Гриша вздрогнул и развернул девушку лицом к себе:

— Росой? Но ведь от неё…

— Ага. Я и умерла, так что ты с зомби общаешься. Боишься?

Сжав её плечи, Гриша сдавленно даже не прошептал, а прошипел:

— Никогда, слышишь, никогда не шути со мной так!

Испугавшись, Василиса отстранилась и затараторила:

— Да ничего страшного не случилась, меня специально обученная японская кошка-оборотень спасла, я с ней по дороге познакомилась. Если нужно будет, она всех оживит, ей только перепрыгнуть — и все воскресают, а теперь она ещё и на попугаях натренируется… Вот и Ликси может подтвердить.

Материализовавшаяся Ликси ничего подтверждать не стала, а сварливо поинтересовалась:

— Вроде бы кто-то куда-то собирался? А то чуть ли не час уже тут сидите.

Обрадовавшись смене темы, Василиса покаянно призналась:

— Не знаю я, как в Гришину сказочную деревню попасть, я там не была и вообще не представляю…

— А он, — кошка уже забралась к парню на колени и успокаивающе урчала между фразами, — рассказать не может?

— А я так смогу — по рассказу?

Немного подумав, Ликси скомандовала:

— Возьмитесь за руки и закройте глаза. Теперь он пусть рассказывает, ты — старайся представить, а я помогу.

Окутав сцепленные руки как живая муфта, она скомандовала, — Начинай, — и как-то странно заурчала.

Василиса, зажмурившись, слушала тихий голос, напевно рассказывающий про стоящие на высоком берегу рубленые избы, все в яблоневом цвету, про заливные луга внизу, сплошь заросшие цветами, доходящими до золотого песчаного берега, про светлый берёзовый лес на другой стороне речки и десяток вековых сосен у обрыва. А ещё про шум морского прибоя, иногда доносящийся по ночам из-за холмов, и витающий над селением аромат только что выпеченного хлеба, оттенённый слабыми нотками скошенной травы и лениво текущей, разогретой солнцем сосновой смолы…

Василиса честно зажмурила глаза изо всех сил и сжала Гришину ладонь — но ничего не увидела, перед глазами поплыли цветные круги, превратившиеся в сплошное чёрное пятно. Ликси начала перемещаться по сплетённым рукам, и замурлыкала так, что звук начал вибрировать глубоко под кожей. Девушка расслабилась, прислонилась к надёжному плечу и чуть приоткрыла глаза — чтобы не было так темно.

Через густые ресницы сначала прорвался яростный жёлтый цвет, за ним — изумрудный и небесно-голубой. И запахи были неправильные — никакого хлеба, а цветущий бярышник и полынь. Она стоит на середине пологого зелёного склона, а снизу, с цветущего луга, к ней идёт улыбающийся Гриша и несёт в вытянутых руках целый сноп ромашек с редкими сиреневыми колокольчиками.

Радостно рассмеявшись, Василиса бросилась навстречу и, налетев на парня, чуть не сбила его с ног — для того, чтобы не покатиться вместе с девушкой к реке, ему пришлось, поймав её на лету, сесть на землю. Ромашки рассыпались, и Василиса, оказавшись у Гриши на коленях, широко распахнула глаза, огляделась и возмущённо спросила:

— И что это ты мне показывал? Вместе с кошкой, моей кошкой, между прочим…

Григорий, широко улыбаясь, посоветовал:

— А ты посмотри вокруг.

Оглядевшись, Василиса чуть не провалилась сквозь землю: она так и сидела на весьма удобных коленях, но не на зелёном склоне, а посреди пыльной улицы. Ромашек не было, вместо них Гриша чудом удерживал в одной руке две баклажки с пивом, а от ближайшей калитки к ним ковыляла древняя бабка, потрясая клюкой.

Одним текучим движением поднявшись на ноги вместе с Василисой и пивом, Гриша поставил её на ноги, схватил за руку и потянул за собой:

— Бежим!

Послушно переставляя ноги, девушка на бегу испуганно спросила:

— Кто это? Она опасная? И где мы?

Затащив Василису в ближайший двор, Гриша поцеловал её в висок и радостно объявил:

— Мы — там, где надо, в Крёкшино-два. Хотя они считают, что «два» — это мы, а они как раз первые. А бабка Фиса — очень опасная, до смерти заговорить может, а уж по части допросов ей вообще равных нет.

Василиса ошарашенно огляделась:

— Значит, у меня получилось?

