В 19.30 картинка ожила, во внезапно распахнувшуюся дверь на тротуар опрометью вылетела матерая немецкая овчарка и заметалась вдоль бордюра. Вслед за собакой по степеням степенно спустился высокий мужчина в широкополой фетровой шляпе и длинном плаще, из-под которого виднелись отутюженные брюки и ботинки Ralf Ringer на толстой подошве, все в коричневатых тонах. Шелковый, аккуратно завязанный шарф, изогнутая трубка во рту, задумчивый взгляд, для полноты картины «джентльмен на прогулке» не хватало только длинного зонта в руках. Да и лицо подкачало, не англосакс, с грубыми чертами, с широкими и высокими скулами и общим хищным выражением. Впрочем, согласно женским свидетельствам, лицо было мужественным, открытым и честным. И добавим, сильно, не по сезону загорелым.
Это был Григорий Ильич Воркутинский, с недавних пор, а точнее, полтора месяца, проживавший в квартире № 10, сорокалетний холостяк, популярный, можно даже сказать, очень популярный автор детективных романов.
Воркутинский дал собаке ровно одну минуту на ее дела, потом коротко бросил: «Лаврентий!» Овчарка немедленно пристроилась слева, идеально дополнив своим рыжеватым окрасом общую цветовую гамму. Пара степенно прошествовала по переулку к булочной, где Воркутинский купил хлеб «Семь злаков», и так же степенно двинулась назад.
В 19.42 в арке дома появился немолодой мужчина в старых форменных брюках, раздолбанных кроссовках и мешковатой ветровке. Это был тот самый кремень из дворового подъезда, Кузнецов Алексей Михайлович, подполковник в отставке, Герой России, Афган, Чечня, человек вспыльчивый, резкий и рубящий правда-матку всем в лицо, невзирая на чины и звания, из-за чего сам до больших чинов не дослужился, да и в отставке не удерживался ни на какой работе дольше испытательного срока. Непременный участник всех митингов патриотической оппозиции.
Кузнецов огляделся, заметил приближающуюся пару, сказал: «Привет, пес», – проигнорировав хозяина, сделал четкий поворот направо и направился строевым шагом к центральному входу. Воркутинский снисходительно пожал плечами, подождал, пока Кузнецов войдет в подъезд, и только потом последовал за ним.
В 19.52 Кузнецов появился вновь, затрусил как проштрафившийся салага к арке и через минуту скрылся в ней.
В 19.54 в переулок, разбрызгивая лужи, влетела вишневая «Лада-девятка» и резко затормозила у дверей банка. Из машины выбрался мужчина в короткой коричневой кожаной куртке, Ливайсах классического кроя и цвета и начищенных до блеска черных ботинках. Возрастом, ростом и статью он походил на Воркутинского, даже в крупных и грубых чертах лица можно было уловить какое-то сходство, а женщины так и вовсе не замечали разницы, если принимать во внимание их словесные портреты. Это был Северин Евгений Николаевич, любовник гражданки Чащеевой Таисии Алексеевны, проживавшей в квартире № 3. Человек широко известный в узких милицейских кругах, он по неустановленной достоверно причине играл перед своей молодой подругой роль начальника службы технической безопасности крупного коммерческого банка и откликался на прозвище Мома, этимология которого тоже точно не установлена.
Северин, нервно переминаясь, огляделся влево-вправо по переулку, даже вверх, вынул телефон, нажал кнопку вызова, постоял с задумчивым выражением, слушая долгие гудки, потом посмотрел пришедшее смс-сообщение, удовлетворенно кивнул, достал с заднего сиденья машины пластиковый пакет с надписью «Седьмой континент» и быстро пересек переулок, аккуратно переступая по поднимающимся над водой островкам асфальта. В 19.58 он вошел в подъезд.
В 20.00 в переулок, взвизгнув на повороте, ворвался черный Гелендваген и остановился точно у подъезда. Резко распахнулась правая передняя дверь джипа, над ней показался сначала бритый затылок, потом, без малейшего сужения, мощный столб шеи, затем широкие покатые плечи. Голова повернулась туда-сюда, как башня танка, туловище переместилось к двери подъезда, задержалось на мгновение и скрылось внутри. Через две минуты оно появилось вновь, махнуло окорокоподобной верхней конечностью и вновь исчезло.
