– Вы сами арестованы! – Хариус выхватил «смит-вессон».

В это время подошла вторая шлюпка. С грохотом высаживались матросы, шагнул на палубу Клотт.

– Лейтенант Клотт! Капитан Красс предал экипаж и корабль, я арестовал его! – Хариус почти визжал. – Вы поддерживаете меня?

– Охотно, – флегматично сказал Клотт.

– Вот и имей дело с недоучившимися кадетами, – заметил Бенецкий.

– Вы, Бенецкий, тоже арестованы! Матросы, это изменники! Помните, что вы – люди Юр-Тогоса, а эти северные аристократы… они всегда мечтали переметнуться к королю! Взять их!

Матросы, топоча и сопя, окружили капитан-командора и артиллериста. Суетливо сдернули с них пояса с кортиками.

– Судя по всему, они спелись еще на острове, – хладнокровно заметил Красс. И через головы низкорослых юр-тогосцев оглянулся на Гальку.

Галька стоял, расставив мокрые ноги, и улыбался. Боли уже не было. Только спокойная и немного усталая радость. Потому что это случилось. Благодаря Гальке или нет – не важно! Все равно недолет! Вот вам!..

«А может, это ты помог, маленький Хранитель? Спасибо!»

Хариус тоже взглянул на Гальку. Лицо лейтенанта стало злорадно-задумчивым. Он почесал подбородок рукояткой отобранного у Красса кортика и небрежно распорядился:

– А мальчишку расстрелять, немедленно…

Галька ничего особенного не почувствовал. Он был как во сне. Или в театре, где смотрит пьесу про другого мальчика. Что-то громко говорили Красс и Бенецкий, что-то насмешливо отвечал Хариус. Гальку толкнули, прислонили к фок-мачте. Стуча сапогами и прикладами, стали против него шесть человек. Подошел седьмой – с веревкой. Сейчас… Но страха так и не было. Потому что теперь все равно. Что еще оставалось Гальке в жизни? Город спасен, а идти ему, изгнаннику, все равно некуда. О том, что Реттерхальм мог принять его обратно, у Гальки и мысли не было. Все равно уже это не его город…

Красавчик Хариус прокричал командиру, шеренга выровнялась. Троих в шеренге Галька не знал, не помнил. А трое других были растяпа Уно, тощий пожилой дядька с длинным прозвищем Щербатая Щука и пухлый низенький матрос по кличке Каша. Каша позавчера подарил Гальке свистульку, а Щербатая Щука любил спрашивать, показывая редкие зубы: «Ну, расскажи еще разок, как ты обезоружил боцмана? Гы-ы…» И сейчас выстрелят в Гальку? «Не заплакать бы», – подумал Галька. Плакать хотелось не от боязни, а просто от грусти. Грусть была смешана с ясным и гордым пониманием, что погибает он победителем.

Кажется, надо припомнить всю свою жизнь… Ничего толком не вспоминается. Ну, тогда самое главное! Маму, отца, братьев. И Вьюшку! Маленькая моя… Галька глотнул и сжал кулаки в карманах. В правом – монетка с профилем мальчишки-Хранителя.

«Мы ведь все сделали как надо, верно?» – сказал ему Галька. Словно товарищу.

– Хариус, вы спятили? Это ребенок! – отчетливо произнес в толчее матросов Красс.

– Вы сами говорили: военные законы одинаковы для всех, – громко отозвался лейтенант. – Эй, ну что ты там возишься! – Это он матросу. Тот подступил с веревкой к Гальке.

– Постойте! – звонко сказал Галька. – У меня последняя просьба! Так ведь полагается – последнее желание! Да?

– Ну… давай, – хмыкнул Хариус в наступившей нехорошей тишине.

– Не привязывайте… Куда я денусь?.. И еще… Скажите в городе, что это я… все сделал! – Галька уже не помнил, что недолет случился по непонятной причине.

– Гм… не привязывайте! – ненатурально бодрым голосом сказал Хариус. – А насчет известия городу – это гарантировать не могу. Я не собираюсь там беседовать!

«Они что? Еще не поняли?» – удивился Галька. И открыл рот, чтобы сказать: «Дураки, куда вы денетесь!» Но Хариус крикнул:

– Матросы, на-а… прицел!

