Выбравшись из машины, я минуту постояла держась за капот, чтобы в глазах хоть немного прояснилось. После долгой езды тело затекло, раны на спине успели присохнуть к повязкам, а теперь, судя по ощущениям, вновь вскрылись. Попеременно кидало то в жар, то в холод, на лбу выступили мелкие капельки пота. Придя немного в себя, я двинулась в сторону дома. Десять метров до входной двери показались почти бесконечностью. Упасть на землю не позволяли гордость с упорством.

Я решительно надавила на кнопку звонка и вздрогнула от неожиданно громкой трели, раздавшейся внутри. Несколько долгих секунд ничего не происходило. Паука нет дома? Или память подвела и это вовсе не та улица? А может, он переехал? Как следует испугаться от последней мысли не дали тихие звуки, донесшиеся из-за двери. Шаги приближались и их ритм совпадал с ритмом сердца.

Наконец, дверь приоткрылась, окончательно развеяв сомнения. Паук выглядел очень по-домашнему в старой, распахнутой на груди рубашке и потертых джинсах. Черные волосы забраны в хвост, из которого все равно выбилось несколько непослушных прядей. Из-под рубашки выглядывал рваный шрам на плече — все, что осталось от перестрелки год назад.

Несколько секунд мужчина смотрел на меня, словно не веря собственным глазам, а затем едва успел выставить руки и подхватить, когда я, попытавшись сделать шаг вперед, не удержала равновесие и рухнула. Его пальцы сомкнулись на спине. От этого касания из горла вырвался вскрик.

— Спина, осторожнее… — на глаза навернулись слезы, первые за сутки.

— Что произошло? — Паук обхватил меня за плечи, так что боком я полностью опиралась на него.

Мы вошли в дом. С хлопком входной двери накатило неимоверное облегчение, а вместе с тем исчез и внутренний стержень, все это время помогавший сохранять концентрацию.

— Я… мне очень плохо. Он резал, у меня вся спина разрезана… — сбивчиво начала я. Мысли путались, не желая складываться в законченные предложения. — Пожалуйста… мне не к кому больше обратиться.

— Пойдем в гостиную, — на секунду виска коснулись горячие губы.

Повинуясь сильным рукам, я сделала несколько шагов и оказалась в комнате. Обстановка плыла перед глазами. От боли к горлу подступала тошнота, на сдерживание которой уходили последние силы. Господи, как же хреново. В такие моменты смерть кажется не самым плохим выходом.

— Ложись, малышка. Вот так, осторожней, — тихий голос успокаивал. Хотелось верить, что его обладатель способен защитить от всего на свете. Однако рациональная часть мозга считала, что плохое все равно найдет способ просочиться.

Паук развязал на мне халат и помог забраться на диван. На спине ткань успела пропитаться кровью и прилипнуть к бинтам. Медленно и аккуратно Паук избавлялся от халата, но несмотря на его старания, все равно было очень больно. По щекам уже давно текли слезы и только гордость не давала всхлипывать в голос.

— Шшш, еще немного, — голос мужчины звучал непривычно мягко. Как же плохи должны быть дела, чтобы Паук так следил за интонациями?

Наконец, мучительная процедура закончилась и халат полетел прочь.

— Что под бинтами?

— Раны, — свой голос я слышала словно со стороны. Верный признак надвигавшегося беспамятства. — Глубокие.

— Ясно, — Паук был немногословен.

Интересно, что бы я чувствовала на его месте? Любимая женщина, вчера под угрозой пистолета выгнавшая тебя из квартиры, на следующий день приходит на рассвете в крови и на грани обморока. Есть от чего растерять красноречие.

Я слышала, как мужчина вышел из комнаты. Несколько минут тишины наедине с болью погрузили меня в состоянии близкое к оцепенению. Внутри не осталось ничего. Ни страха, ни паники, ни желаний — все затмила боль. Она заполняла, казалось, все существо, не давая заснуть и лишая способности ясно мыслить. Интересно, так ли выглядит смерть? Сплошная боль и ничего кроме нее?

Паук вернулся. Вместе с ним в комнату ворвался запах лекарств, щекочущий ноздри.

— Малышка, ты меня слышишь? — теплые пальцы коснулись щеки вырывая из прострации. — Сейчас я разрежу бинты и отделю их от кожи. Будет больно, но сделать это необходимо, чтобы раны не воспалились.

