Подумать. Ну, подумаем, значит. Мне в Зону Яковлевым ход заказан, с ним разговаривать бесполезно. Но Гавриил сейчас в ЦАЯ, под Москвой. Соответственно визировать и лично подписывать разрешительные путевки не станет. Уже хорошо… так. Белорусское руководство филиала НИИАЗ меня, естественно, лично не знает, хотя статьи старшего научного сотрудника, полевого инструктора НИИАЗ Семенова Андрея Владимировича наверняка видело. Да и карточка есть. Солидная такая, темно-зеленая, с круглыми печатями и моей физией на обороте – электронное удостоверение. И у Хип тоже карта – салатовая, с солнечной, улыбчивой фотографией, – и там уже не полевой лаборант, а младший научный, в штате. Но даже с этими железобетонными пропусками никто нас в Зону не пустит просто так. И думать можно забыть самим туда прорваться. А лезть дуром, через ленточку и дикарями, – серьезнейший риск и Пенку не найти, и на нары надолго присесть, и Институт подставить – у белорусов с этим крайне строго. Не заметишь ты маленькую камеру-регистратор в еловых ветках, которая на движение реагирует. Там объектив с ноготок, и корпус – чисто веточка-обрубыш, серой корой прикрытый. Камеры эти, конечно, не везде и предназначены в основном для регистрации разной живности, буде той вздумается из Зоны на «чистую» землю прогуляться. Но и нас «щелкнет» без проблем, и увидят коллеги из братской страны на фото совсем не зверюшек. Со всеми, как говорится, вытекающими. Сами не пройдем, короче. Выручай, Айболит. Выручай, дружище. Без тебя нам никак.

Молча поднявшись с пола и чуть не поскользнувшись на пластике карты, я подскочил к радиотелефону. Хоть бы Проф не выехал еще из гостиницы в Институт, так как там вся связь обычно или глушится, или улавливается любознательными спецами из отдела безопасности. Не сказать, что там работают пинкертоны, но рисковать все же не стоило. Мельком взглянул на часы – половина седьмого. Проф явно уже не спит – то, что он классический «жаворонок», я давно понял по совместным походам. После двух гудков профессор взял трубку.

– Доброе утро, Лунь. Что-то случилось?

– Доброе, Игорь Андреевич. Да, случилось. Нам нужно в Зону. В «Метастаз».

В трубке повисла долгая пауза.

– Я так понимаю, что это очень важно, иначе бы вы не звонили. Это связано с Пенкой, верно? – тихо спросил профессор.

– Да, Игорь Андреевич. Именно так.

Следующая пауза затянулась дольше, и я услышал, как Айболит тяжело вздохнул:

– Друг мой… вы ведь помните, что я вам говорил относительно так называемых сеансов связи. Это… это очень серьезно. И мы говорили как раз о Белорусской Зоне в мой приезд. Теперь все понятно.

– Профессор, я прошу вас как друга. Как ученого. Мне действительно требуется ваша помощь.

– Да-да, я понял вас, сталкер. Я не могу вам помочь, простите меня. В этом – не могу. Прошу вас, очень прошу – обратитесь к врачу. Незамедлительно.

В трубке послышались короткие гудки.

Я осторожно положил телефон на стол. Не вышло. Тогда будем размышлять дальше. Думай, башка, думай лучше… новую шапку куплю, если справишься. Но шло время, а дельных мыслей не возникало. У меня в НИИАЗ больше не было таких связей и по-настоящему хороших друзей, которым можно было бы довериться. Мелихов в Челябинске, Скиф давно пропал в Зоне, и от тех, кто ушел еще дальше, давно ни слуху ни духу. Не знаю даже, живые ли. Придется, видно, самим.

Запиликал телефон.

– Еще раз здравствуйте, Лунь, – послышался голос профессора, тихий и смущенный. – Прошу меня извинить, сказал, не подумав. Нехорошо вышло, право слово, извините. Я непременно постараюсь помочь вам, посмотрю, что можно сделать. Позвоню после обеда.

