– Почему вы мне это рассказываете?

– У меня к нему личный счет. Не такой, как у вас, но всё же существенный – для того, чтобы освободить ему карьерную лестницу, меня выперли на пенсию.

– И что вы ждёте от меня?

– От вас, молодой человек? От вас обоих! Жду, что вы сожрёте друг друга!

Ульяшин достал ручку и записную книжку, Шилобреев продиктовал ему фамилию и адрес, и они расстались, не сказав больше ни одного слова.

Вячеслав Вячеславович Мельников пребывал в самом радушном состоянии духа. С некоторой завистью признаемся, что и мы на его месте пребывали бы в этом самом, знакомом нам больше по описаниям состоянии. Сын-первоклассник надежно блокирует тёщу на даче, жена вчера уехала в Сочи, его же самого неотложные дела задержали в столице. Но эти дела ни в коей мере не препятствовали его намерению оправиться на закрытые корты (не в том смысле, что под крышей, а закрытые для неприобщённых) и сыграть там микст в паре с очаровательной девушкой, чьи недвусмысленные авансы позволяли надеяться на полновесную и незамедлительную оплату. Да и во всём остальном у него был полный порядок, в точном соответствии с заслугами и положением отца, так что в чём-то и его, Вячика, положение можно было назвать заслуженным.

Конечно, он не был, пока не был, следователем по особо важным делам Генпрокуратуры, но Шилобреев Иван Пантелеймонович нисколько не преувеличивал, объясняя причины своего собственного увольнения. Карьерная лестница не терпит пустоты, все ступеньки заняты, и для того чтобы определить на одну из них, пусть и в самом низу, нового человека, необходимо выпихнуть кого-нибудь другого. Недальновидный руководитель выкинет самого беззащитного с одной из низших ступенек и утвердит на его месте нового протеже. И получит в результате одного довольного и множество недовольных, потому что к уволенному прибавятся и все вышестоящие, справедливо усматривающие в чужаке непосредственную угрозу их положению. Опытный аппаратчик выберет жертву где-нибудь на верхних ступеньках, такая жертва всегда есть на заметке, нужна только благоприятная ситуация, чтобы удовольствие от расправы совместить с пользой для себя. Жертва устраняется, все нижестоящие поднимаются на одну ступеньку и освобождают ту, ради которой и затевается вся эта комбинация. В результате множество довольных и лично благодарных, а на единственном недовольном поставлен жирный крест.

Вот в таком радушном настроении Вячеслав Мельников вышел из подъезда и, слегка помахивая супердефицитной импортной сумкой со специальным отделением для ракеток, направился к своей новенькой «девятке». Что за наглость?! На низком капоте сидел незнакомый рыжеватый парень и угрюмо смотрел на приближающегося плейбоя. И тут радушное настроение сыграло с Мельниковым плохую шутку – не оценил он парня, да и крикнул совсем не грозно: «Тоже мне лавочку нашёл! Давай проваливай, и чтобы я тебя больше около нашего дома не видел».

Свою ошибку он осознал позже, уже сидя на водительском сидении с заломленной назад левой рукой. Вообще, рабочая у него была правая, но что с ней делать в таком положении.

– Всё, всё, хватит, – хрипел Вячик, – нужны деньги – забирай, даже сумку можешь забрать. Даю десять минут форы.

– А мне спешить некуда, – спокойно сказал Володя, это был, конечно, он, – мне поговорить охота. Есть пара вопросов.

– Ты кто?

– Ульяшин. Слышал, поди, такую фамилию?

Вячик фамилию вспомнил, хотя и с некоторым трудом. Давняя была история, он её постарался вытравить из памяти. Крепко его тогда подцепили, ничего не оставалось, кроме как сделать всё, как велели. Потом нехорошо получилось, жаль парня, но он же не знал, что так получится. Да даже если бы и знал! Сашка сам виноват, думать надо было! Да и у него пятнышко в личном деле осталось. Хотя с годами понял Мельников, что пятнышко в биографии карьере не вредит, а во многих случаях даже помогает, если, конечно, пятнышко заметно только немногим высокостоящим. Никто из руководителей не любит рыцарей без страха и упрека, вроде, хороший работник, но в самый ненужный момент вдруг упрётся рогом, попрёт на принцип, и нет с ним никакого сладу.

– Ну, положим, слышал, – нехотя процедил Вячик.

– Тогда рассказывай.

– Что рассказывать?

– Всё как было, то и рассказывай, – сказал Володя и слегка придавил руку.

