Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Вторник. 14 февраля.

Генеральный обед у Некрасова. Пили здоровье Островского. Потом Толстой и Григорович передали мне какой-то странный план о составлении журнальной компании, исключительного сотрудничества в «Современнике», с контрактом, дивидендами, and what not[120]. В субботу обо всем этом будет говорено серьезнее, но я не вполне одобряю весь замысел[121]

Среда. 15 февраля.

Утром по плану Толстого сошлись у Левицкого я, Тургенев, Григорович, Толстой, Островский, Гончаров, а перед нами Ковалевский. Сняли фотографиями наши лица. Утром в павильоне фотографическом, под кровлей имело нечто интересное. Пересматривали портреты свои и чужие, смеялись, беседовали и убивали время. Общая группа долго не давалась, наконец удалась по желанию[122].

Понедельник. 27 февраля.

В субботу предпрошлую справляли новоселье у Толстого. Тут был один любезный человек, кавказский герой Кутлер[123].

Среда. 29 февраля.

Вчера не работал ничего. ‹…› Обедали у Василия Петровича[124]. Были Толстой, Чернышевский, Бодиско, Анненков, Тургенев и Карпов.

‹18›, 20, мая, 21 и 22, наудачу.

Продолжение дачной жизни. Появление Толстого на нашем горизонте. Гуляния около прудов. Великолепие вечера у маленького пруда. Строится купальня. Рассказы Толстого о Петербурге. Его планы[125]. Григорьев ночует у нас. Культ народной сущности. Религиозные стихи. Он читает нам «Сон в летнюю ночь»[126].

24 мая ‹…› Любуемся картинами природы. Рассказы Толстого о Троицкой лавре: батюшка, старец и т. д.[127]. Толстой, начинающий влюбляться[128]. Прощание.

Пятница. 9 ноября.

‹…› Приехал Толстой, к великой моей радости, и мы с ним были два дня почти неразлучно[129].

Вот очерк хлопотливого, но разнообразного вчерашнего дня. Встал около 10, немного поработал над разбором Некрасова. Явились Толстой, потом Полонский, потом Гончаров ‹…›. После обеда явились Панаев и милейший генерал Ковалевский. Потом я, Толстой и Ковалевский[130] были у Краевского, – там я много говорил с Галаховым и Жихаревым.

Пятница. 23 ноября.

Во вторник происходил у меня небольшой фестень[131], на который с небывалой исправностью съехалась почти вся наша петербургская литература[132].

Вторник. 18 декабря.

Наш литературный cénacle[133], вопреки всем ожиданиям, не потерпел нисколько от отъезда некоторых товарищей и отделения «Библиотеки ‹для чтения›» от «Современника». Боткин, Анненков, я и Толстой составляем зерно союза, к которому примыкают Панаев, Майковы, Писемский, Гончаров и т. д. Разные новые лица к нам присовокупляются и придают разнообразие беседам[134]. ‹…›

Вчера обедали у меня Корсакова с мужем, а вечером я читал «Лира» у Ольги Александровны[135]. Потом я, Толстой, Анненков и Полонский ужинали у Вольфа ‹…›

Среда. 19 декабря.

Вчера был на двух вечерах – у Толстого, с Боткиным, Анненковым, Ал. Толстым, Столыпиным, Панаевым и Жемчужниковым[136], и у брата ‹…›

1857

3 января. Четверг.

Вечером на моем рауте было уже слишком много народа. Как я ни стараюсь, чтобы мои вечера были неизобильны числом гостей, всегда набираются лишние люди. Так и тут неизвестно отколе явился Щербина и Безобразов, оказывающийся добродетельным, но крайне незанимательным смертным ‹…›

Написаны основания Литературного фонда и пито за его благоденствие[137].

23 января. Среда.

Увы! Вот как ведется мой бедный дневник в то самое время, когда событий так много, когда новые лица входят на сцену десятками и все вокруг меня кипит и волнуется! Одно дело идет вперед, другое готовится, третье обрывается, четвертое зарождается в голове, а я ни о чем не упоминаю. ‹…›

Л. Толстой уехал, к большому нашему сожалению, и когда я его увижу, никто сказать не может[138].

Д. В. Григорович

Из «Литературных воспоминаний»

…Вернувшись из Марьинского[139] в Петербург, я встретился с графом Л. Н. Толстым; знакомство мое с ним началось еще в Москве у Сушковых, когда он носил военную форму[140]. Он жил в Петербурге на Офицерской улице, в нижнем этаже небольшой квартиры… Наем постоянного жительства в Петербурге необъясним был для меня; с первых же дней Петербург не только сделался ему не симпатичным, но все петербургское заметно действовало на него раздражительно.

Узнав от него в самый день свидания, что он сегодня зван обедать в редакцию «Современника» и, несмотря на то, что уже печатал в этом журнале, никого там близко не знает, я согласился с ним ехать. Дорогой я счел необходимым предупредить его, что там не следует касаться некоторых вопросов и преимущественно удерживаться от нападок на Ж. Занд, которую он сильно не любил, между тем как перед нею фанатически преклонялись в то время многие из членов редакции. Обед прошел благополучно; Толстой был довольно молчалив, но к концу он не выдержал. Услышав похвалу новому роману Ж. Занд, он резко объявил себя ее ненавистником, прибавив, что героинь ее романов, если б они существовали в действительности, следовало бы, ради назидания, привязывать к позорной колеснице и возить по петербургским улицам[141]. У него уже тогда выработался тот своеобразный взгляд на женщин и женский вопрос, который потом выразился с такою яркостью в романе «Анна Каренина».

Сцена в редакции могла быть вызвана его раздражением против всего петербургского, но скорее всего – его склонностью к противоречию. Какое бы мнение ни высказывалось и чем авторитетнее казался ему собеседник, тем настойчивее подзадоривало его высказать противоположное и начать резаться на словах. Глядя, как он прислушивался, как всматривался в собеседника из глубины серых, глубоко запрятанных глаз и как иронически сжимались его губы, он как бы заранее обдумывал не прямой ответ, но такое мнение, которое должно было озадачить, сразить своею неожиданностью собеседника. Таким представлялся мне Толстой в молодости. В спорах он доходил иногда до крайностей. Я находился в соседней комнате, когда раз начался у него спор с Тургеневым; услышав крики, я вошел к спорившим. Тургенев шагал из угла в угол, выказывая все признаки крайнего смущения; он воспользовался отворенною дверью и тотчас же скрылся. Толстой лежал на диване, но возбуждение его настолько было сильно, что стоило немало трудов его успокоить и отвезти домой. Предмет спора мне до сих пор остался незнаком[142]

вернуться

120

И так далее (англ.).

вернуться

121

Идея «исключительного и постоянного участия» в «Современнике» Григоровича, Островского, Толстого, Тургенева принадлежала Некрасову. Весной 1856 г. между редакцией журнала и упомянутыми писателями было заключено «обязательное соглашение», по которому их новые художественные произведения должны печататься только в «Современнике». Отход Толстого, Тургенева, их друзей от редакции «Современника» не позволил Некрасову осуществить свой план. В 1858 г. «обязательное соглашение» было обоюдно расторгнуто.

вернуться

122

Эти фотографии сохранились и неоднократно репродуцировались. Толстой был снят в военном мундире. Он писал М. Н. Толстой 14 апреля 1856 г.: «… по моему предложению все литераторы сделали фотографическую группу: Тургенев, Григорович, Дружинин, Гончаров, Островский и я, и эту группу я тебе пришлю» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 61. С. 373). Групповая фотография с автографами Островского, Дружинина, Гончарова, Тургенева хранится в Ясной Поляне.

вернуться

123

Толстой поселился на Офицерской улице, в доме Якобса, кв. 13.

Ф. Ф. Кутлер был в 1854 г. офицером Куринского полка на Кавказе, потом в Севастополе. Толстой изобразил его отчасти в «Хаджи-Мурате» под именем Бутлера.

вернуться

124

У В. П. Боткина.

вернуться

125

Толстой приехал в Москву из Петербурга 18 мая 1856 г.

вернуться

126

Перевод Ап. Григорьева комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» вскоре был опубликован (Библиотека для чтения. 1857. № 7). Ап. Григорьев вспоминал и другие темы тогдашних бесед с Толстым и Дружининым. Обещая в декабре 1856 г. Дружинину «Письма… о драме вообще, о русской драме и сцене в особенности», он пояснял содержание «Писем»: «… развитие той жаркой беседы, которая была у нас с вами и Толстым в Кунцеве» (Летописи Государственного литературного музея. Вып. 9. С. 103).

вернуться

127

Толстой был в Троице-Сергиевой лавре у тетки П. И. Юшковой 19 и 20 мая 1856 г. (см. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. C. 73).

вернуться

128

Толстой встретился в Москве с сестрой своего друга Д. А. Дьякова, А. А. Оболенской. Он записал в дневнике 22 мая 1856 г.: «Я не ожидал ее видеть, поэтому чувство, к<оторое> она возбудила во мне, было ужасно сильно» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. C. 74).

вернуться

129

Толстой возвратился в Петербург 7 ноября 1856 г.

вернуться

130

Вероятно, Евграф Петрович Ковалевский, хотя в том же кругу «генералом» звали и Егора Петровича Ковалевского.

вернуться

131

‹Пир, пиршество (от франц. festin).›

вернуться

132

На этой встрече был и Л. Н. Толстой. Он записал в дневнике 20 ноября 1856 г.: «… обедал у Дружинина. Там Писемский, который очевидно меня не любит, и мне это больно. Дружинин отказался слушать меня, и это меня покоробило…» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. C. 101).

вернуться

133

Сообщество (франц.).

вернуться

134

В письме И. С. Тургеневу от 26 декабря 1856 г. Дружинин этот же «союз» характеризовал таким образом: «Круг наш сходится чаще, чем когда-либо, т. е. почти что всякий день. Центральные персоны – Боткин, Толстой, Анненков, сверх того Ермил Писемский, Гончаров, Жемчужников, Толстой Алексей» (Тургенев и круг «Современника». М. – Л., 1930. C. 201–202).

вернуться

135

Ольга Александровна – дочь А. М. Тургенева, друга Жуковского, Вяземского, Крылова, которой был увлечен И. С. Тургенев. Толстой записал в дневнике 17 декабря 1856 г.: «Лир прелестен. Но с Ольгой Александровной мне все неловко, виноват Ваничка Тургенев» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. C. 105).

вернуться

136

А. М. Жемчужников. – Толстой в своем дневнике еще называет Я. П. Полонского (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. C. 106).

вернуться

137

Инициатором создания Литературного фонда был А. В. Дружинин. О своем замысле он писал М. Н. Лонгинову 25 декабря 1856 г.: «У нас здесь начинает шевелиться идея об основании литературного инвалидного капитала, вроде английского literary fond… Сообщите при случае эту идею разным московским литераторам и дилетантам, что они о ней скажут, и как она у вас примется. Полезно подготовить всех к этому делу, от которого надо ждать хороших результатов, потому что оно должно сблизить литературу и ее друзей в обществе, составив как бы центр общей деятельности и нейтральный грунт для всех партий» (Центральный государственный архив литературы и искусства. Ф. 167. Оп. 3. Ед. хр. 270). Толстой также принимал участие в этом деле. Он записал в дневнике 2 января 1857 г.: «… с Анненковым к Дружинину и у него написали проект фонда» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. C. 108).

вернуться

138

Толстой уехал из Петербурга 12 января 1857 г.

вернуться

139

Марьинское – имение А. В. Дружинина, находившееся недалеко от Петербурга. Григорович уехал из Марьинского в середине июля 1855 г. (см. Дневник А. В. Дружинина. Записи от 16, 17, 18, 19 июля 1855 г. – Центральный государственный архив литературы и искусства).

