Слушая выступления генерал-полковника Белова, командира нашей дивизии гвардии генерал-майора Малькова, других товарищей, я невольно увлекся и начал думать, как практически решать поставленные ими задачи, что надо сделать в первую очередь, во вторую...

- Манакин! - толкнул меня в бок командир полка. - Ты о чем задумался? Твою фамилию командующий назвал, хвалил за подготовку гребцов. Слушай внимательно!

Собрание партактива дивизии приняло развернутое решение. Из него я и сейчас помню главное - наша дивизия форсирует Одер первой, и нам, коммунистам, надо вступить на западный берег реки тоже первыми.

С берегов озера Дамшер-Зее, где наш полк стоял до 11 апреля, мы стали выдвигаться пешим маршем к Одеру на рубеж населенный пункт Альткюстринхен, железнодорожный мост. Шли ночью. Особенно удивила нас одна покинутая немцами деревня. В ней было тихо и пусто. Голодный брошенный скот метался по улицам. Недоеные коровы жалобно мычали, тыкались в людей своими теплыми и влажными мордами, смотрели на нас добрыми и широко открытыми глазами. Они ждали помощи от человека, долго еще шли за нами следом и ревели так, будто плакали взахлеб.

К 15 апреля дивизия полностью подготовилась к форсированию Одера. По решению командира соединения первым на штурм вражеской обороны должен был пойти 37-й полк, которым командовал бывший комиссар нашего 32-го полка гвардии подполковник Р. И. Мильнер.

Учитывая большую глубину обороны фашистов, боевой порядок дивизии был построен в три эшелона для постоянного наращивания силы удара из глубины, и особенно после захвата плацдарма. Наш 32-й гвардейский стрелковый полк находился в третьем эшелоне дивизии.

Форсирование Одера началось во второй половине дня 16 апреля после сильной артиллерийской подготовки и массированных налетов авиации. Потребовалось почти десять часов ожесточенного боя, чтобы один из батальонов полка сумел захватить небольшой плацдарм на западном берегу реки. Яростные рукопашные схватки там продолжались и ночью.

Утром 17 апреля фашисты подтянули резервы и вновь начали мощную контратаку. Ее поддерживало несколько танков и самоходных установок.

Находясь на командном пункте полка (Волков приказал "быть под рукой"), по телефонным и радиопереговорам, которые вели штабные офицеры, я понимал, какое тяжелое положение сложилось там, на противоположном берегу Одера, в нашем батальоне. Плацдарм есть плацдарм: клочок отвоеванной у врага земли, неподготовленный заранее к долговременной обороне. А если и есть на нем какие-то оборонительные сооружения, то они все приспособлены для отражения атак со стороны реки. Доты и дзоты ведь не развернешь на сто восемьдесят градусов, да и траншеи не всегда просто переоборудовать.

Вот в такой приблизительно обстановке батальону 37-го полка приходилось отражать одну за другой вражеские контратаки. На том берегу Одера находился и радист гвардии старшина Вячеслав Семин, с которым меня до сих пор связывают самые теплые отношения. Потом мы не раз возвращались к этим ожесточенным боям на плацдарме, и он всякий раз с волнением рассказывал, какие трудные часы и минуты им пришлось пережить. Иногда бойцам казалось, что силы на исходе. Несколько раз Вячеславу Павловичу приходилось оставлять радиостанцию и с автоматом в руках отражать контратаки фашистов. Он надеялся, что комбат вот-вот срочно попросит подкрепление, но когда возвращался к радиостанции, то получал спокойную команду: "Передавай! У нас порядок. Третью контратаку успешно отбили..."

"У нас порядок..." Но людей становилось все меньше. Один за другим гибли товарищи. Уже некому было оказывать помощь раненым. Жестоки законы войны! Кто-то должен взять на себя основной удар, до конца, пусть даже ценой своей жизни, выстоять ради того, чтобы остальные подразделения и части могли осуществить задуманную операцию. Мы, фронтовики, хорошо знали, что значит отвлекающий маневр, но разве можно смириться с гибелью людей, когда тебе кажется, что есть возможность прийти им на помощь!

