Дом был небольшим. Видимо, второй этаж тоже состоял из двух комнат, а может, из одной. Единственная возможность проникнуть в эти комнаты - по лестнице, о которой я уже упоминал. Эта же лестница вела и на чердак. На какое-то время в доме установилась тишина. Видимо, обе стороны соображали, как же действовать дальше. Еще раз пытаться атаковать по лестнице, думал я, - перестреляют. Попробовать гранатами? Очень сложно. Лестница имела такой изгиб, что бросать гранаты можно было только вслепую, а выскочишь на более удобную позицию - пулю получишь.

Тогда я кричу своему ординарцу:

- Жданов! Слышишь меня?!

- Слышу! - откликается Алексей.

- Судя по всему, потолок под вами не очень крепкий. Пробейте в нем дыру и забросайте фрицев гранатами. Понял?

- Понял! - ответил Жданов, хотя я и не был уверен, есть ли у них гранаты вообще: в горячке боя могли все использовать.

- Тогда давай!

В это время в коридоре взрывается одна граната, затем другая. Инстинктивно бросаемся на пол, хотя мы находимся в таком укрытии, что осколки нам не угрожают. Ага, наши переговоры гитлеровцев бесят! Нервничают они. И как бы в подтверждение моих догадок враги начинают вести огонь из автоматов так, что от старой лестницы только щепы летят да штукатурка со стен валится.

И вдруг немцы затихли. А мы явственно услышали на чердаке тяжелые удары, которые сотрясали весь дом. "Черти! - мелькнуло в голове. - Что они там такое тяжеленное нашли? Чего доброго, вместе с перекрытием завалятся фашистам на голову". А сверху раздавалось методическое: "Гух! Гух!" Это, кажется, выводит гитлеровцев из себя. Со второго этажа послышался испуганный голос:

- Рус! Переговор!

- Сдавайтесь! Хенде хох! - ответил я.

Слышно было, как фашисты о чем-то переговариваются. Наши продолжают бить по перекрытию. И голоса на втором этаже стали громче: похоже, немцы о чем-то спорят. Затем послышалась у нас над головой какая-то возня, раздались две короткие очереди. Затем все тот же голос:

- Рус! Хорошо. Плен. Гитлер капут!

На лестнице, ведущей со второго этажа, показалось шесть немцев. Они шли без оружия, с поднятыми вверх руками.

Поднявшись на второй этаж, мы увидели двух убитых немцев: солдата и офицера. В спине обер-лейтенанта торчала финка. Правой рукой он судорожно сжимал автомат. На лице застыли испуг и удивление.

В ходе допроса пленных выяснилось, что большинство немцев склонялось к тому, чтобы сдаться. Но обер-лейтенант был против. Он же и убил очередью из автомата одного из солдат, который настаивал на сдаче в плен. Но и сам офицер был убит своими подчиненными.

Я не удержался и спросил Жданова:

- Алексей, чем это вы так сильно на чердаке грохотали?

- Да это чугунный котел там валялся! - объяснил со смехом Жданов. Шума много, только потолок мы этим котлом и за два дня не пробили бы.

Быстро таял день. Над Одером и на его западном берегу вставал туман. Небо нахмурилось. Низкие дождевые тучи, подгоняемые холодным северным ветром, ползли тяжело и угрюмо.

На передовой установилась минута затишья. Смолкла канонада. Спокойно догорали дома и деревья, дымились развалины Ной-Глитцена и Ной-Горнова.

Наскоро пообедав, наша рота пришла в первый стрелковый батальон, и вместе мы стали выдвигаться к Фалькенбергу, чтобы перерезать шоссе Хохенфинов - Кетен. Действующие впереди нас батальоны 37-го полка наткнулись здесь на организованную оборону фашистов. После двух безуспешных атак они готовились к третьей, перестраивая свой боевой порядок, и поджидая подкрепления. Нашей штурмовой группе было приказано прорвать вражескую оборону на участке двугорбой высоты и одинокого дома.

Двигались мы уже в сумерках. Когда втянулись в лес, дозорные во главе с гвардии сержантом Рыковым донесли, что впереди нас и в направлении нашего движения идет колонна фашистов. Я удивился, приказал лейтенанту Я. Павлову проверить эти данные и доложить более точно. Не верилось, что между нашими полками могут находиться немцы.

