- Вы присаживайтесь, не стойте, - не поднимая головы, сказал хирург.

  Валентин сел на стул, медсестра помогла ему снять с головы шарф. Он объяснил вкратце произошедшее на работе. Врач, не отрываясь, делал какие-то пометки. Да и медсестра особо не удивилась. Началась стандартная процедура: снимайте верхнюю одежду, дышите - не дышите, проденьте руку в рукав тонометра. Но по мере осмотра Николай Михайлович становился угрюмее и угрюмее.

  - Со мной что-то не так? Ну, помимо... - Валентин поводил указательным пальцем вокруг лица.

  - Отнюдь нет. Просто аллергическая реакция. Но придется задержаться на недельку на обследование. - Хирург что-то быстро записывал размашистым почерком в карточке.

  Голос ровный, спокойный. 'Нет, ничего не в порядке', - подумал Валентин.

  - И когда же начнется обследование? - поинтересовался он, застегивая рубашку.

  - Я думаю, время терять не будем и начнем прямо сегодня.

  Валентин только открыл рот, чтобы протестовать, но ему не дали сказать и слова.

  - Всем необходимым мы вас снабдим, вопросы с работой тоже уладим. А семью Вы можете и по телефону оповестить. - Хирург резко захлопнул карточку. - Анна, проводи, пожалуйста, пациента в свободную палату.

  Семьи у Валентина не было. И он понял, что врач это прекрасно знает. Медсестра Анна вывела нового пациента из кабинета.

  Крыло для стационарных больных было таким же необычным, как и вся больница. Валентин ни разу не видел других пациентов. Слышал, но не видел. Всех расположили по одиночным палатам без окон. Выходить без сопровождения запрещалось, а с учётом всего одной медсестры на отделение встречи с другими больными были невозможны.

  Лампы по углам палаты имитировали солнечный день: с рассветом включались, постепенно разгораясь сильнее, чтобы к вечеру превратиться в алые угли и погаснуть до утра. До двадцати двух часов разрешалось включать тусклый ночник. Оптимальные влажность и температуру всегда поддерживали кондиционеры. К каждой палате прилегала каморка с умывальником и унитазом.

  Прошло две недели как Валентина положили в стационар. Под капельницей, в паутине проводов, он целыми днями с безразличием смотрел в потолок. Он давно пришел к мысли, что врачи сами не знают что с ним. С первого же дня пошли бесконечные процедуры, затем к ним добавились таблетки: большие и маленькие, круглые и овальные, капсулы с гранулами и обычные прессованные.

  Обострение началось на третий день, утром. Тогда Валентин поймал себя на мысли, что уже с минуту остервенело чешет лоб. И продолжал чесаться пока у него в руках не оказался оторванный лоскут кожи. Он прикоснулся ко лбу дрожащими пальцами, те стали мокрыми от грязно-красной смеси крови с гноем. Его охватила паника, Валентин вскочил и подбежал к двери. Он звал на помощь, кричал, что ему плохо, но никто не откликался. Только через минуту дверь открылась, и Валентин по инерции упал прямо в руки к двум санитарам. Они поволокли брыкающегося пациента к койке и силой уложили. Лица санитаров Валентин не разглядел - спрятаны за белыми стенами повязок. Укол, и Валентин погрузился во тьму.

  За следующие двое суток ему стало хуже: температура поднялась до сорока градусов, язвы и волдыри покрыли всю голову. Даже через повязку можно было почувствовать, что кожа изрыта как поверхность Луны. Валентин метался в бреду, то бормотал про нестерпимую жару, то кутался в тонкое одеяло, как гусеница в кокон. Ему увеличили дозу лекарств, но всё, чего удалось добиться - немного сбить температуру и привести Валентина в сознание.

  Когда его состояние было тяжелым, вокруг суетились врачи, делали перевязки и меняли судно. Николай Михайлович да и Инна (или её звали Анна?) старались приободрить пациента, отвлечь, чтобы не оставлять наедине с мрачными мыслями. Но по мере стабилизации состояния, посещения становились всё реже и реже, пока не свелись к утреннему и вечернему осмотрам. Валентин остался в одиночестве под всхлипывания ветра в вентиляционной шахте по ночам.

  В четырнадцатую ночь Валентин не мог заснуть. Мысли лениво скользили в голове, не задерживаясь надолго. Кроме одной. Он вдруг понял, что ветер появился только день или два назад. Он прислушался. Шум доносился не из шахты, а из соседней палаты за его спиной. На ощупь он нашел на прикроватной тумбочке стеклянный стакан, приложил его дном к стене и начал вслушиваться, как в наушник.

  Это не ветер, это рыдания.

  Валентин постучал дном стакана о стену. Плач прекратился. Он постучал еще два раза.

  - Кто вы? Что случилось? - спросил Валентин в стакан.

  Нет ответа. Он повторил вопросы на полтона громче.

  - Завтра... - послышался из-за стены заплаканный девичий голос. - Они... заберут мое лицо!..

  На этот раз девушка не стала сдерживать себя и зарыдала во весь голос. В коридоре послышались шаги.

  - Тише! Да тише же! - зашипел Валентин.

  Шаги приближались, колокольным гулом отдаваясь в ушах Валентина. Он замер, набрав побольше воздуха в грудь, как будто именно дыхание потревожило медсестру. Заскрипела дверь. Валентин замер, притворяясь спящим. Через мгновение он понял, что сестра вошла не в его палату, а соседнюю. Поднялся визг и ругань, раздался топот санитаров. Валентин испугался, воображение рисовало картины одну страшнее другой. Он понимал, что надо вскочить, попытаться выбить дверь или просто лупить в неё кулаками, чтобы хоть как-то помочь девушке. Но он и сдвинуться с места не мог. Он вжался в койку и укрылся одеялом с головой, отгораживаясь от мира, забиваясь поглубже в свою конуру.

  Девушку быстро усмирили, но медбратия еще пару минут материлась вполголоса. Сделав дело, они разошлись по своим постам. Валентин было позволил себе расслабиться, но... Стоп! Слишком резко оборвались чьи-то шаги. Кто-то, наверное медсестра, остановился в коридоре. Он почувствовал, как простыни впитывали холодный пот. Она возвращалась! 'Главное - спокойно дышать, главное - спокойно дышать', - повторял про себя, как мантру, Валентин, больше для виду поднимая-опуская грудь, чем дыша на самом деле.

  Заскрипела дверь - медсестра просунула голову в щель и внимательно оглядела палату. Рот заполнила слюна, хотелось сглотнуть её или выплюнуть, но он боялся совершить любое лишнее движение. Наконец, удовлетворенная осмотром, она ушла, закрыв со скрипом дверь. Только когда шаги окончательно растворились в тишине, Валентин сглотнул, но осторожно, едва двигая кадыком, будто и это могли услышать.