Галька увидел черные дула, прижался спиной к мачте. Мачта была железная, круглые заклепки впились в спину. «Как пули, – мелькнуло у Гальки. – Только с той стороны». И еще представилось, как пули пройдут навылет и горячо расплющатся под спиной о металл. Но этого он уже не почувствует… Лишь бы не заплакать… Монетка впилась в ладонь…

– Матросы, не стреляйте! – крикнул Бенецкий. – Вы с ума сошли?! Горожане вам не простят смерти мальчика! Вас самих расстреляют в плену!

Карабины закачались.

– Простят! – с горьким бесстрашием крикнул Галька. – Я им не нужен, я изгнанник! Стреляйте!

– Кто вам сказал, что мы собираемся в плен?! – визгливо отозвался Хариус.

– А вы надеетесь выбраться отсюда? – Это Красс.

– Да! Матросы! Мы пробьемся! Броня крепкая, а из гаек и запасных заклепок мы сделаем картечь. Мы дождемся сумерек, обманем врага!.. Уйдем вверх по течению!

– Господи, какой дурак, – вздохнул Красс. – Клотт, скажите хоть вы ему…

– Мы будем пробиваться, – сказал Клотт.

Галька подался вперед:

– Вы же не сойдете с места! Вы сидите на сваях! – И отчаянно испугался: а если не вышло? Но ведь такая отдача!..

Над люком показалась голова механика фан Кауфа.

– Господин капитан, беда! Днище пробито, вода так и хлещет! Балкой заклинило вал!.. Что здесь происходит, господа?

Красс решительно взял у Хариуса свой кортик.

– Еще раз вынужден подчеркнуть, что вы идиот, Хариус. У вас же нет патента на командование монитором. Если вы попадете в плен в роли командира корабля, вас повесят как пирата. А заодно и вас… – Он обвел глазами матросов. – Как разбойничий экипаж.

Шеренга перед Галькой вразнобой опустила карабины.

Справа, за оконечностью острова, громко застучала машина. Видимо, от форта шел паровой катер: парламентеры или разведка.

Надевая пояс, капитан-командор Красс приказал:

– Лейтенант Хариус, потрудитесь поднять белый флаг… Что? Вам еще не приходилось поднимать белые флаги? Тем более. В жизни все полезно испытать…

…Когда катер был уже совсем близко, а понурый экипаж выстроился на полузатопленной палубе, Красс вполголоса сказал задумчивому Гальке:

– Со сваями было рассчитано безукоризненно… А как тебе удалось повторить это дело с порохом?

– Не повторял я, – честно сказал Галька. – Сам ничего не понимаю…

– Ну, все равно, – усмехнулся Красс. – Хотя ты и жив, я выполню твою последнюю просьбу.

Капитан-командор сдержал обещание. Он рассказал офицерам форта, какую роль в поражении монитора сыграл бывший житель Реттерхальма Галиен Тукк. И жизнерадостный, румяный форт-майор Дрейк облапил и расцеловал Гальку, исколов ему щеки могучими усами. Он велел немедля седлать лошадей – для себя, для Гальки и эскорта, чтобы с триумфом доставить героя в город.

– Ты умеешь ездить верхом?

– Можно я останусь у вас? – тихо попросил Галька. Он был задумчив.

– А… почему так?

– Ну, я же… меня ведь прогнали. Я даже права не имею…

– Тысяча каленых ядер в глотку этой обезьяне Биркенштакку! – взревел форт-майор. – Он будет бросать цветочки под копыта твоей лошади!

– Нет, не надо, – вздохнул Галька. – Можно остаться?.. Только пусть кто-нибудь скажет у меня дома, что я здесь…

Пленных матросов отправили под конвоем в город, на попечение магистрата. Офицеров монитора форт-майор Дрейк оставил в форте и обошелся с ними по всем правилам военного этикета:

– Господа, надеюсь, вы дадите слово не покидать форт и не предпринимать враждебных действий, пока не будут закончены переговоры об обмене и прочие формальности?.. Благодарю… Нет-нет, кортики оставьте при себе, трофейное оружие мы привыкли брать лишь в бою…

Дать слово отказался лишь лейтенант Хариус, и его, без кортика, с извинениями заперли в камере гауптвахты. Остальных тоже разместили в камерах, но незапертых и обставленных с некоторым комфортом. Лейтенант Клотт держался с прежней невозмутимостью, хотя Красс, Бенецкий и фан Кауф разговаривали с ним сквозь зубы. Вскоре в столовой на квартире командира форта за вполне приятельским столом собрались офицеры-артиллеристы и их пленники. Хлопнули пробки… Хариусу отправили бутылку в камеру… Да, это были времена, когда в воюющих армиях сохранялись остатки рыцарских понятий и правил.