Отстучали нестройными ударами в майскую ночь колеса поезда. Остались позади сданный под охрану дом, старая беседка и стремительно теплеющее синее море, маета с билетами и обменом, хмурый, немного сонный таможенник. Смутно мелькнули сквозь беспокойный, обрывистый сон огни мокрых городов и холодные сквознячки долгих остановок, когда с перрона затягивало в купе табачный дух. Гомель встретил мелким промозглым дождем и острой серой свежестью раннего утра. Розоватая краска высокого трехэтажного вокзала потемнела от частых капель мерно сыплющейся мороси, и несколько елок на фоне темно-серого, хмаристого неба выглядели почти черными. Женский голос со звонким эхом объявил, что прибыл поезд «далёкага накіравання Адэса – Гомель», и вереницы пассажиров сонно потащились под крышу здания, подальше от холода, порывистого ветерка и падающей с неба воды. М-да. Всего-то шестьсот с небольшим километров, а какая разительная перемена. Впрочем, метеоцентр не зря предупреждал о холодном циклоне над Беларусью и северных ветрах. Май в этом году определенно неудачный.

– А в Крыму сейчас тепло. Уже купаться можно. – Хип поежилась, плотнее запахивая куртку. – Никогда здесь не была. В Беларуси… а погодка совсем как у нас, но только осенью.

– Это в Вологде?

– Ага. – Хип усмехнулась. – Все ты помнишь. Пойдем. Умираю как хочу горячего кофе, чтобы и погреться, и проснуться сразу.

– Да, не помешает. Только учти, стажер. Тут мы с тобой цивилизованные люди, Алена Андреевна. Никаких луней тут не летает, и Хип тоже не водится.

– Бр-р… Поняла, хотя и непривычно, Андрей Владимирович. Ух-хх… аж язык ломает заодно с мозгами. Скорей бы домой, чтоб уже друг друга по-человечески называть.

Я не удержался и хохотнул. «Алена Андреевна» поняла, тоже прыснула, и мы отправились к зданию вокзала, дабы обменять оставшиеся гривны на вполне себе суровые рубли. Кофе на двоих в местном кафе обошелся в четыре рубля и еще в девятнадцать – загадочные «колдуны» и «печень по-гомельски», что изначально и не планировалось, но под кофей аппетит разгулялся как надо. Я для себя решил, что неплохо было бы разжиться рецептами. Чуть позже эту же идею мне подсказала и Хип.

Профессор Зотов прибыл в забавном желтом дождевике, похоже, перешитом из лабораторного костюма химической защиты.

– Очень рад, очень рад, здравствуйте, друзья мои. – Проф горячо пожал руки. – Что же вы? Уже позавтракали? Напрасно, напрасно. У нас в Институте великолепная столовая для своих, и по очень умеренным ценам. Здесь, право же, дороговато.

– Спасибо, профессор. Это любопытство к местной кухне, скажем так, и горячая пища – самое то, что нужно в такое утро, как сегодня. Сталкерская привычка, мы люди простые. Видим еду – едим, чего ждать?

– И как вам местные блюда?

– Впечатляет. – Хип сладко и немного сонно улыбнулась. – Мне понравилось, очень вкусно. Будем возвращаться – зайду еще.

– Это, право, радует. Только вот погода сегодня мерзкая, признаться. – Проф поправил дождевик. – Неделю как зарядило. Впрочем, послезавтра уже обещают тепло, солнце и лето. Посмотрим. Садитесь в «Газель» с эмблемой Института, она вон там, на стоянке, устраивайтесь поудобнее. До Брагина ехать долго, можете поспать, если в поезде не вышло. Я, пожалуй, тоже возьму кофею.

Хип сразу же засопела и сладко проспала всю дорогу. Посапывал и профессор, да и я периодически нырял в мягкую полудрему – ночь в поезде почему-то совсем не дала отдыха. Машина Института шла очень тихо, едва слышно, с каким-то электрическим гудением работал двигатель, в салоне не чувствовалось характерного, неистребимого бензиново-угарного душка, и водитель ни разу не останавливался у заправок. Гораздо громче двигателя шумел и посвистывал встречный воздух, да с гулом проезжали мимо редкие автомобили. А сплошные облака уже расходились, в разрывах тяжелых туч все чаще мелькало солнце, и по мокрой дороге медленно ползли с севера на юг обширные светлые пятна. Поля сменялись невысоким лесом, мелькали непривычные глазу, свежие, как березовый сок, названия белорусских деревень, памятники, гнезда аистов на высоких столбах и водонапорных башенках. Дорога убаюкивала, и даже не верилось, что еще несколько десятков километров, и начнутся совсем иные земли – давно не жилые поселки, заросшие поля и рощи ПГРЭЗ – «Зоны 2».