В ту секунду, когда Эмерсон проходит, естественно без стука, в заднюю дверь, и видит мое лицо, она, откинув сумочку, бросается туда, где я, сидя на барном стуле, жду ее и потягиваю вино.

— О, боже мой, Мэдден! Что с тобой произошло? — пронзительно, с искренней тревогой в голосе кричит она. — Кто это сделал? Я убью его, кем бы он ни был!

Соскользнув с табурета, я встаю, чтобы с фальшивой улыбкой на лице поприветствовать ее. От одного ее вида мой желудок сжимается от отвращения, и мне приходится постоянно напоминать себе, что сегодня вечером все закончится.

— Эй, Эм, — я развожу руки, раскрывая ей свои объятия. — Не волнуйся, это только выглядит ужасно, на самом деле все не так плохо, как кажется. Мы тут с одним приятелем поехали покататься на внедорожнике по окрестностям, и на очередном прыжке я переоценил свои силы… Скоро все заживет. Я уже прошел обследование.

Она смущенно делает шаг навстречу в мои объятия, но едва я обвиваю вокруг нее свои руки, и мы крепко прижимаемся друг к другу, она расслабляется и виснет на мне.

— О, Мэдден, — шепчет она. — Я так соскучилась по твоему запаху.

Меня едва не вырвало прямо ей на волосы. Надеюсь, ей понравится запах в тюремной камере.

— Я тоже по тебе скучал. Очень, — вру я, целуя ее в лоб, когда мы отрываемся друг от друга. — Давай я налью тебе бокал вина? Я подобрал для сегодняшнего вечера две бутылки Пино-нуар. Это ведь твое любимое?

Она так широко улыбается, как будто я только что попросил у нее выйти за меня замуж. Тупая шлюха.

— Да, конечно! Безусловно, я буду пить то же, что и ты.

Мягко ступая босыми ногами по плитке, я тянусь, чтобы достать из шкафчика еще один бокал, стараясь, чтобы при этом у меня непременно задралась рубашка. Ее глаза следят за каждым моим движением, и когда я чувствую, как холодный воздух целует обнаженную кожу моего живота как раз там, где свободно висят на бедрах потертые джинсы, она издает шипение, как вероломная гадюка, которой она на самом деле и я является.

Все еще находясь к ней спиной, я медленно наливаю вино в бокал и, чтобы сохранить хладнокровие, считаю до десяти. Затем с самодовольной ухмылкой на лице я поворачиваюсь и подхожу к ней.

— Мне кажется, что это тебе действительно понравится.

Облизывая губы, Эмерсон бесстыдно пожирает меня глазами. Она настолько поглощена собой, что даже не в состоянии задуматься над тем, как странно выглядит с моей стороны такая резкая перемена отношения. Конечно же, она не задает вопросов. Возможно, лишь размышляет, почему я приполз к ней на коленях только через неделю.

— Я уже знаю, что мне понравится, — отвечает она, ясно давая понять, когда забирает у меня из рук бокал, что речь идет не о вине.

Она настолько все для меня упрощает. Да к десерту она будет есть у меня с руки.

— Ты проголодалась? Я попросил Сару приготовить нам стейки с чесночным ризотто. Они ждут нас в духовке.

Глаза Эмерсон, медленно потягивающей вино, загораются, и она оживленно кивает:

— Звучит аппетитно.

В течение всего следующего часа, после того как я извинился за ошибку с ее увольнением, за ужином мы предавались нашим детским воспоминаниям, осушив при этом две бутылки вина, большая часть которого оказалась в ее бокале. Я был осторожен и никак не упоминал при ней Блейк и события прошлой недели, намеренно напоминая Эмерсон о нашей длинной общей истории, и почему она должна доверять мне. Я делаю это, потому что это мой долг, но пока мы ужинаем, внутри меня буквально начинает вздыматься гнев, и мне приходится прикусить язык, чтобы не спросить у нее о том, что я на самом деле хочу узнать. Терпение — не моя главная добродетель.

К тому моменту, когда мы встаем, чтобы убрать со стола тарелки, несомненно, благодаря действию вина, Эмерсон уже глупо хихикает и мечтательно витает в облаках. Чуть не споткнувшись, преодолевая короткое расстояние до раковины, она хватается за мою руку, чтобы сохранить равновесие. От ее прикосновения меня передергивает, но к счастью в этот момент ее гораздо больше волнует собственная неловкость, и за своим сопровождаемым пьяной икотой смехом она ничего не замечает.