В 20.04 мягко открылась задняя дверь джипа, промелькнула черная глянцевая шевелюра, черный кожаный пиджак, черные брюки, последним в подъезд втянулся лакированный черный ботинок. Это прибыл владелец мансардового этажа, сорокалетний бизнесмен Магомедов Гаджи-Гусейн Магомедович, дагестанец, как уже было сказано, человек, хорошо известный в мэрии и московских деловых кругах. Список видов деятельности, которыми он занимался, был бесконечен, как статьи Уголовного кодекса, и столь разнороден, что никто не мог точно сказать, что приносит ему основной доход. Впрочем, ни разу не привлекался, разве что в юности, которая у большинства кавказцев скрыта под сенью гор.
В 20.14 из подъезда вышел Северин и стал неспешно прогуливаться по тротуару вдоль дома. Через минуту он принял телефонный звонок, размеренно произнеся в ответ четыре слова: «Да. Да. Да. Целую». После чего посмотрел на часы, удовлетворенно кивнул головой и продолжил свою прогулку. Из джипа вылез водитель, близнец охранника, закурил, привалившись к машине, и за отсутствием другого занятия принялся наблюдать за Севериным.
В 20.17 в арке возник уже знакомый нам Кузнецов Алексей Михайлович с объемистым пакетом в правой руке, остановился, оглядываясь влево-вправо по переулку, даже вверх, потом сделал несколько шагов к подъезду и опять остановился. Лицо его, какое-то взволнованное и даже растерянное, вдруг затвердело и обрело выражение непримиримой классовой ненависти, обрушившейся на боевую машину абреков и ее водителя и рикошетом задевшей Северина. Герой России презрительно сплюнул, перехватил пакет левой рукой и уже было совсем собрался идти на прорыв, но в этот момент в конце переулка показался небесно-голубой Пежо-406.
Машина остановилась, едва не уткнувшись в задний бампер джипа. Левой рукой Северин широко распахнул приоткрывшуюся дверь со стороны водителя, а правую выбросил к сидевшей за рулем симпатичной брюнетке. Это была упоминавшаяся уже Чащеева Таисия Алексеевна, проживавшая в квартире № 3, 28 лет, не замужем, рост 1.67, вес 58, владелица рекрутингового агентства «Таис».
Далее состоялся следующий диалог, позднее достаточно точно реконструированный в основных моментах по показаниям всех участвовавших в нем лиц и беллетризованный нами в моментах несущественных для максимального соответствия ходу времени.
– Привет, дорогой, – сказала Таисия и, опершись на руку Северина, выбралась из машины, чмокнула мужчину в щеку, – ты как всегда приехал заранее. А я лечу, пробок никаких, да и машин тоже почти нет, думаю, вот приеду раньше времени…
– Ну что ты… В графике. Как обычно, – Северин, улыбаясь, вернул поцелуй.
– Лечу, а сердце не на месте, – продолжала между тем Таисия. – Целый день не на месте, предчувствие. Что-то непременно случится. Нехорошее. У тебя на службе все в порядке?
– Да. У нас эти выходные вообще одни из самых спокойных.
– Нет, ты не понимаешь, при чем здесь эти выходные? Сегодня! Сегодня же пятница, тринадцатое!
– Ну и что?
– Как что?! Катаклизмы разные, ужасы всякие, компьютеры глючат, сети сбоят, даже и нейронные у людей в головах, вот те и начинают вытворять такое, что в обычный день им и не приснится. Научный факт, я с утра в Интернете читала.
– Этот пакет – в квартиру? – деловито спросил Северин.
– Да. Дары леса. Ты не поверишь…
В этот момент (в 20.21 согласно данным камеры внешнего наблюдения) из подъезда дома вышел Воркутинский в сопровождении собаки, отрывисто пролаявшей «Гав! Гав! Гав!»
– Здравствуй, Лаврентий! Иди ко мне, красавец, дай я тебя обниму, – Таисия наклонилась, раскинув руки.
Пес чуть склонил голову набок, бросив взгляд на хозяина. Тот едва заметно кивнул. Пес подошел к женщине и позволил потрепать себя по загривку, даже махнул пару раз хвостом, изображая удовольствие.
– Девочек, вижу, на даче оставили, – сказал Воркутинский.
– Да. Девочкам там хорошо, – ответила Таисия, продолжая гладить пса, – целый день на свежем воздухе, бегают на воле, играют. Вот только Лаврентию теперь поиграть не с кем. Приезжайте к нам, порезвитесь… – и, без перерыва: – Ой, Мома, у меня, кажется, ни крошки хлеба дома. Сходи в булочную, а то сейчас закроется. Мне – с отрубями!
