Императрица не скрывала своей радости от столь удачного выбора и всячески старалась украсить летний отдых молодёжи. Внук её, казалось, тоже был счастлив. Но беззаботная весёлость жениха и невесты в начале августа была омрачена отъездом принцессы Фридерики в Карлсруэ. Выехала она, не дождавшись бракосочетания старшей сестры, из-за грозных политических событий: во Франции был казнён король Людовик XVI. Это страшное известие потрясло все европейские дворы и вызвало беспокойство и монархов, и мелких правителей. Маркграф Баденский направил срочную депешу российской императрице с просьбой отправить его внучку Фридерику на родину.

Нелегко было расставаться двум сёстрам, которые ещё никогда не разлучались. Особенно беспокойно было на душе наречённой невесты Александра. В столь тревожный для родных и близких час она остаётся в далёкой России, куда не дошли порывы ураганного ветра, пронёсшегося над Францией, и где так безоблачно и тихо.

Но молодость взяла своё. Уже через несколько дней на лице Луизы не видно было слёз, грусть исчезла из её лучезарных глаз. Все мысли были обращены к суженому — великому князю Александру.

В последний день августа торжественно отмечались именины Александра. Следующий месяц был посвящён подготовке к его бракосочетанию с баденской принцессой. И вот этот день наступил!

28 сентября 1793 года к десяти часам утра в Зимний дворец съехались члены Святейшего синода, высшие сановники и придворные с супругами, а также многие европейские принцы, приглашённые по этому случаю в Петербург. Невесту наряжали в покоях императрицы. Платье из серебряной парчи, украшенное жемчугом и бриллиантами, как нельзя лучше подчёркивало юношескую свежесть и красоту принцессы. Торжественное шествие в большую церковь Зимнего дворца началось в полдень под пушечные выстрелы с бастионов Адмиралтейской крепости. По окончании венчания был отслужен молебен. Во всех церквях города звонили колокола.

В дворцовой галерее в честь новобрачных был дан парадный обед, на котором присутствовало около двухсот гостей. Затем состоялся бал, после которого молодые удалились в свои новые роскошные покои, отведённые им в Зимнем дворце. Началась новая, супружеская жизнь юной принцессы из Бадена...

По случаю бракосочетания старшего внука государыни императрицы в домах многих знатных особ давались балы. Молодожёны закружились в вихре танцев. Оба были чрезмерно счастливы. Но, как правильно заметил один из европейских посланников, «полюбив друг друга, они повиновались не столько голосу природы, сколько всемогущей воле Екатерины. В столь юных сердцах не могли развиться пылкие страсти, ведь молодые люди не достигли ещё и полного физического развития». На одном из балов молодая принцесса во время танца поскользнулась, упала и несколько минут оставалась без сознания. Суеверные люди увидели в этом дурное предзнаменование...

Весной молодожёны переехали в Таврический дворец, а как только наступили тёплые дни, отправились в Царское Село к бабушке-императрице, где та обычно проводила лето. Там вместе со своим двором, который уже несколько расширился, они поселились в отдельном деревянном доме, расположенном в живописном уголке огромного дворцового парка. К их обществу присоединились несколько молодых людей из знатных петербургских семейств.

Прекрасное это было время для Елизаветы, она вся светилась от счастья. Даже внешне баденская принцесса изменилась. Как прелестная бабочка, радующаяся солнцу, она беззаботно носилась по зелёным полянам, участвуя в играх молодёжи, восхищая всех своей лёгкостью и грацией. С распущенными белокурыми волосами её можно было принять за нимфу или Психею, сошедшую со страниц чудесных книг о сказочном мире. Легко представить, как гордилась императрица Екатерина своим столь удачным выбором супруги для любимого внука. Красота в соединении с изящной осанкой, доброта и природный ум — большего нельзя было II пожелать.

Гофмейстериной к великой княгине Елизавете государыня назначила графиню Шувалову, ту самую, которая сопровождала баденских сестёр в Петербург. Этой придворной даме императрица оказывала особое доверие и полагала, что именно она будет полезной для молодых. Однако вскоре Екатерине II пришлось разочароваться, так как графиня, используя свою близость к великокняжеской чете, сделалась копилкой всяческих сплетен, а порой и интриг, что не могло понравиться принцессе. Она обратилась к супругу с просьбой освободить её от опеки этой невозможной, как она выразилась, персоны. Зато с фрейлинами Елизавета была в дружеских отношениях, особенно она сблизилась с графиней Головиной, которой могла доверить все свои думы.

