– Борькой говоришь, как моего кабанчика, значит?– Харитоновна мстительно поджала губы, видимо вспомнив давнего обидчика.– Только я ведь тебе правду говорю, не умею я ничего эдакого, а люди наплетут, не дорого возьмут, так что извиняй, милок. Не по адресу ты зашел.

– Я очень хорошо заплачу,– продолжал уламывать несговорчивую "ведьму" Толян.– Вот аванс оставляю,– и вышлепнул на стол веер тысячных бумажек. У Харитоновны в глазах зарябило.

– А ежели, все получится, то в пять раз больше донесу. Только вы уж постарайтесь. Говорят фото для этого нужно, так я принес,– и рассыпал по столу десяток фотографий с изображением толсторожего мужика с маленькими глазками.– Вот он сволочь!– Харитоновна взяла одну фотографию, вгляделась.

– Ну, вылитый мой порося,– и поняв что иначе ей от визитера не отделаться, вздохнув, согласилась.– Ладноть, уговорил. Посиди пока, я щяс,– сходила в курятник, выдернула у сидящей в гнезде несушки пару перьев и, вернувшись деловито перевязывая их черными нитками, спросила у таращившегося на ее действа Толяна.– Чего исделать с иродом?

– Лучше бы, конечно, чтоб загнулся собака, но ежели кондрашка хватит, то и так сойдет,– обрадовался Толян.

– Ну, как скажешь, милок,– Харитоновна запалила свечу, подожгла от нее перья и бросила их догорать в печь, что-то при этом невнятно бормоча.– Все, милок, неделю супостат твой не протянет, сообщила она незваному гостю. Толян, бормоча благодарности, вылетел за порог, хлопнул калиткой и прыгнув в стоящую неподалеку машину, укатил, только пыль столбом. Харитоновна присела у стола, взяла в руки нежданно свалившееся на нее богатство и рассмеялась старческим хриплым смехом. Если бы Толян услышал, что за заклинание Харитоновна прочитала. Это был единственный стишок, который бабка помнила наизусть со времен учебы в школе рабочей молодежи. Автора она не помнила, а слова были душевные. "Наша Маша громко плачет. Уронила в речку мячик. Маша, Машенька, не плач. Не утонет в речке мяч".

Глава 2

Не прошло и недели, как Толян снова объявился у избенки бабки Ульяны.

– Ульяна Харитоновна, голубушка, слов нет, как я Вам обязан, из петли вынули,– рассыпался он в благодарности.– Вот, как обещал, остальные фантики,– и засыпал столешницу деньгами.

Харитоновна уставилась на них, открыв рот.

– И чего с Борькой-то приключилось? – наконец-то опомнилась бабка.

– Ну-у-у, высший класс, влетел на своем "мерине" под Камаз. По частям вынимали.

– А мерин как, жив ли?– поинтересовалась Харитоновна, ей стало жаль пострадавшую из-за хозяина-поросенка бессловесную скотину.

– Ну,.. морду помяло хорошо, а задница ничего. Вполне можно привести в порядок. Но баксов штук на пять потянет. Только вряд ли вдове сейчас до него. А у меня к Вам еще заказец. Мне бы еще одну гниду к ногтю прижать,– Толян сунул под нос Харитоновне фотографию. Та отшатнулась и побледнела.

– Нет, милок, даже и не проси. Не стану я более такими делами заниматься. Не хорошо это. Животина вон невинная пострадала из-за Борьки,– Толян непонимающе уставился на бабку.

– Какая такая животина?

– Ну, ты же сам сказал, что мерину морду смяли,– ответила Харитоновна и чуть не упала в обморок от дикого Толяниного хохота. Ржал он точно, как мерин и махал при этом руками, пытаясь что-то сказать. Харитоновна сунула ему в руки ковш с водой. Толян отхлебнул и, успокоившись, объяснил, что "мерин" – это автомобиль германский "Мерседес". А в аварии ни одно животное, кроме Борьки мерзавца, не пострадало.

– Все равно ворожить более не буду, грех это – Бог накажет,– и Харитоновна впервые в жизни неумело перекрестилась. Подумав при этом,– "Только бы отвязался".

– Да, что Вы, Ульяна Харитоновна, какой же тут грех? Наоборот Вам за устранение таких гадов бонус полагается. Вы только на рожу эту гляньте сволочную. А знаете, как он свой первый миллион баксов наварил? Фонд помощи сиротам и пенсионерам открыл, денег насобирал, да и прикрылся гад. А Вы говорите грех. Грех отказываться на Вашем месте, и заплачу я Вам втрое больше за эту мразь, чем за Борьку,– Харитоновна взяла в руку фото. На нее смотрел исподлобья толстомордый мужчина.

