Литмир - Электронная Библиотека

Еще раз истово извиняюсь, но надо же кого-то припрячь для фантазии. Рыбокомбинат назвать, что ли? Так и рыбокомбинат можно обидеть. Его хоть и признали банкротом, но люди там имеют высокое понятие о чести, и чтоб там что-нибудь такое-этакое сомнительное – ни-ни. Конфетную фабрику тоже назвать не могу, потому как ворованным шоколадом у нас на рынке не торгуют, а только из-под полы показывают всякие деклассированные элементы, достойные хулы и порицания. У конфетной фабрики экспорт в десятки стран мира, микроскопы, рефрактометры, люди в белых халатах – разве там уместны какие-то недочеты в охране? Если и случается небольшая пересортица мускатного ореха с орехом греческим, или вместо обоих орехов в « Метеорите» вдруг ореховая скорлупа обнаруживается – так разве это тема для обобщений? Нет, о кондитерах больше ни слова, руки прочь от кондитеров, не сметь позорить честные имена и фамилии.

Или возьмем мясожиркомбинат. Никакой общественной собственности на орудия и средства производства. Акционерное общество, личная ответственность. Совет акционеров во главе с независимым председателем родом из Киева с пятью заместителями на все случаи жизни. А над ними наблюдательный совет. Письма, телеграммы в Киев и назад, факсы и телексы – и во всем строгости ужасные, никакой поблажки расхитителям. Охраны – видимо-невидимо, охранник на охраннике сидит и охранником погоняет. А сверху собственная служба безопасности, расследования, контроль. А еще сверху – ой-ой-ой. Что-то украсть? – вы о чем говорите, типун вам на язык; и думать забудьте, плохие мысли могут материализовываться. Муха не пролетит незамеченной, комар не проползет. Ну разве что КАМАЗ с прицепом ночью… Так это ж в кои веки бывает и все больше теоретически. А все-таки растащили, говорите? Ну это же ясно, как белый день – коварная, византийская рука Москвы, москали проклятые, для них даже шестнадцать постов охраны – чисто поле.

А руководство-то, руководство! Святые люди. Неподкупны, как Робеспьеры, Сен-Жюсты и прочие Цурюпы, истинный вам крест. Голодают, но зернышка макового в рот не возьмут без разрешения начальства. Только с его разрешения. А как убиваются, что им только один мясожиркомбинат достался, а не два и не три! Прямо лоб себе побивахом. А что бессребреники, что истина дороже им всяких Платонов и друзей – так уж и говорить не приходится. Друга, коллегу не угостят фальсифицированной сосиской – а вдруг растрата?! Пятно на репутацию, горе-горюшко-то какое, позор, посыпай голову пеплом, подавай в отставку немедленно. Только вот на кого комбинат бросишь – это лишь и держит на месте, общественная польза превыше всего. Один прямо так и сказал: ничего не попишешь, уж таким меня мать родила, чтоб за дело народное стоять. Счастливая мать и счастливые ее предки также.

Ну да ладно об этом комбинате. Еще подумают, что там охрана хуже, чем у других. Ничуть не хуже и не лучше, такая же безупречная, как и везде. Возьмите вы всякие СМУ, РСУ, ССУ и прочие технические учреждения. Там хмурые, озабоченные бухгалтеры, сметы, поправки и коэффициенты на влажность, мороз и летнюю жару. Попробуй там исчезни завалящий кирпич – сразу в сметах прореха, дом высотной постройки останется без этого несчастного кирпичика мироздания, а это уже недострой со всеми вытекающими последствиями для банков, гаражей с удобствами, дач, вилл, и прочих подсобных помещений. Видите, насколько все это серьезно, а вы, понимаете ли, шьете какие-то шуры-муры с охраной. Не надо этим раскидываться походя.

Я полностью разделяю заботу о чистоте рядов нашей охраны и потому возьму абстрактное предприятие с абстрактной же охраной, засекречу все выходные данные. Будем работать втемную, инкогнито. Не будем переходить на конкретные личности, чтоб никого не обидеть зря подозрительными ассоциациями.

Итак боец икс некой охраны игрек рассказывает:

Сначала я в родном своем колхозе в бригаде полеводов был. Потом в армию. Когда дембельнулся, в полеводы не захотел, и меня пристроили в эту самую…как ее… пенитенциарную систему. Я долго язык ломал, называя знакомым место службы, и никак не мог взять в толк, чем я буду заниматься, потому что, кроме как окучивать овощи, я ничего не умел. Но оказалось, что это система, где исправляют ошибки перед обществом за то, что плохо прятали концы в воду или не успевали их спрятать вообще. Или может так кому-то надо было.

В этой хитро названной системе я занимался в подсобном хозяйстве и продовольственной службе. Так сказать по профилю предыдущей деятельности. Я старался, как мог, но хрюшки, которых мы выращивали, имели подлую природу куда-то бесследно исчезать, а вместо них появлялись бумаги, где туманно упоминались «недоопорос, плохое качество кормов привели к тому что… просим на основании вышеизложенного списать… единиц поголовья…». Вот за эти списания меня, как свидетеля этих мрачных событий, и выставили за ворота указанной системы с твердым наказом держать язык за зубами, как будто его можно держать еще где-либо. Первое время я все-таки постоянно щупал язык: есть ли он за зубами, но язык не свинья, он постоянно был при мне, и я постепенно успокоился.

С какой песней, то бишь формулировкой мне приказали маршировать на выход, точно не скажу. Скажу только, что остался в городе N и стал искать работу. Уже семья, дети. Куда ни ткнусь – смотрят в трудовую, сумрачно качают головой и «Извините, вакансий пока нет». Что-то мне шельмы эти зоновские написали не то.

Наконец взяли в охрану. Прочитали инструкцию, определили маршрут, выдали робу, карабин, кое– какие харчи в счет будущей зарплаты.

– Сколько оклад? – спрашиваю.

Вижу, начальство замялось, потеряло фасон и отвечает с растерянной улыбкой:

– Сколько получится. Повременно.

Повременно так повременно. Дежурю. Месяц дежурю, два дежурю. Три. Получки нет.

– Как с оплатой? – спрашиваю опять с маленькой смелостью, так как слегка принял на грудь для большей убедительности.

– Денег на счету пока нет, – говорит начальник охраны и отводит глаза в сторону.

Ладно, жду, когда мыло на счету появится. Опять дежурю. Наконец выдали полтинник. И опять три месяца – ни гу-гу. Ну как платите, так и работаем, рвения особого не выказываем. Пришел на смену, замки проверил – и на боковую. Отхрапел двенадцать часов – сдавай замки и пломбы, целые и невредимые. А чего и воровать-то. Склады такие хилые, невзрачные – смотреть не на что. Что там можно умыкнуть? Ну и дыры везде, крыша течет. Если что и возьмут – я не виноват, я замки охраняю, пломбы стерегу, а за здания я не ответственный. Стукнуло восемь часов утра – шабаш, домой.

Ну а дома все хотят жр…ну есть. И не отвертишься и не захрапишь. «Понимаешь, Зин, начальство…тово…отнекивается…». «Вот и я буду отнекиваться», – заявляет жена и проносит тарелку мимо, не говоря уже про ночное.

Опять иду к этому, как это у них называется, руководству. Кабинеты чистые, светлые, паркеты, компьютеры, секретарши длинноногие. Начальство сидит важное, сытое, холеное, как татарский хан, и на отсутствие мяса в борще, видать, не жалуется.

– Когда же? – спрашиваю.

– Надо сперва налоги заплатить, а уж потом…

– А налогов много еще?

– Пока на месяца три, но еще будут расти. Еще пенсионный фонд, электроэнергия… – и бумажками шр-шр и в трубку: – «Алло-алло”, – очень все, значит, заняты, прием окончен.

Ну не буду же я лезть в драку: еще попадешь в эту самую пенитенциарную систему, только по другую сторону сетки. Поворачиваю оглобли и иду ни солоно хлебамши куда глаза глядят и ноги несут. А куда несут ноги, когда ими никто не руководит? Правильно, к другу закадычному.

Надо сказать, человек ума государственного. Только постоянно этот ум алкоголем глушит – иначе, говорит, еще труднее жить. Помните, раньше «Голос Америки» глушили? «ш-ш-ш…Леонид Ильич полностью…ш-ш. др-др…говорят, товарищ Суслов категорически настаивал…ш-ш-ш». Ну и так далее. Короче, горе от ума, известное дело. Но ум все-таки пробивался лучше, чем тогда «Голос Америки». «Я с виду сер,– любил говорить дружаня,– да черт у меня не весь ум съел». Человечище. Изощрился до того, что стеклобоем и макулатурой стал на две бутылки ежедневно зарабатывать. Полторы отдавал в семью, а половинкой хлорировал мозги от всякой душевной заразы.

3
{"b":"650725","o":1}