Вскоре командир взвода вернулся и подтвердил:

- Все правильно. Впереди совершает марш колонна фашистских солдат. Человек пятьдесят. Похоже, что они собираются делать привал.

- Похоже или делают?

- Делают!

Остановив роту, я посоветовался с офицерами. Были высказаны разные предположения. Либо немцы выходят из окружения, либо они совершают какой-то маневр, либо просто заблудились. Стрельба идет вокруг. Попробуй разберись, где фронт, а где тыл. Так или иначе немцев надо было перехватить, не то они зайдут в тыл 37-го полка и наделают много бед.

- Вот что, - объявил я свое решение. - Этенко со взводом обойдет фашистов и устроит на их пути засаду. А мы подопрем их с тыла. Задача ясна? Вперед!

Пока немецкие солдаты ужинали, гвардии лейтенант Этенко обошел их бивуак и расположил автоматчиков по обе стороны лесной дороги. Оставшиеся два взвода тем временем тоже вплотную сблизились с фашистами. А те, к нашему изумлению, будто и не было войны, пользовались без всякой предосторожности карманными фонарями, громко переговаривались. Гвардии лейтенант Павлов нетерпеливо посматривал на меня - дескать, пора атаковать.

Однако меня насторожило такое странное поведение противника. Обычно немцы выставляли на привалах секреты, часовых, строго соблюдали маскировку. А перед нами были какие-то другие немцы, и я решил повременить с атакой. Подозвав санинструктора роты гвардии старшину Гончара, который неплохо знал немецкий, поручил ему с двумя автоматчиками подкрасться к гитлеровцам и послушать, о чем они говорят.

- Понял! - ответил он и исчез в наступившей темноте.

Не прошло и пятнадцати минут, как Гончар возвратился, ведя тощего долговязого немецкого юношу. Его короткая шинель была расстегнута, солдат одну руку держал вверх, другой поддерживал брюки.

- Плен, плен, - быстро повторял он, то ударяя себя в грудь рукой, то вновь поднимая ее вверх.

- Гитлер капут? - спросил его Павлов.

- Я-я, капут! Гитлер капут! - обрадованно закивал он головой и, показав туда, откуда его привели, вновь быстро заговорил: - Плен, плен.

Все переглянулись. Если мы верно понимали этого немца, вся их колонна шла сдаваться в плен. Правда это или нет?

- Может, и верно хотят сдаться? - высказал предположение Павлов. Ведь понимают же они, что война проиграна, что Гитлер капут.

- Капут, капут! - повторил пленный.

- А что, товарищи, все может быть, - вмешался в разговор гвардии старший лейтенант Яцура. - Давайте отошлем его обратно. Убежит - не велика беда. Фашисты окружены. А если и вправду они собрались сдаваться? Думается, они сами выйдут колонной и, как принято, сдадут оружие. С немецкой пунктуальностью...

Предложение Яцуры показалось мне разумным.

- Хорошо! Отпустим его. Пусть идет и расскажет все своим! - принял я решение и, обращаясь к долговязому немецкому солдату, сказал: - Гут, иди туда. Веди всех в плен. Ясно? Плен!

Немец сначала не понял, о чем речь, но, когда гвардии лейтенант Павлов показал ему, что надо делать, и легонько подтолкнул, обрадованно закивал, приговаривая:

- Я-я, плен, плен. Аллее, аллее...

Приняв необходимые меры предосторожности, мы стали терпеливо ждать.

Вскоре в стане фашистов послышались резкие, гортанные команды. А еще через десять минут на лесной дороге показалась колонна немцев. Впереди с поднятыми руками - в одной палка с белым платком - офицер, за ним - три унтер-офицера, и лишь потом - солдаты. Все они поочередно подходили ко мне и складывали на землю в ровные ряды автоматы, винтовки, фаустпатроны. Когда процедура сдачи оружия была закончена, офицер вновь скомандовал, и гитлеровцы быстро выровнялись в шеренгах.

Выделив двух автоматчиков, я приказал им отвести пленных к штабу полка и оставить часового возле трофейного оружия. А рота начала вновь выдвигаться на указанный рубеж.

Не хочу кривить душой, не без удовольствия представлял я, как командир полка будет приятно удивлен, когда ему доложат, что рота, которой я командую, пленила столько немцев.