Пока я мою тарелки и приборы, она продолжает висеть у меня на левой руке и тереться грудью о мое плечо.

— Сколько еще ты будешь заставлять меня ждать?

— Ждать чего? — спрашиваю я, выключая кран и поворачиваясь к ней лицом.

Коварная улыбочка приподнимает уголок моих губ.

Встав на цыпочки, она подносит губы к моему уху и прикусывает мочку.

— Того извинительного траха, что ты мне обещал, — скрежещет она, как ржавое железо.

— Я помню только про часть с извинениями, — подхватывая игру, дразню я ее.

Эмерсон слегка отклоняется назад и пристально смотрит на меня из-под ресниц.

— Ты имеешь в виду, что пригласил меня не для того, чтобы потрахаться? — спрашивает она, выделяя последнее слово и одновременно сжимая через джинсы мой мягкий член.

— Может, мы пропустим банановый пудинг и сразу пойдем наверх? Думаю, что в любом случае ты самая сладкая вещь, что есть в доме, — я ненавижу себя еще до того, как заканчиваю эту фразу, несмотря на то, что знаю, что это необходимо, чтобы заполучить ее туда, где мне нужно.

Ее лицо озаряется, и она, спотыкаясь и бормоча что-то себе под нос, бросается бежать наверх в мою комнату. Следуя за ней, я снова и снова напоминаю себе, что делаю это, потому что люблю Блейк. Она все поймет, когда я, наконец, смогу ей объяснить. И если я этого не сделаю, возможно, у меня уже не будет шанса на объяснения.

К тому моменту, когда я пересекаю порог своей спальни, Эмерсон, сбросив с себя туфли и платье, уже лежит, раскинувшись, на моей кровати, одетая только в черные трусики-танга. Одна рука опущена в трусики, лаская ее, другая перекатывает между пальцами левый сосок.

— Вау, ты быстро, — ухмыляюсь я, мельком взглянув на дверь в гардеробную, чтобы удостовериться, что она в спешке ее случайно не закрыла, и с облегчением вижу, что все стоит, как я оставил.

— Меня так давно не было в этой постели, — с придыханием произносит она, не сводя с меня глаз. — Здесь мое место.

Подойдя к прикроватной тумбочке, я отвожу взгляд, потому что не могу без рвотных позывов видеть, как она прикасается к себе на моей кровати. Завтра же куплю новую мебель. И сожгу простыни.

— Твое место? — игриво спрашиваю я, вытаскивая из нижнего ящика наручники и покачивая ими перед ее лицом. — Тогда ты не будешь возражать, если я задержу тебя на твоем месте при помощи этого?

На ее лице вспыхивает возбуждение. Она решила, что мне хочется поиграть. Тупая сука.

— Совсем не буду, мистер Декер, — мурлычет она, хлопая накладными ресницами, когда поднимает вверх руки. — Вы собираетесь меня наказать за то, что я была плохой маленькой ассистенткой?

Продев цепь через рейки в изголовье кровати и скрепив вместе ее запястья, я, осклабившись, улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

— Это зависит от того, как хорошо ты себя вела. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Она морщит носик, притворяясь, что задумывается, а потом качает головой:

— Не думаю, что мне есть в чем признаваться.

Теперь я достаю из ящика черную повязку и, не теряя времени даром, завязываю ей глаза. Она не сопротивляется.

Отодвинувшись к нижнему краю кровати, я располагаюсь сбоку так, чтобы ее хорошо было видно в камеру. Потом, несколько раз глубоко вздохнув и произнеся мысленно молитву, я поднимаю ее ногу и начинаю ее массировать. Кажется, что от прикосновения к ее коже мои пальцы покрываются волдырями, ее обманчиво привлекательная внешность не может скрыть кипящего у нее внутри отвратительного уродства.

— О, мне так хорошо, — стонет она, когда я потираю свод ее стопы, поднимаясь вверх к лодыжке, а затем и к икре.

— Ты скучала по мне, Эм? — вывожу я ее на тот разговор, который весь вечер до безумия мечтал начать.

Мои руки постепенно продвигаются вверх.

— Ты скучала по моей постели? Мечтала здесь оказаться?