Как только сознание приступает к переработке архетипического образа, МИФ начинает свою жизнь. История свидетельствует, что мифология и соответствующий способ бытия подвержены медленной, но верной трансформации, ведущей их к изживанию себя. Мифология исподволь, еле заметно отклоняется от источника своего бытия – архетипического образа, становится все более рациональной вплоть до явного трансмутирования в плоскую рациональность с обращением в функцию государства. Миф живет до тех пор, пока не завершен процесс фальсификации архетипического образа, процесс отклонения сознанием архетипического образа от самого себя. Человек в самом деле перерабатывает архетипический образ, результатом такой переработки оказываются производные человечески сотворенные образы, ибо всегда "все устремления человечества направлялись на укрепление сознания. Этой цели служили ритуалы, representations collectives, догматы; они были плотинами и стенами, воздвигнутыми против опасностей бессознательного, этих perils of the soul"¹⁶. Образы человеческого сознания стремятся исчерпать бессознательный архетипический образ, пока, наконец, мифология окончательно не претворяется в идололатрию. Идол – это человечески воплощенное божество, в котором посредством воплощения человек притязает на то, чтоб владеть самой сущностью божества, силой, исходящей из этой сущности. Поэтому идол – во-первых, необходимое завершение мифологического сознания (Н. Бердяев, говоря о человеческом познании сокровенного, признается: "Самое же существование в себе, то есть первичное бытие, можно познавать лишь фантазией, символом, мифом"¹⁷), во-вторых, – антипод архетипического образа, полагающего человеческую объектность, а не субъектность. Человечески своевольно воплотить (проявить) надчеловеческое, надмирное как таковое и есть "осуетиться в умствованиях своих" по слову ап. Павла. Смысл Золотого Тельца – в своевольном обличении Бога человеками. Вероятно, евреи вовсе не отрекались от Иеговы, они хотели быть с Богом, однако им требовалось какое-то явное, воплощенное и понятное присутствие Бога. Архетипический образ абсолютно расходится с идолом как со своей копией, содержащей предельную фальсификацию, поэтому в данный момент архетипический образ необходимо предстает как абсолютно Другое, то есть осуществляется как непосредственная данность Другого, когда бессознательное вторгается в сознание в качестве чистого архетипа без всякого опосредования, без адаптационных форм, отчего сознание затопляется бессознательным, отношения отдельного-телесного и всеобщего-бестелесного вновь становятся отношением претерпевания последнего первым.

Два типа соотношения божественного и человеческого, всеобщего и отдельного, бестелесного и телесного фокусируются в принцип Аполлона и принцип Диониса. Принцип Аполлона полагает воплощение, выражение божественного человеком, принцип Диониса – претерпевание человеком божественного, опредмеченное как телесная мутация, страдание и завершающее страдание ничто.

Итак, отношения телесного и бестелесного – это отношения телесного и другого ему. И если одно полагает (ограничивает) другое, то между ними должна присутствовать граница, материализованная в двух поверхностях, по ту сторону каждой из которых развертывается имманентность соответствующего бытия. Дело в том, что телесное, будучи самостью, отдельностью, не приемлет бес-самостности и не-отдельности, отчего телесное воспринимает другое ему, бестелесное, только в качестве ограниченного поверхностью. Однако поверхность бестелесного – лишь проекция телесного в бестелесное, а не собственно поверхность бестелесного, в силу чего она и наполнена содержанием телесного. Бестелесное, присутствуя в отношениях с телесным, приемлет телесное и производную от телесного поверхность, ограничивающую его самость. Преп. Иоанн Дамаскин подтверждает: "Божественный Промысел облекает образами и формами то, что бестелесно и лишено образов, и не имеет телесной фигуры, для руководства нами и для… знания их… применительно к нашей природе"¹⁸.

Поверхность, отделяющая имманентность чистого бестелесного от телесного, то есть поверхность бестелесного, на которой является образ телесного, – это поверхность сущностей. Сущность соединяет отдельное с всеобщим, обусловленное с обуславливающим. Сущность представляет логику развития телесной отдельности, ее динамический закон существования, историю пути и знание неотвратимых перспектив, которые еще не открыты для нее самой. В человеческий мир сущность проникает в качестве архетипических образов.

Поверхность, отделяющая имманентность телесного от бестелесного, – это поверхность смысла. В смысле нет динамики и становления, нет претворения, смысл – действительный эмерджент, возникший в результате освоения телесным бестелесных сущностей телесного. Поверхность смысла – результат организации бестелесного в собственную форму телесного. Смысл – чистая безжизненная абстракция отдельного – это узел наиболее общих (так искажается динамическая природа всеобщего) свойств и обстоятельств существования отдельного, абстракция от существования, от феномена, которая ближе к существованию, нежели к сущности, то есть это абстракция отдельного, представляющая отдельное не как полноту неповторимого бытия, не как единичное, но с точки зрения "отделенности", – безжизненная структура, которая не способна уловить то, что происходит, но которая фиксирует происходящее лишь в модусе ставшего (что произошло или произойдет). В пределе поверхность смысла, преломляя в себе Другое, обездвиживает его и представляет Другое как чистую структурность телесного.

Любое конечное телесное бытие, спроецированное на поверхность смысла, предстает как структура, это значит, что телесное бытие отчуждается само от себя, выводится из себя за границы своей телесности, помещается в отношение с бестелесным и становится бестелесной телесностью. Отношение с бестелесным – это абсолютный вариант отношения с другим, которое является способом бытия в мире конечных телесных феноменов. Смысл возникает на почве причинения со стороны другого.

Смысл причинения (события) не имманентен, чтобы понять смысл, телесному бытию необходимо выйти изнутри себя, потому что замкнутое в себе своими поверхностями бытие ощущает все внешнее как внутреннее, чужое – как свое собственное, причинение со стороны другого – как свое собственное изменение. Смысл – то, что действительно происходит с предметом, – неуловим изнутри предметов, а лишь с точки зрения, которая была бы принципиально внешней всем предметам; эта точка зрения открывает плоскость смысла, исключающую всякую имманентность.

Поверхность смысла, представляющая телесное бытие в его взаимоотношении с Другим как структурность телесного бытия, есть эмерджент поверхности сущностей (архетипических образов, от которых произошли языковые матрицы: "И Слово было Бог", хотя совсем не "слово есть Бог") и телесного бытия. Будучи эмерджентом, поверхность смысла, безусловно, не может замолчать всеобщее и бестелесное, однако, последнее не только безжизненно, ибо выступает как структурность, но и всеобщее-бестелесное, насколько это возможно, трансмутируется в отдельное-телесное, отчего всеобщее и бестелесное представляется на поверхности смысла в лучшем случае как общее и абстрактное. Смысл – по Делезу – совпадает с Событием. Событие – абстракция от ряда реальных происшествий. Абстракция всегда избыточна для конкретного происшествия, случающегося в настоящий момент, она простирается над прошлым и будущим. Событие – предельная (самая обедненная: если хоть что-то еще изъять, событие разрушится), наиболее общая структура происшествий данного рода. Но происшествие – это взаимосцепление некоторых частных моментов, почему происшествие и можно представить как некое единство, получающее свою собственную форму – форму единства – не в телесности частных моментов, а на поверхности смысла.