— Тома, ты меня отпускаешь?

— Да. Почти. Есть одно условие.

— Какое?

— Если я его загрызла, на нём не должно остаться раны от стрелы. А она есть. Ты должен выгрызть на нём это место.

— Я должен грызть дохлую псину?

— Должен. И предупреждаю — блевать нельзя ни в коем случае, будет расследование, эксперты могут всё понять.

— А сама не можешь?

— Нет. Его кровь и плоть отравлены серебром. Мне такое нельзя брать в рот ни в коем случае.

— Твои эксперты не заметят?

— Если не бросится в глаза ничего подозрительного, вскрытия не будет. Это же нарушитель, а не невинная жертва.

— А следы? Мои и пацана? У вас нет следопытов?

— Конечно, нет. Зачем они нам? Есть ищейки. Я, например. И ни одна ищейка-пограничник ничего не найдёт сверх того, что заявляет коллега по службе.

— Корпоративная солидарность, — кивнул я.

— Хватит болтать! — рявкнула Тома. — Чем дольше тянешь время, тем сильнее протухает мертвечина, которую ты сейчас будешь грызть!

Мясо вокруг раны от серебряной стрелы я выгрыз. Позвольте не рассказывать, каково оно на вкус. Хорошо хоть, глотать не пришлось, я его сплёвывал в мешочек для улик, всегда его ношу при себе. По ходу дела подумал, что следы от моих зубов никак не спутать со следами волчьих, но Тома сказала, что она и в звериной форме кусается по-человечески. Проверять я не стал.

— Наелся? — язвительно поинтересовалась она. — Тогда пошли, отведу тебя к одному местечку, где ты запросто свалишь из Вервольфа. А по пути расскажи, что это за малолетка, за которым ты в пасть волкам полез. Я так поняла, он тебе не родич?

Я взял пацана за шкирку и понёс. Он попытался вырваться, потом заорал, получил затрещину и угомонился, только тихонько всхлипывал.

— Это сокровище — сын губернатора, — пояснил я. — Похищен два дня назад. Или раньше, но объявили об этом позавчера. Вы разве не следите за новостями нашего Приграничья?

— Следит разведка, а не патрульные пограничники. Нам сообщают, если у вас происходит что-то по нашей части. Например, оборотень безобразничает. Понятно же, что он рано или поздно попрёт через границу, и мы усиливаем патрули. Но в этот раз разведка почему-то промолчала. Хотя, если оборотень похитил ребёнка эльфов, нам обязательно должны были сказать.

— На той стороне никто не знает, что похититель — оборотень. Только я его и вычислил. Понимаешь, он пролез в щель, в которую взрослый человек никак не протиснется, а волк — запросто. Полиция решила, что его там и не было, когда начался штурм, а я решил иначе. И угадал.

— А не врёшь? Никогда наши у вас таким не занимались.

— Всё когда-то случается впервые. На вот, почитай, — я достал из кармана штанов газетную вырезку. — Тут есть приметы пропавшего мальца, а малец был при нём, ты сама видела.

— На левом плече родимое пятно в виде звезды с пятью лучами, — ахнула Тома. — Пентаграмма!

— И что это значит?

— Для тебя и прочих эльфов — ничего.

— А для тебя и прочих оборотней?

— Не лезь в наши дела, Стас. Ты получил, что искал, и хватит с тебя.

— Как скажешь, — согласился я. — Далеко ещё идти до этого твоего одного местечка?

— Так сходу не скажу. Выйдем на реку, там надо будет немного поискать.

— Пустите! — заорал губернаторский сынок. — Я никуда с вами не пойду! Я — король, а вы — быдло, суки и педерасты!

— В звериной форме я, вне всяких сомнений, сука, это очевидно, — задумчиво произнесла Тома. — Насчёт быдла можно поспорить. Но я уж точно не педераст.

— Среди ваших есть педерасты? — полюбопытствовал я.

— А где их нет? Ты, кстати, не из них?

— Такой вопрос — оскорбление. Нет, конечно!

— Это хорошо. А извиняться не буду. Это не в моём характере. Ничего, если приму сучью форму?

— Зачем?

— Тут неудобно ходить босиком, знаешь ли.

— Тогда почему ты спрашиваешь?

— Мало ли. Вдруг испугаешься волчицу.

— Буду думать о тебе, как о собачке.