вернуться

140

Этому утверждению противоречит письмо Толстого М. Н. Толстой от 4 апреля 1856 г. из Петербурга: «С Григоровичем я познакомился здесь, и он мне очень понравился, тем более, что он тебя ужасно уважает и ценит» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 61. C. 372).

вернуться

141

Это, должно быть, происходило 6 февраля 1856 г. Некрасов писал В. П. Боткину 7 февраля 1856 г.: «Вернулся Толстой и порадовал меня: уж он написал рассказ – и отдает его мне на 3-ю книжку. Это с его стороны так мило, что я и не ожидал. Но какую, брат, чушь нес он у меня вчера за обедом! Черт знает, что у него в голове! Он говорит много тупоумного и даже гадкого. Жаль, если эти следы барского и офицерского влияния не переменятся в нем. Пропадет отличный талант!» (Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем. М.: Гослитиздат, 1948–1953. Тт. I–XII. Т. Х. С. 264). О том же обеде Боткину писал и Тургенев 8 февраля 1856 г.: «С Толстым я едва ли не рассорился – нет, брат, невозможно, чтоб необразованность не отозвалась так или иначе. Третьего дня, за обедом у Некрасова, он по поводу Ж. Занд высказал столько пошлостей и грубостей, что передать нельзя» (Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28-ми томах. Т. II. C. 337).

вернуться

142

В письме П. И. Вейнбергу в декабре 1891 г. Григорович, говоря о своих мемуарах, писал: «… то и дело приходится ставить точку, когда говоришь о людях, хотя и умерших, но оставивших после себя близких людей и друзей» (Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (Пушкинский дом)). Обрывая описание споров Толстого с Тургеневым, Григорович тем самым, видимо, выразил свое отношение к воспоминаниям А. Фета. Фет же писал: «… Вот что между прочим передавал мне Григорович о столкновениях Толстого с Тургеневым на той же квартире Некрасова: «Голубчик, голубчик, – говорил, захлебываясь и со слезами смеха на глазах, Григорович, гладя меня по плечу. – Вы себе представить не можете, какие тут были сцены. Ах, боже мой! Тургенев пищит, пищит, зажмет рукою горло и с глазами умирающей газели прошепчет: «Не могу больше! у меня бронхит!» и громадными шагами начинает ходить вдоль трех комнат. – «Бронхит, – ворчит Толстой вослед, – бронхит воображаемая болезнь. Бронхит это металл!» Конечно, у хозяина – Некрасова душа замирает: он боится упустить и Тургенева, и Толстого, в котором чует капитальную опору «Современника» и приходится лавировать… В предупреждение катастрофы подхожу к дивану и говорю: «Голубчик Толстой, не волнуйтесь! Вы не знаете, как он вас ценит и любит!»

– Я не позволю ему, – говорит с раздувающимися ноздрями Толстой, – ничего делать мне назло! Это вот он нарочно теперь ходит взад и вперед мимо меня и виляет своими демократическими ляжками» (Фет А. А. Мои воспоминания. Т. 1. М., 1890. С. 107).

Ряд деталей этой сцены подтверждается другими источниками, в частности, письмом В. Бодиско В. П. Боткину от 22 апреля 1856 г.: «Тургенев собирается каждый день уехать из Петербурга, читает с усердием полицейские газеты и с ужасом замечает, что число холерных не уменьшается. Всю страстную у него был бронхит (как он называл свою болезнь). Толстой уверял, что это название минерала, но Тургенев говорил, что это опасная болезнь» (Рукописный отдел Государственного музея Л. Н. Толстого (Москва)). Толстовское шутливое название бронхита Фет вспоминает также в письме из Москвы Ф. Е. Коршу от 18 ноября 1889 г.: «Как горько, что бронхит (по словам Толстого, металл) своими гнусными ногами полипа присасывает меня мучительно к Плющихе» (Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина).

12
{"b":"649876","o":1}