– Да что это у них у всех морды поросячьи?– удивилась она.– Тоже что ли Борькой кличут?

– Не-е-т, этого козла Саньком называют. Ну, так как?– ответил Толян и выложил из кошеля пачку денег.

– Ох, милок,– Харитоновна махнула рукой и отправилась в курятник.

Совпадение ли фатальное или действительно перья жженые со стишком про Машу как-то срабатывали, но не прошло и трех дней, как Толян вновь появился с довольной физиономией.

– Ну, Ульяна Харитоновна, благодетельница, слов нет, как Вам признателен,– размахивал он руками.

– И чего там с Санькой?– робко поинтересовалась та.

– Да все в лучшем виде. Кондратий хватил, лежит под капельницей овощем. Лекарям бабла заслал, чтоб значит прояснить каковы его шансы, говорят, если повезет, то месячишко, другой протянет. А мне больше и не надо. Мне его только на недельку из тендера выбить и нужно-то было. Ну, Вы кудесница. Всем Вас буду рекомендовать. Ну и вот гонорар, как обещал.

– Ты вот что, милок,– бабка Ульяна скривилась,– не надоть меня рикимандовать,– деньги однако прибрала. А про себя подумала, – "Просто повезло тебе, лошадиная ты морда, ну кака из меня ворожея".

– Ну, что Вы, Ульяна Харитоновна, непременно отрекомендую. У моих приятелей точно такие же проблемы по нынешним временам и платежеспособны, Вы не сомневайтесь,– заверил Толян. С тем и усвистал.

И потянулись к избенке Бабы Яги клиенты. Сдержал слово свое Толян, растрепал, где только мог о ее умениях. Харитоновна опять же первое время пыталась отказываться, но эти толстокожие воспринимали ее отказы, как набивание цены и никак иначе. Ну, а потом попривыкла и уже с клиентами разговоров о том, что не умеет ворожить вести перестала. Смирилась. А самое удивительное, что перья куриные, ниткой черной перемотанные со стишком про Машу, срабатывали в 8-ми случаях из 10-ти. Жизнь-то у бизнесменов активная, не жизнь – вестерн, так что перья, может быть, тут и ни причем вовсе. У Харитоновны уже курицы лысые по подворью шастают, все перья на ворожбу извела, а народ прет и прет. И ведь хоть бы кто, чего хорошего просил. Все кого-то со свету сжить норовят. Все всем мешают. Харитоновна рукой махнула. Она-то тут причем? Деньги дурни платят, с жиру бесятся. А ей пенсионерке малоимущей, как не взять? Дом вот заново отстроила, забор поправила, телевизор с экраном огроменным приобрела, стиральную машину опять же. Сами несут, как не возьмешь, тем более ничего и делать то не нужно? Не на грядках чай ковыряться. Курей, правда, жалко ощипанных. Они вон бедные даже нестись перестали. А может проблема в петухе злыдне, разборчивый шибко? Может быть к соседским повадился шлындрать обалдуй? Своими, ощипаными пренебрегая. Стала присматривать и точно паразит, ощипанные ему, вишь ли, не партнерши. Пришлось привязывать, как собачонку. Неделю орал, недоволен, вишь. Ну, у Харитоновны не забалуешь. Но перья драть из живых курей решила все же прекратить. Да и этим, "новым" им какая разница чего там палит бабка. Бумагу стала жечь. Чиркнет имя заказанное, ниток черных намотает, да и в печь. Пробормочет стишок, вот и вся ворожба.

Глава 3

Односельчане стали на Харитоновну косо посматривать. С ней и раньше-то, никто особенно не общался, а тут и вовсе шарахаться стали. В лавку, за чем-либо зайдет, все замолкают. Ребятишек непослушных ею пугают. Сама слышала, как соседская молодуха грозила своему 5-ти летнему постреленку, дескать, слушаться не будешь, позову ведьму Харитоновну – Бабу-Ягу, она тебя съест.

Вот ведь народ. Будь она неладна такая слава и денег не надо. Хоть с деревни съезжай. Раньше-то бывало полается с кем-нибудь из соседей, душу отведет, а теперь ведь никто и слова поперек не скажет. Боятся. Вроде как чужой стала всем и сразу. Словом перекинуться не с кем, кроме поросенка Борьки, да петуха непутевого. Избегают люди, как прокаженной сторонятся. Ну, не объяснять же каждому, что не ведьма она никакая и колдовать сроду не умела. А то, что эти толстомясые к ней прутся и днем и ночью, так это так обстоятельства сложились, с легкой руки Толяна с лошадиной мордой. И решила бабка Ульяна отказывать в ворожбе посетителям. Первому заявившемуся так и брякнула: