без того много сказал, когда сказал:

– Об этом концерте и думать забудьте. Будем спасать следующие.

– Ну если иначе нельзя, – опять попросил Кислицын, как просят исполнить последнее желание перед смертью, – то сделайте эту процедуру хотя бы под общим наркозом.

Хирург вопросительно посмотрел на стоматолога.

– Да-да, коллега, – зачастил Евгений Иванович, движимый жалостью к пациенту – я ему снимал зубной камень, так два раза нашатырь давал. Очень мнительный пациент. Что вы хотите – музыкант!

Может, в будущем выведут такую породу музыкантов, у которых ничего не будет болеть: ни пальцы, ни уши, ни нос. А на данном этапе это очень хрупкие конструкции. И пока технический прогресс не дошел до вышеназванных высот, с ними возможны всякие нелицеприятные истории, как в случае с Владимиром Сергеевичем Кислицыным.

Вот ввели ему дозу наркоза. Чистят палец. А Владимир Сергеевич все чувствует и томится тревогой и болью. Ему добавляют средства успокоения. А он возьми да и упади в обморок. Или в кому, или в шок – точно не скажу. Наступает клиническая смерть. Команда в белых халатах сама в полной растерянности. Это же не операция на аорте, где все можно списать. Палец, он и есть палец. Знаете выражение: простой, как палец. Простой-то простой, а здесь в наличии клиническая смерть. И покурить не захочешь. Наконец кто-то догадался: электрошок надо применить.

Кинулись применять электрошок. Распанахали Кислицыну грудную клетку, проникли к источнику живительной энергии, который временно забарахлил, сделали электрошок, сердце опять приступило к работе. Здоровье оказалось железное, даром что музыканту досталось.

Оклемал наш Кислицын. Открывает очи: где он, что он? Белые халаты, уйма аппаратов и приборов – реанимация. Владимир Сергеевич с испугу чуть было опять ни упал в прострацию. Потрогал себя – весь в бинтах, один палец одиноко торчит, и вроде бы как здоровый. Зато голова трещит, все тело ноет, и концерт, наверно, давным-давно прошел.

Через некоторое время заходит оркестр, в полном составе – больше 50 человек. С цветами, улыбаются. Дирижер говорит самокритично:

– Это я во всем виноват… я тогда посмотрел непримиримо на вас… хотел из оркестра удалить, как непонимающего общую концепцию моей парадигмы. Только теперь понял, что вы, Владимир Сергеевич – лучшая пятая скрипка в нашем коллективе.

Комплимент. Нет, чтобы к юбилею приберечь, или хотя бы к рабочему совещанию. Нет, только в реанимации. Такие у нас традиции. А хирурга, стоматолога и анестезиолога Владимир Сергеевич так больше никогда и не видел. Иногда мелькнет, как творческое озарение, знакомая спина и растворится призраком среди больничной сутолоки. Сейчас Владимир Сергеевич систематически ходит в поликлинику на предмет состояния грудной клетки. А палец? Палец давно выздоровел.

Я, старый еврей, не могу понять, что делается с нынешним климатом. Солнце постоянно тратит лишние калории и льет на наши бедные головы бесплатную энергию тогда, когда его об этом никто не просит, даже наш ребе.

Ну понятно, когда высшие люди во главе с нашим мэром во время оттепели одаривают всех 100-градусным теплоносителем, от которого всем дурно – что с них возьмешь: они избраны на одну каденцию, во время которой хотят отовариться на всю оставшуюся жизнь, им не до нас. Но наверху-то сидят уважаемые всеми личности: наш Яхве, ваш Христос, Аллах, Будда. С их стороны так просто невежливо изводить подчиненных такой жарищей.

Недавно притащилась с работы моя дочь Циля. Вид, как у тягловой, загнанной лошади.

–Циля, – говорю, – с таким вдовьим лицом тебя не станет снимать даже фотограф, который хочет хорошо заработать. А тебе ведь надо еще обдурить какого-нибудь Йоську, когда тому придет в голову глупая мысль жениться и начать плодить сынов израилевых. Что случилось, кто тебя так замучил?

– Папа, – отвечает Циля, – в банке, где я работаю, стоит ужасная жара. Мой стол стоит в самом дальнем углу. Кондиционер не работает, ко мне воздух доходит в последнюю очередь, после Степаниды Ильиничны. Ты не видел Степаниды Ильиничны, иначе бы ты залился горючими слезами и предпочел бы посадить свою дочь в камеру предварительного заключения, когда туда приедет консул Израиля. Степанида Ильинична испускает такие ароматы, что мы никогда не тратимся на средства против комаров, мух и тараканов. В этом ее единственное достоинство. Но, кажется, я следующая на очереди после тараканов.

– Циля, но ведь есть же правила техники безопасности и охраны труда. Пусть бы вас поменяли местами.

– Папочка, Степанида Ильинична – это последний мазок на большой картине, написанной в духе социалистического реализма. Есть еще Алевтина Сергеевна, предпочитающая запах садовых цветов и распространяющая его на всю окружающую действительность в концентрации, способной убить медведя. Есть Павел Карлович, приходящий на работу после часовой прогулки по городу со всеми вытекающими отсюда последствиями и душком. Еще есть посетители, главная задача которых, кажется, состоит в том, чтобы окончательно отравить «атмосфэру». У нас установили кондиционер, но и он не выдержал таких нагрузок, теперь работает только в режиме калорифера.

– Циля, у тебя есть законное право жаловаться на плохие условия существования.

– Папочка, я всегда тебя уважала за дельные советы, но сейчас ты рассуждаешь, как наивный представитель народа перед избирательной урной: на этот раз уж я изберу достойного кандидата. Кому я могу пожаловаться? Я могу пожаловаться только в мацепекарню на плохой промес теста.

– Ты ходила к директору банка, предварительно подкрасив губы и наведя макияж?

– Папа, была б я такая умная вчера, как ты сегодня. Директор у нас Новелла Оголтеевна. Попробуй к ней заявись в макияже и чтоб губы были сочными?! Сожрет заживо. Она всех ревнует к своему шоферу, который возит ее на служебной машине, а я еще незамужняя. Я пришла, как ходят в синагогу по будням.

– Ну и что ты сказала этой мегере?

– Я сказала, что надо бы отремонтировать кондиционер, иначе мои похороны станут дороже.

– И что же тебе ответили на справедливые требования воздуха?

– Ответили, как отвечают на все справедливые требования: вот вернется из отпуска завхоз, а потом туда же уйдет электрик, а когда они наконец объединятся, то завхоз попытается уговорить электрика отремонтировать кондиционер.

Кондиционер к тому еще жрет очень много энергии, которая стоит очень дорого в отличии от всяких там экономистов-аналитиков. У банка, мол, и без того уйма проблем, мол, клиентуры мало, и если так пойдет дело, то и кондиционер, возможно, не понадобится. Вот что сказала Новелла Оголтеевна и добавила, что юбку можно было бы носить и поскромнее; что стройные ноги даются не навсегда и нечего ими щеголять, как фальшивыми бриллиантами.

– Чувствую я, что ты заставишь меня очень долго жить, Циля, прежде чем я пристрою тебя к такому месту, чтоб тебе не дуло. Запомни, дочь моя, что прямая – она только в геометрии самая короткая линия. А в жизни прямая длиннее многих кривых, которые соединяют начало и конец. Если тебе нужно, чтобы отремонтировали кондиционер, надо говорить совсем о других вещах. Ладно, иди учись готовить фаршированную щуку, а я буду думать, как сделать тебе хорошо.