— Так у тебя всегда всё получается.

— А ромашки зачем?

Григорий ответил, даже не задумываясь:

— Мне показалось, что если я покажу тебе — тебя же, но уже там, где надо, и добавлю что-нибудь приятное — ты ведь любишь ромашки — переместиться будет легче…

Помянув добрым словом Никифорову, Василиса сплагиатила:

— Когда врёшь — не делай такое честное лицо. И вообще — лучше бы бутерброд показал, или пиццу: я, по-моему, уже сутки не ела, так что ещё быстрее рванула бы сюда.

Вившаяся у ног Ликси издевательски мяукнула, а Гриша, охнув, опять подхватил её на руки и понёс в дом, громко взывая к очередной тётке с очередным ретро-именем.

Дом оказался маленьким, почти игрушечным трактиром. Василиса была усажена на скамью, обложена подушками и овечьими шкурами, и отдана на растерзание суетливой тётушке средних лет, которая явно собралась закормить её до смерти. Напоминания о том, что им нужно поторапливаться, чтобы разобраться с монеткой и доставить Гришу в Москву до экзамена, оказались безрезультатными: пришлось съесть и нереально вкусную жареную рыбину, и пирожок с загадочной северной ягодой, с трудом отбившись от предложения пожарить «яишню с салом».

После еды спать захотелось смертельно, и девушка, привалившись к Гришиному плечу, пообещала:

— Я сейчас, только секундочку…

На мгновение придя в себя, она безнадёжно констатировала: — Кофе здесь, конечно нет, — чем невероятно обидела тётушку. Минут через пять, которые она благополучно проспала, перед Василисой появилась кружка, распространяющая умопомрачительный аромат. Вкус был ещё лучше, чем запах, и, после ещё десяти минут упоённого смакования, девушка более-менее пришла в себя.

Избушка местной транспортной компании оказалась на отшибе, за узкой полосой деревьев. Худую высокую женщину со строгим пучком волос, но в превесёленькой юбке с разноцветными полосками по подолу, появление Гриши не обрадовало. Она поджала и без того сухие губы, и злорадно заявила:

— Опоздал. Так что — всё по закону, монета моя.

Ведьма развернулась и собралась уже вернуться в избу, но остановилась после ехидного вопроса Василисы:

— Так уж и по закону? А как же правило, что, если до истечения суток от срока успеешь вернуться, имеешь право монету забрать?

Близоруко прищурившись, ведьма вгляделась в девушку и злобно спросила:

— Это кто же у нас такой умный выискался? Гриня, утихомирь свою невесту, а то наслышаны, будет тут всякая жмудь болотная меня правилам учить.

Григорий, усмехаясь и явно предвкушая грядущее представление, ответил спокойно, обстоятельно и по пунктам:

— Во-первых, Инга из Латвии, а не из Литвы, соответственно — не жмудь. Во-вторых, это не Инга, соответственно, не моя невеста, и потому утихомиривать её я права никакого не имею. И, в третьих — она сама кого хочешь может утихомирить.

— Не невеста, говоришь? Ну-ну… Тогда расскажи мне, не-невеста, где это ты такое правило выкопала?

Василиса порылась в памяти, вспоминая обсуждение договора с дядькой Мироном, и бодро отрапортовала:

— Поправка три к статье восемьдесят четыре, пункт два, глава первая Уложения об обращении монет. Принята месяц назад. Следить нужно за изменениями законодательства, уважаемая. Так что прошу монету сюда и, пожалуйста, побыстрее, мы спешим.

Тётка плюнула, сходила в избу за монетой, и бросила ей Грише с возмущёнными комментариями в адрес Хранителей, которые, что ни месяц — всякий бред придумывают, только бы честных ведьм заработка лишить.

Повернувшись к Василисе, она уже более миролюбиво поинтересовалась:

— Как тебя там, не-невеста, к какой статье поправка, говоришь?

Девушка, вертевшая в пальцах возвращённую монету, посмотрела на ведьму через дырочку, вернула сокровище Грише и спокойно призналась:

— Ни к какой. Я её только сейчас придумала.

Последовавшая немая сцена продлилась недолго: парень рассмеялся и заявил, что он Василису обожает, а ведьма, с возмущённым воплем, слетела с крыльца и направилась к парочке с явным намерением разобраться физически. На её пути тут же возникла Ликси, предостерегающе зашипела и начала увеличиваться в размерах.