– А что тут рассказывать? – вяло возмутился Вячик. – Вызвали куда надо, объяснили, что делать, дали пачку долларов, я передал её Александру и попросить передать дальше, кому было указано. А потом всё честно рассказал следователю.

– Честно – это о том, как вызывали куда надо?

– Это не имело к делу никакого отношения!

– А что имело? Ведь не для своего удовольствия гэбэшники эту провокацию затеяли?

– Откуда мне знать?! Поначалу думал, под моего предка копают. Оказалось – нет, сразу отстали.

Ульяшин отпустил руку и выскользнул из машины. Вячик помассировал руку, вместе с кровотоком к нему возвращалась его злобность.

– В порошок сотру! – прошептал он в спину Ульяшину, чуть приспустив стекло.

– Кишка тонка! – Ульяшин резко развернулся и приник к дверце машины. – Хоть ты и Мельников, но горазд молоть только языком. А вот я, придёт время, тебя за яйца подвешу. Запомни! Живи – и помни! Помни – и жди!

Что-то такое мелькнуло в глазах Ульяшина, что Мельников ему поверил, полностью и безоговорочно. Со временем это впечатление стёрлось, но вспыхнуло вновь с ужасающей ясностью через много лет. Он, генеральный прокурор России, лежал на спине абсолютно голый, со связанными руками и ногами на бетонном полу в каком-то подвале. Какие-то люди суетились вокруг него, прилаживая к вделанному в потолок крюку блок и перекидывая через него толстую, миллиметра в три, проволоку. И до того, как чужие руки приподняли его дряблые, но ещё вполне работоспособные гениталии, он понял, что ему предстоит. «Нет!» – закричал он. «Ишь как завизжал, – усмехнулся один из мужчин, заматывая проволоку вокруг основания гениталий. – Звон своих должников не забывает. Давай, ребята, вира помалу!» Острая боль пронзила Вячика, его тело изогнулось дугой и вот уже голова и пятки оторвались от пола, но почти сразу раздался какой-то чавкающий звук и Вячик рухнул обратно на пол, проволока качнулась над ним и сбросила ему на грудь, к самому лицу какой-то кровавый кусок плоти.

– Экая незадача – сорвался! – Да, недолго повисел! – Чего делать-то будем? – Было сказано – подвесить. Больше никаких указаний не было. Так что пусть лежит. Начальство разберётся, – слышал он угасающим сознанием. Жизнь медленно вытекала через рану в паху.

Господи, какие страсти! Совсем они здесь не к месту. Они из другой оперы, точнее говоря, из другой части романа. У нас сейчас всё больше разговоры, размышления, светлые надежды, воспитание чувств. Обещаю впредь не забегать вперёд.

Олег получил маленький жизненный урок, урок «ожидания». Результаты экзамена обещали объявить на третий, максимум четвёртый день. Олег вставал рано утром, приезжал в университет загодя, час нарезал круги вокруг приемной комиссии, едва открывались её двери, врывался внутрь. Дежурившие в комиссии молодые девушки только посмеивались: «Не переживай, до следующего экзамена точно сообщат! Нетерпеливый абитуриент пошёл!»

Такого не было никогда – результаты экзамена сообщили только на девятый день, за день до экзамена по физике. Олег к этому дню похудел на пару килограммов и перестал адекватно реагировать на происходящее. День на пятый он решил проверить свои решения, нашел пару ошибок и впал в ступор, потом проверил все ещё раз и успокоился, ближе к вечеру начал проверять всё по новой, нашёл ещё ошибки и опять впал в ступор, опять проверил, убедился в правильности решения, изорвал в мелкие клочки все бумажки и отправился в шахматный клуб. Там был полный сбор – ждали комментария какого-то международного мастера по поводу первой партии матча Фишер – Спасский. Эта тема уже много недель не давала покоя всему населению Страны Советов, не говоря уже о поклонниках шахмат. Восхищение гением Фишера, онемение перед его феерическими победами, даже над непробиваемым Тиграном, вступали в непреодолимое противоречие с советским патриотизмом, признаться в котором в то время не считала зазорным даже весьма продвинутая молодёжь. Кто кого, мы их или они нас – так ставился вопрос. Одиннадцатого июля всё встало на свои места – игра Фишера вкупе с комментариями международного мастера вызывала лишь недоумённый смех в павильоне, все праздновали нашу победу, чуть подпорченную разочарованием в недавнем кумире. «Так проходит земная слава», – подумал Олег по-русски, отчасти для того, чтобы нам было проще его понять, а отчасти потому, что всё это было очень созвучно его настроению.