Вот и мы тогда, понимая, в какое критическое положение попал батальон соседнего полка, недоумевали, почему же командование так непозволительно медлит, не посылает на западный берег Одера резервы. Ведь прилегающие к реке леса были переполнены войсками. Мне, командиру роты, тогда было трудно понять весь замысел вышестоящего командования. По своей молодости, горячности хотелось быстрее идти в бой, чтобы помочь товарищам.

Но только потом мне стал понятен замысел командира дивизии. Он знал, что форсирование Одера на лодках сопряжено с большими потерями, и поэтому переправлял на тот берег столько рот, сколько необходимо, чтобы удержать плацдарм. А в это время в лесу трудились в поте лица инженерно-саперные подразделения. В ночь на 18 апреля они навели понтонную переправу через Одер, ту самую переправу, сооружение которой вошло в историю Великой Отечественной войны как дерзкая, смелая операция. По понтонному мосту утром беспрепятственно и с мизерными потерями переправился еще один полк нашей дивизии. А в полдень, чтобы развить успех и окончательно сломить сопротивление противника, командир дивизии решил ввести в бой и наш 32-й полк.

Перед началом выдвижения к нам приехал на "виллисе" редактор дивизионки гвардии майор Веревкин и вручил листовки об отличившихся при форсировании Одера. Эти листовки бойцы читали уже в движении. Помню, все мы восхищались мужеством командира батальона гвардии капитана А. С. Волнова, руководившего штурмовой группой, первой переправившейся на берег, занятый врагом; отвагой гвардии старшины В. М. Кузьмина, который первым вступил на той стороне в яростную рукопашную схватку. Он лично уничтожил несколько фашистов, захватил в траншее противника пулемет, прикрывал высадку роты и ее организованное вступление в бой. Пять раз был ранен старшина, но поле боя не покинул. За этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В листовках рассказывалось об инициативе, находчивости бойцов. Помню, как хорошо описывались действия снайпера гвардии рядового В. Ф. Кравченко. Хорошо маскируясь на поле боя, он подполз к самым траншеям врага и снял несколько фашистских пулеметчиков. А когда противник предпринял контратаку, Кравченко уничтожил одиннадцать офицеров и унтер-офицеров врага, чем дезорганизовал действия целого гитлеровского батальона.

В полдень после мощного огневого налета наш полк атаковал населенный пункт Габов. Отличился здесь второй батальон. Зайдя по небольшому оврагу в тыл фашистов, две роты этого подразделения стремительным броском захватили третью траншею немцев и оттуда ударили в спину гитлеровцам, оборонявшимся во второй и первой траншеях. Те в панике бежали из Габова.

Через три часа полк подошел к населенному пункту Ной-Горнов. Здесь, на северной окраине поселка, произошла жестокая огневая дуэль между двумя ротами - нашей и фашистской. Не дав возможности гитлеровцам как следует закрепиться, наши автоматчики сблизились с ними, захватили несколько полуразвалившихся домов и метким огнем с чердаков выбили немцев из поселка.

В этом коротком поединке смелость и смекалку показал Алексей Жданов. На одном из этапов боя сложилась такая ситуация. Третий взвод ворвался в двухэтажный дом, быстро занял первый этаж, а мой ординарец вместе с гвардии рядовым Романовым, увлекшись боем, каким-то образом проскочили второй этаж и оказались на чердаке.

Удивительным это было потому, что на втором этаже засели фашисты. Каким образом они проворонили двух наших бойцов, трудно сказать, но когда остальные наши бойцы попытались по неширокой деревянной лестнице подняться наверх, то наткнулись на такой автоматный огонь, что только чудом остались живы. Мы, как горох, скатились вниз и сразу же рассредоточились по коридору и двум комнатам первого этажа. Ситуация сложилась редкая для уличных боев: на чердаке наших двое, внизу нас человек десять или больше, а между нами гитлеровцы. Судя по плотности автоматного огня, не менее пяти человек. Вот такой образовался "пирог".