— А это — оскорбление.

— Извиняться не буду. Это не в моём характере.

Она превращалась, смеясь, остановилась, только полностью став волчицей.

— Это не истерика, — почти неразборчиво произнесла она. — С тобой весело.

— Хорошая собачка, — похвалил я и почесал ей за ухом.

— Блохастая сука! — дополнил малец.

— Он нужен живым? — спросила волчица.

— За ним я сюда и припёрся, — вздохнув, ответил я. — Хотя для человечества, пожалуй, полезней, чтобы он помер в детстве.

— Чхала я на человечество.

Говорить ей было трудно, так что мы шли молча. Иногда я слегка трепал ей холку, иногда она то лизнёт руку, то осторожно схватит ладонь зубами. Зубы у неё, кстати, остались человеческие, но всё равно острые, а силу челюстей я отлично чувствовал. Такие игры вполне могли кончиться очень плохо, но обошлось. Мы вышли к пограничной реке, на том берегу — уже территория Империи. Пограничников я не увидел, да и Тома подтвердила, что не чует их. Неудивительно, патрули ходят редко, нарушителей тут почти не бывает. Разве что контрабандисты, но это головная боль таможни, а не пограничной стражи.

Мы немного побродили по берегу, Тома внимательно обнюхивала каждый куст, и наконец нашла. Я вновь увидел трансформацию оборотня, довольно жуткое зрелище, но обычное для этих земель и не такое уж редкое в человеческом Приграничье — у нас тоже обитает немало оборотней, а ещё больше приезжает из Вервольфа туристами.

На мой взгляд, заинтересовавший Тому куст был самым обычным, но я отлично знал, что многое на самом деле совсем не то, чем выглядит, и ждал, что она что-то пояснит, ведь не зря же перешла в человечью форму, волчице говорить трудно. Но Тома молчала, насмешливо глядя на меня. Малец снова сказал ей какую-то гадость, получил очередную оплеуху и свалился на землю, размазывая по лицу слёзы и кровь. Меня он тоже достал, но всё же хотелось довести его до родителей не сильно покалеченным, а то хрен они много заплатят за спасение сыночка с приобретёнными увечьями. Но женщину-оборотня волновало совсем другое.

— Почему ты вдруг перестал меня гладить? — промурлыкала она. — Или в этой форме я тебе противна?

— Ты сама себя слышишь? Ты мурлычешь, как кошка!

— Назвать волчицу кошкой — смертельное оскорбление, — Тома улыбнулась, оскалив зубы. — Оно смывается только кровью. Понимаешь, о чём я?

— О вязке, наверно, — предположил я.

— Нет. Вязка — это когда нужны щенки. А нам не нужны. Всем женщинам-военнослужащим регулярно выдаются противозачаточные средства. Значит, не вязка, а обычная случка.

— У тебя что, течка?

— Да. Почему ты так говоришь, будто это что-то неестественное? Против природы не попрёшь, дорогой Стасик. Но если я тебе противна, просто скажи. Я ведь человек, а не волчица.

Да уж, трудно придумать более романтичное начало отношений. Любых отношений, не только сексуальных. А сама женщина в целом ничего. Фигура идеальная, впрочем, у всех оборотней любого пола идеальные тела. Лицо довольно симпатичное, хоть и сохраняет некоторые волчьи черты. Глаза чисто человеческие, серые, бездонные, в них сейчас светится уже не только насмешка, но и желание. Минусы тоже присутствуют — косметики нет совсем, даже ногти не накрашены, ни одного украшения, уши не проколоты вообще. И причёска, если её можно так назвать. Не длинные волосы, не короткие, а просто волчья шерсть на голове. Или собачья, не разобрать.

— Ты мне не противна, — признался я.

— Отлично, — она облизнула губы. — У тебя уже были девушки-волчицы?

— Ездил пару раз в Люпус-Бич по туристической визе.

Люпус-Бич, курортный городишко на берегу Тёплого моря, издавна славился чудесными пляжами, обилием казино, дешёвой выпивкой и невероятно свободными нравами местных и приезжих. На то он и курорт.

— Тамошние шлюхи — не в счёт. Они подстраиваются под эльфов, иначе ничего не заработают. Да и почти все они полукровки. Я ни под кого не подстраиваюсь. Долго мы будем стоять, как пограничные столбы?