Я попробовала кивнуть и это движение отозвалось болью. Если мой маньяк говорит, что это надо сделать, значит надо. Просто сохраняй спокойствие и верь Пауку. Сознание вновь начало уплывать, когда раздался вопрос:

— Кто это сделал? — в этот же момент первый бинт отделился от кожи с характерным звуком раздираемой коросты и солидной порцией боли. Вырвавшееся шипение сделало ответ более эмоциональным.

— Ганс, — произнесла я ненавистное имя. — Оказалось, он твой страстный поклонник.

— Зачем ему было калечить тебя?

— Он… — еще одна лента бинта отправилась в мусор. — Хочет превратить мое тело в предмет искусства.

Остаток марли отошел легко, полностью пропитавшись кровью. Я слышала как судорожно выдохнул Паук, словно только сейчас разглядев масштаб трагедии.

— Насколько все плохо?

— Почему ты не поехала в больницу? — голос мужчины звучал растерянно. Такой интонации я у него еще не слышала и сердце затопило плохое предчувствие. Что же там такое, если даже Пауку стало не по себе?

— Я не доверяю никому, кроме тебя, — мой голос дрожал от боли и страха. — Если обратиться в больницу, то они вызовут полицию. А полиция сделала слишком много, чтобы потерять мое доверие.

— Малышка, мы должны обратиться к врачу, — лицо Паука оказалось прямо напротив моего. Серые глаза были серьезны как никогда. На его лбу обозначилась морщинка, а в уголках губ появились угрюмые складочки.

— Нет, — я постаралась вложить в это слово максимум несуществующей уверенности. — Я приехала к тебе не для того, чтобы ты вызвал скорую. Пожалуйста, не делай этого.

От боли и усталости сознание плыло. Хотелось провалиться в сон и больше не принимать никаких решений. Но для этого нужно быть уверенной, что Паук не вызовет врачей.

— Пожалуйста. Я больше не хочу полиции в моей жизни. Об этом должен знать только ты. Я доверяю тебе, — мне казалось важным повторить последнее слово. Наши отношения были больными, полными страданий, бешеных эмоций и маленьких побед, но одно никогда не менялось — мы могли верить друг другу. И что бы ни происходило между нами, другие не должны вмешиваться.

На минуту в комнате повисла тишина. Паук всерьез задумался, неосознанно покусывая кончик пальца. Наконец, он вздохнул и произнес:

— Сделаю, что смогу. Но если твое состояние ухудшится, то я вызову знакомого врача.

— Хорошо, — сил спорить не было.

— Я обработаю спину антисептиком, чтобы предупредить заражение. Будет больно.

— Делай, что считаешь нужным.

На спину полилось что-то холодное, огнем ожегшее раны. Я невольно дернулась и зашипела. Паук мягкими движениями растирал субстанцию по спине и боль постепенно уходила, сменяясь мягким холодком.

— Эффект недолгий, но его хватит, чтобы заснуть, — предупредил вопросы мужчина. — Нам нужно наверх, в спальню. Сможешь идти?

— Постараюсь, — я слабо улыбнулась, чувствуя облегчение. С отступающей болью возвращалась и способность мыслить.

Паук помог сесть, а затем и встать на ноги. Я практически повисла на мужчине, уткнувшись носом в его рубашку и с удовольствием вдохнула знакомый запах. Сухое тепло от его рук иголочками расходилось по коже, напоминая о собственной наготе. Стоило об этом подумать, как дрожь прокатилась по телу, словно организм сообразил, что нам вообще-то холодно.

— Пойдем, малышка, — мужчина мягко поддерживал меня под локоть, помогая подняться по лестнице.

Хоть и прошел целый год с момента, как я была гостем в этих стенах, детали обстановки и расположение комнат не забылись.

— Твоя комната, — проговорил Паук. — Пойдем, моя малышка.

То, эти слова были произнесены не оставляли сомнений — на этот раз Паук окончательно заманил жертву в свои сети. И самое ужасное заключалось в том, что мне это нравилось. Спальня была той же самой, в которой я ночевала год назад. Казалось, время развернулось и перенесло случайную путницу в прошлое. Здесь ничего не изменилось, разве что шторы на окне теперь были темно-бордовые, бросающие зловещие тени на стены, да кресла переместились ближе к окну.