К Александру был определён князь Адам Чарторыжский, сын родовитого польского вельможи, известного своим огромным богатством. Семь лет разницы в возрасте не помешали возникшей между ними дружбе. Адам и его два брата по приглашению великого князя проводили лето в Царском Селе. Общество этих высокообразованных молодых людей было особенно приятно супругу Елизаветы: интересные беседы, возможность высказывать свои истинные мысли, долгие совместные прогулки пешком и верхом. Братья Чарторыжские охотно принимали участие в играх молодёжи, а по вечерам приходили к юной супружеской паре ужинать.

Бывал в Царском Селе и граф Платон Зубов, последний фаворит Екатерины II, которого она осыпала своими милостями. Он участвовал в затеях молодёжи, но при этом стал часто бросать страстные взгляды на супругу внука своей благодетельницы. Это конечно же не могло остаться незамеченным. Пошёл слух, что граф без ума от принцессы. Дошло это и до великого князя Александра. «Зубов влюблён в мою жену», — заметил как-то он в разговоре с графиней Головиной. Сама же великая княгиня Елизавета не обращала внимания на столь вызывающее поведение наглого фаворита государыни, но, узнав от своей подруги о её разговоре с Александром, страшно смутилась. К счастью, неприличное ухаживание Платона Зубова было замечено и самой императрицей Екатериной. Она устроила ему такую головомойку, что он вообще перестал появляться в обществе молодёжи.

В 1795 году при дворе императрицы появились две новые фрейлины из знатной польской фамилии — сёстры Четвертинские. Старшая, Мария, была ровесницей Елизаветы. Она была настоящей красавицей, в полном смысле этого слова. Статная, изящная полька напоминала античную статую; чёрные огненные глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами, обаятельная улыбка сочных губ, нежный голос и какая-то необыкновенная чувственность во всех её движениях очаровывали с первого взгляда. Младшая, Жанетт, была полной противоположностью, её нельзя было назвать даже привлекательной. Государыня не замедлила выдать свою фрейлину-красавицу замуж за обер-егермейстера двора Дмитрия Нарышкина, которому было за тридцать. Могла ли тогда предположить мудрая Екатерина, сколько несчастья принесёт впоследствии эта женщина полюбившейся ей баденской принцессе?

Через год бабушки-императрицы не стало. Она скончалась внезапно, унеся с собой в могилу то тепло, которое так согревало оторванную от своей любимой родины и близких Луизу, ставшую великой княгиней Елизаветой Алексеевной.

...После смерти императрицы Екатерины II к власти пришёл её сын Павел, отец великого князя Александра. И сразу же всё резко изменилось. Десять дней спустя Елизавета писала своей матери:

«Дорогая мама! Я уверена, что смерть доброй императрицы тебя глубоко потрясла. Что касается меня, то могу тебя заверить, что я не перестаю о ней думать. Ты совершенно не можешь себе представить, как здесь даже самая незначительная мелочь перевёрнута вверх дном. На меня всё это произвело такое страшное впечатление, особенно в первые дни, что и меня едва ли можно узнать. Ах, какими ужасными были первые дни!..»

Но ужасными были не только первые дни. Не прошло и нескольких недель, как вся обстановка при дворе стала совершенно иной.

Придворный быт и образ жизни великокняжеской семьи преобразовались. Забыто было Царское Село с его роскошным дворцом и волшебными садами, развлечениями и шумным обществом. Царское Село заменили Гатчина и Павловск, излюбленное место пребывания нового императора и его супруги. Там всё оказалось иначе для баденской принцессы. Семейные празднества устраивались её свекровью очень скромно и отличались простотой и монотонностью. Не было раскованности и искреннего веселья, которые царили в том, другом мире. И хотя Елизавета участвовала в семейных концертах и собраниях, держалась она в тени и вносила самую скромную лепту в общее веселье... если только оно было. Всё зависело от настроения императора Павла I, который не так уж и часто бывал расположен к веселью.